АХ, ЛЮБОВЬ: Михаил Ломоносов и Христина Цильх. Жизнь под немецким игом
Арт-оформление: Olena Burdeina (FA_Photo) via Photoshop
Сейчас появились сочинения о том, что Ломоносов — совершенно дутая величина, зря поднятая на щит. Примерно на уровне престолонаследника Павла, который, узнав о смерти гения (Михаил Ломоносов жил с 1711 по 1765 годы), сказал: «Что о дураке жалеть, казну только разорял и ничего не сделал» — вот уж кто был редкого ума мужчина, стыдно повторять его измышления в наше время.
Важно отметить, что Ломоносов внес значительный вклад в развитие науки и просвещения. Он получил образование в Киево-Могилянской академии, где изучал гуманитарные науки, математику, астрономию и физику. Эти знания стали основой для его будущих исследований и творчества.
Конечно, закон сохранения массы до Ломоносова формулировали неоднократно (и до Лавуазье тоже), но скажите сами, кто, например, впервые научно доказал наличие атмосферы у небесного тела помимо Земли? То-то же — и этого бы для памяти людской хватило, не говоря уже о создании физхимии как науки и множества прочих достижений. И сделать это было бы намного трудней без тепла очага и домашнего уюта.
Все биографии великих людей, особенно изучаемые в школах, а также изложенные в популярных книжках, похожи на правду примерно так же, как китайские портреты Ленина на оригинал — черты вроде те же, да вот рука художника волей-неволей придает глазкам такую раскосость, какую никакой прадедушка-калмык не объяснит.
Особенно тяжко приходится национальным кумирам и идолам — над шероховатостями трудится рашпиль, тени замазываются тональным кремом, причем непременно отечественного производства, все подозрительные пятна закрывает позолота, и взору восторженно внимающей публики предстает сияющее чучело с весьма отдаленным портретным сходством.
Если факты этому противоречат — горе фактам! Пьяные драки, словно по мановению волшебной палочки, превратятся в борьбу за светлые идеалы, любовницы станут единомышленницами и боевыми подругами, а оказавшаяся неизбежным следствием жизни не по средствам долговая яма обернется местью реакционеров за прогрессивные идеалы.
Вот теперь давайте и поговорим в свете сказанного выше о жизни и творчестве такого заметного и нестандартного человека, как Михайло Васильич Ломоносов, человек-оркестр, оставивший след в таком количестве наук и искусств, что и верится-то не сразу. Ну-ка, давайте вспомним, с чем он всю свою творческую жизнь боролся? Правильно — с немецким засильем.
Клеймил, как мог, Георга Миллера, уверенного в том, что первые киевские князья были норманны. Этот Миллер посмел утверждать, что великий покоритель Сибири Ермак Тимофеевич был обыкновенный конкистадор, ничуть не более высоконравственный, чем все братики Писарро, и быть бы ему героем сериала «Бригада» времен Ивана Грозного, если бы сей государь не позабыл учредить на Руси телевидение.
А Ломоносов указанным клеветам, естественно, гордо противостоял, за что ему честь и хвала. Тратил на это массу усилий, как умственных, так и физических, не стесняясь в случае чего и порукоприкладствовать во славу России и в посрамление немецким казнокрадам и крючкотворам — как же еще бороться, если не по мордам… И книги о таком пишут, и кино снимают.
Сразу скажем: незаконным сыном Петра Великого, как многие считают, Ломоносов не был — время царевых визитов в Архангельск хорошо известно, и никак не сходится!
Вроде все правильно, так в школе и учили? И, небось, сокрушались, что это самое немецкое засилье было весьма многолюдное, а наш герой — адын, савсэм адын? Кто же действительно был ему поддержкой и опорой во дни сомнений и, как там дальше по тексту, тягостных раздумий? Разве что любимая супруга, Елизавета Андреевна — какое красивое русское имя-отчество, небось, с родного Севера вывез?
