Арт-оформление: huxley.media via Photoshop
Еще 3000 лет тому назад царем Соломоном было сказано: «Крепка, как смерть, любовь; …стрелы ее — стрелы огненные», и никто этого не опроверг. А примеров того, что любовь действительно горы может свернуть, на свете не так мало — вот вам еще один. Только не надо сразу спрашивать, почему в столь известную цитату затесалось многоточие. Что же в ней часто пропускают, и важно ли это? Ответ будет, но несколько позже, в самом конце повествования.
А началось все, пожалуй, с изгнания в три шеи с герцогского двора астролога Бонифациуса, предсказавшего, что у герцога Гильома и его супруги Аэноры родится необыкновенный ребенок с крепким здоровьем и великим будущим, что он будет править королевством, и не одним, а еще больше правителей породит, более того — сыграет немаловажную роль при освобождении Гроба Господня. А родилась-то девочка! Прогнать астролога — всегда правильно, но давайте узнаем, что будет дальше, — может, зря Бонифациус пострадал…
Судя по всему, родители девочки любили друг друга, раз даже назвали дитя в честь матери: «другая Аэнора», по-латыни — Алиенора. Кстати, герцогом ее папа был не простым, а аквитанским — это вам не фунт изюма: тогдашняя территория Аквитании была больше владений короля Франции. Росла девчушка родителям на радость: осваивала средневековые науки, прекрасно говорила по-латыни, блистала во многих искусствах, включая соколиную охоту, — в общем, найти ей супруга явно не было проблемой.
Вот только в королевских браках не часто случается она — любовь, крепкая, как смерть: слишком много приходится учитывать, особенно если принять во внимание, что единственный ее братик покинул этот мир еще ребенком. Отец во время паломничества захворал и умер в пути, успев составить завещание, по которому корона Аквитании переходит к любимой дочке, а уж мужа ей пусть подыщет король Франции, которому он и поручает это в смертный час. Поди откажись. Король Людовик VI, властитель активный и неглупый, отказываться, разумеется, не стал — как раз нужно сына женить, а тут такое приданое…
Новоиспеченная королева французская умна, воспитанна, далеко не безобразна — может, все и сложится? Но брачная ночь все испортила — супруг явился пожелать ей спокойной ночи и тут же отправился молиться за счастливый брак, увенчанный потомством, даже не подумав, что для получения этого самого потомства не молитва нужна…
Со стороны Людовика как раз на первых порах любви хватало — летописи тех времен отмечают, что поначалу он «любил жену почти чрезмерной любовью», то есть явно был без ума от бойкой, эффектной и остроумной супруги. Но она вскоре обмолвилась, что думала, будто вышла замуж за мужчину, а не за монаха, да так, что многие это слышали. Супружеские отношения между ними, разумеется, возникли, но общение с этим молчуном, занудой и типичным северянином явно не радовало живую и энергичную южанку.
После рождения дочери Марии (этого мало, нужен сын-наследник) Алиенора принимает необычное решение — отправиться вместе с мужем в крестовый поход, и масса знатных дам следует за ней. Минимум один раз этот цирк поставил всю армию под смертельную угрозу — дамы-амазонки обогнали собственный отряд и попали в засаду, даже король, оказавшийся среди них, спасся чудом. А когда армия прибыла в Антиохию, где тогда правил родной дядя Алиеноры Раймунд де Пуатье, королева так активно совещалась с ним, что пошли слухи, будто они узурпируют не только военные полномочия Людовика, но и сами понимаете какие…
До окончательного накала отношения супругов дошли как раз к ее третьей беременности (выкидыш и две дочки — маловато за 15 лет супружества!). Похоже, супруги договорились, что если родится мальчик-наследник, брак продолжится, если же нет — король получит новый шанс.
Родилась девочка, и Людовик с Алиенорой вдруг обнаружили, что они троюродные, значит, без специального разрешения папы их венчать не могли, а никто его и не подумал испросить! После развода Аквитания вернулась под власть Алиеноры и территория Франции уменьшилась более чем вдвое.
А скандала избежать не удалось — всего через два месяца после развода Алиенора вторично вышла замуж, причем нашла себе жениха, который только что закончил воевать с ее бывшим мужем. Когда они поженились, он был уже не только герцогом Анжуйским — унаследовал Нормандию, а вместе с ней и права на английский престол, которым тогда владел весьма бестолковый король Стефан, кузен его матери Матильды.
После долгой гражданской войны Стефан обязался оставить престол новому мужу Алиеноры, и через два года после брака тот сделал ее еще и английской королевой — французской она уже была. Получается, что астролога Бонифациуса ругали зря — мало того, что девочка воевала за Гроб Господень, она и правила королевством, причем не одним! Никто перед ним не извинился — давайте хоть я это сделаю здесь и сейчас.
Второй муж Алиеноры Генрих Плантагенет оказался на 9 лет моложе жены — ситуация в те времена нетипичная. В сочетании с ураганной скоростью данного брака (два месяца — не срок для тогдашних вельмож, иногда требовались годы торга) это наводит нас на вполне определенную мысль: на брак по расчету не похоже. Только чувство, причем очень сильное и, конечно же, взаимное.
За первые 14 лет совместной жизни (почти столько же продлился союз Алиеноры с первым мужем) эта пара родила девять детей — и каких детей! Два короля Англии, даже три (один коронован, но не царствовал сам), герцог Бретонский, королева Кастилии, королева Сицилии, герцогиня Саксонская и Баварская — а уж сколько королей среди их потомков — и не сосчитаешь. Так что Алиенору называют «бабушкой средневековой Европы» не с меньшим правом, чем королеву Викторию — «бабушкой Европы».
Любовь и доверие супругов способствовали тому, что расколотая гражданской войной при Стефане Англия начала приходить в себя. Алиенора помогала супругу в управлении государством — административных талантов у нее явно было не меньше, чем художественных. Но с годами характер короля начал портиться, он стал проявлять такие малополезные в супружеских отношениях качества, как жадность и подозрительность, не говоря уж о еще более опасной вещи — романах на стороне.
Дети, между тем, росли — старший из них, которого обычно называют Генрихом Молодым, даже был коронован в качестве соправителя отца (во всяком случае, формально), а любимца матери Ричарда провозгласили герцогом Аквитании. Рос и побочный сын Генриха Джеффри — он единственный останется с королем в момент его смерти, и тот вроде даже скажет, что он один его настоящий сын.
Легенда называет его матерью Розамунду Клиффорд, «прекрасную Розамунду» английских легенд. Но это еще полбеды, а вот то, что Генрих сделал своей любовницей дочку первого мужа Алиеноры Людовика VII, Адель, которую еще в малолетстве привезли, чтобы сделать супругой его сына Ричарда, уже ни в какие ворота не лезло.
Как при этом изменилось отношение Ричарда к отцу — сами понимаете, да и вообще, многочисленная семья Генриха с годами все больше напоминала клубок змей.
И гром грянул — после того как в Лиможе граф Раймунд Тулузский предупредил Генриха, что сыновья готовят против него заговор в союзе с матерью. Король не успел схватить Генриха Молодого, бежавшего во Францию, но Алиеноре такое бегство не удалось — Генрих повелел заточить ее в Винчестерский замок.
Это заключение не было строгим: ей сохранили прислужниц, богато содержали, кормили-поили, но свободы она не получила все последние 16 лет ее 47-летнего брака с Генрихом. Любовь если и уходит, то по-разному — иногда может просто потихоньку растаять, а иногда остается настолько великой, что меняет знак, и человек начинает ненавидеть с той же силой, с которой прежде любил.
Ситуация внутри конфликта менялась, сыновья Генриха то заключали временные союзы, то мирились ненадолго с отцом, и все это без толку. Потихонечку возрастала роль младшего сына Джона, который был настолько моложе братьев, что когда король в 1169 году предоставил в управление Генриху Нормандию и Анжу, Ричарду — Аквитанию, Овернь и Пуату, а Джеффри — Бретань, он не выделил Джону ничего, — так и возникло прозвище Иоанн Безземельный.