Вот она его и холила-согревала, и нежила-лелеяла, и от немецкого засилья хранила-берегла, не обижала, не перечила (еще попробуй такому перечить), само собой, никогда не изменяла, да и он ей верность свято хранил, не Ландау, чай, какой-то, а настоящий народный герой и всем ребятам пример.
Кто помнит хоть один мелкий фактик о неладах в семье Михайла Васильича — не отцовской, там всякого хватало, а его собственной? Не сыскать такого, и я нигде не нашел. Если бы хоть что-то было, многочисленные недруги Ломоносова поставили бы ему и это лыко в строку, а ведь ни один самый злейший враг слова плохого о его семье не сказал. Солидные издания, кстати, в этом с желтой прессой, что приятно, абсолютно солидарны. Значит, все сходится?
А вот и не совсем! Насчет благополучия личной жизни данного энциклопедиста все чистая правда, всякое о нем говорят, но о семье — только хорошее. Однако вот тот милый факт, что верная супруга отважного борца с немецким засильем на самом деле никакая не Елизавета Андреевна, а Элизабета-Христина, уже представляет определенный интерес.
И ее девичья фамилия Цильх звучит не особенно по-поморски, да и по всей Руси встречается относительно редко, а вот в ее родном городе Марбурге (кстати, а в какой это губернии? Ах, в Германии, в земле Гессен? Тогда понятно…) такой фамилией никого и не удивишь. Да, именно так — великий борец с немецким засильем был женат на немке.
Может, потому он так и воспылал против немецкого засилья? Давайте разберемся в истории этого брака немного подробнее — вдруг всплывет много любопытного…
О Ломоносове все знают очень много — он был беден, лишней копейки не имел за душой. Потому-то и первую стадию своего путешествия в Марбург к будущей супруге проделал самым неудобным и экономным способом — с обозом, пешком за телегой. А на всю дорогу у него было аж три рубля!
У его отца имелись и большая усадьба, и собственные рыбные промыслы, и пруд для рыбы, и много всякого такого, чего у бедного человека не сыщешь. В первую очередь собственный корабль, двухмачтовый гукор. Велик был сей корабль али мал? Да в самый раз: колумбова «Санта-Мария» вроде была побольше, а два других его корабля, которые тоже до Америки добрались и, в отличие от «Санта-Марии», домой вернулись, «Пинта» и «Нинья», — даже поменьше.
Во времена, когда Ломоносова громче всего прославляли, считалось, что все бедняки хорошие, а все богачи плохие, и чем беднее казался кумир, тем было лучше. А если подумать, так, как было на самом деле, даже интересней. Подумайте и вы: красавец, силач, сын одного из самых богатых людей в округе, лучший чтец псалтири в родном селе — чего ему дома не сиделось?
Чего же он два самых популярных в те годы учебника, «Грамматику» Смотрицкого и «Арифметику» Магницкого, просто выклянчил даже не у их хозяина Василия Дудина, а у его наследников, готовых и на большее, чтоб настырный сосед отвязался, и выучил практически наизусть.
Тому, что бедняк пошел от безнадежности за обозом искать в чужих краях хоть какой-то шанс пробиться в жизни, и удивляться не стоит. А вот почему тронулся в опасный путь человек успешный и устроенный, как раз интересно.
А как же со стихотворением Некрасова об «архангельском мужике»? Перечитайте его внимательней — речь о другом человеке, Ломоносова просто упоминают как позитивный пример. И правильно!
Дом он покинул с поспешностью беглеца, без отцовского разрешения и благословения, выпросив на дорогу у соседа Фомы Шубного «китаечное полукафтанье» и заняв у него же три рубля денег — вот и все ресурсы на трехнедельное путешествие. Охать насчет ломоносовской бедности погодите.
Три рубля были немалые по тем временам деньги — телка тогда стоила полтора рубля, овца 35 копеек, поросенок 3 алтына, то есть 9 копеек, вот и пересчитайте по нынешнему курсу. Не то что в Москву можно добраться — в Турции в пятизвездочном отеле на несколько недель загулять, и еще останется.