Учитывая другие его прозвища — Девичье Сердце (а не Львиное, как у его брата) и Мягкий Меч, полученное за уникальную полководческую бездарность (он проиграл все до единой битвы, в которых командовал), было понятно, что ничего хорошего в его возвышении нет и быть не может. Помните, как его описал Вальтер Скотт в «Айвенго»? Вполне похоже на реальность (в отличие от образа Ричарда, которого писатель явно идеализирует).
Рассказывать подробно об этой мерзкой склоке мне противно, но придется упомянуть для связности сюжета. Генрих был вынужден заключить со своими противниками весьма невыгодный мир. Но более страшным ударом, чем статьи этого мира, был переданный королю список тех, кто был ему неверен — имя принца Джона фигурировало в нем.
Было ясно, что после такого удара король не заживется на свете, и через неделю он действительно умер в печали и позоре, ощущая себя преданным и проданным. Поскольку Генрих Молодой в ходе войны тоже успел умереть, корона перешла к Ричарду, и тот повелел немедленно освободить мать — такой толковый администратор был нужен ему до зарезу.
Это сразу начало приносить плоды. Буквально с ходу Алиенора нашла в Лондоне сокровища Генриха на фантастическую сумму в миллион фунтов. Другому хватило бы на подъем во всей стране, но любимец Алиеноры Ричард был столь же прекрасным воином, сколь профнепригодным администратором. Деньги ухнули на очередной крестовый поход, где Ричард заслужил доблестью уважение своего главного врага Саладина, а хамским и бессмысленным поведением — ненависть ближайших союзников (не лучше ли было наоборот?).
Возвращаясь из-под невзятого Иерусалима, Ричард угодил в плен к своему злейшему врагу Леопольду Австрийскому, которого смертельно оскорбил, сбросив его знамя со стены захваченного замка — просто так, из скандальности. Тот согласился его отпустить только за чудовищные деньги, которых в Англии не было, и если бы не Алиенора, которая нашла часть средств, а за вручение остальных поручилась, так бы Ричард в тюрьме и сгнил.
Но ему была дарована свобода, он воссел на английский престол и тут же вернулся воевать во Францию, где получил пустяковую рану стрелой, штурмуя никому не нужный замок (который защищало только два рыцаря, причем вместо щита один из них пользовался сковородкой), и, что в те времена было крайне вероятно, погиб от сепсиса. Если бы не Алиенора, все было бы еще хуже…
Престол занял единственный пока что уцелевший ее сын Джон и царствовал так блестяще, что решение Алиеноры держаться подальше от Англии под властью такого мудрого монарха было гениальным. Это не значит, что она полностью устранилась от политики — скажем, в 1200 году она удачно съездила в Испанию, выдав свою внучку Бланку Кастильскую за французского короля Людовика VIII Льва, который, кстати, захватил часть Англии и даже Лондон, — зря англичане хвастаются, что со времен Вильгельма ни один враг не ступил на английскую землю…
В 1204 году Алиенора оставила этот мир в трудно представимом в те времена возрасте — точная дата ее рождения неизвестна, но весьма вероятно, что умерла она уже на девятом десятке. Похоронили королеву рядом с любимым сыном и некогда любимым мужем — больше им нечего было делить.
Интересно, как развивались бы события, если бы они продолжали любить друг друга так же, как на заре их брака, и не воевать, а действовать сообща? Если бы Генрих не стал волочиться за юбками, не отбирал невесту у собственного сына, не завел бы больше незаконных детей, чем законных, которых, согласитесь, было немало?
Похоже, что любовь — существо ревнивое и мстительное.
Раскроем, кстати, тайну многоточия в цитате из Библии, которую я приводил в самом начале. «Крепка, как смерть, любовь; …стрелы ее — стрелы огненные» — это цитируют часто, а вместо многоточия что? «Люта, как преисподняя, ревность» — вот так, и стрелы, получается, ее… Из цитаты это обычно изымают, потому что об этом даже думать неприятно, но куда от этого деваться? Некуда, не стоит и надеяться.
При копировании материалов размещайте активную ссылку на www.huxley.media
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