Ломоносову, между прочим, хватило в обрез, одолженное полукафтанье пришлось заложить. Кстати, он долга Фоме так и не вернул? Да как сказать — уже в годы своей славы призрел его родича Федота, который пришел в Питер не просто так, а в Академию художеств поступать.
Вырос из него всего-навсего лучший скульптор российский за весь бурный осьмнадцатый век, Федот Иванович Шубин, за что Ломоносову отдельное спасибо, а от Фомы Шубного, надеюсь, прощение невозвернутой трешницы.
Вернемся к Ломоносову. Пришел он в Москву, а дальше куда идти, не знал. Не встретил бы он на второй день бесцельного шляния по московскому рынку земляка-архангелогородца — непонятно, что бы сделал, и до Марбурга уж точно бы не добрался.
А так тот и приютил, и знакомых нашел, и помог на учебу пристроиться, а дальше пошло — Школа математических и навигацких наук, Славяно-греко-латинская академия, Петербургский академический университет, в старые времена студиозусы одним вузом редко ограничивались. Да и в Киево-Могилянской академии, не менее известной тогда, чем сейчас, он учился тоже, довольно долго и не без пользы.
Закончил образование — сразу же отправился в загранкомандировку. И куда же была эта командировка? Понятно куда: в Германию, в тот самый Марбург!
Студенческая жизнь явно пришлась ему по вкусу. Веселые немецкие студиозусы научили коллег из далекой Русслянд пить местное пиво и шнапс, и разудалым студенческим пирушкам в Марбурге не мешали ни профком, ни комитет комсомола, ни комендант общежития за полным отсутствием всех вышеперечисленных. Да и самого общежития в Марбурге не было в принципе — студентов расселили по частным квартирам.
Ломоносов угодил к Генриху Цильху, ратману в марбургском магистрате, на наши деньги — депутату горсовета, да еще и церковному старосте. Правда, бедняга недолго прожил с таким квартирантом, помер, и Ломоносову пришлось общаться с его супругой и дочкой, которой на момент знакомства было ровно шестнадцать лет.
Девочка была воспитана в строгости, бездельничать не привыкла, за малую денежку жильца-студента охотно обстирывала, так что общаться с Ломоносовым ей приходилось достаточно много — и как с поднанимателем, и как с работодателем. Звали ее Элизабета-Христина Цильх. Угу, она самая.
Было бы совершенно невероятно, чтоб Ломоносов с его темпераментом обошел вниманием свою пригожую прачку, тем паче в одной ведь квартире живут. Благоразумный человек как раз поберегся бы решать личные вопросы в такой близости от собственной берлоги, «если хочешь жить в уюте, пей и спи в чужой каюте», а Ломоносов этой старинной морской мудростью, ему как помору явно не чуждой, пренебрег, да и благоразумия у него всю жизнь было как раз воробью напиться.
Очень часто подобные превратности студенческой жизни приводят к тому, что большие дети по неопытности доигрываются до малых деток. Вот и у нас Элизабета-Христина в ноябре 1739 года родила дочку Катарину-Элизабету и сразу же окрестила ее в реформатской церкви, что уже гарантировало Ломоносову на родине неприятнейшие разборки со Святейшим синодом. Что же получается — не дотерпели до свадьбы, как обычно и водится?
А ничего подобного: еще в феврале того же года в марбургский государственный архив ложится бумага о заключении брака между ними. С февраля по ноябрь как раз девять месяцев, то есть все дети Ломоносова не только рождены, но и зачаты в законном браке.
Все было по-бюргерски чинным — даже слишком чинным для человека, явно склонного к питию и буйству. Знакомая модель — русский скандалил и шумел, но немка в итоге настояла на своем. Не первый раз видим…
Марбургский куратор Ломоносова Вольф, ученик великого Лейбница, специально отметил, что у Ломоносова среди его русских студентов самая светлая голова, но насчет поведения раздраженно буркнул: «Они через меру предавались разгульной жизни и были пристрастны к женскому полу… Отъезд их освободил меня от многих хлопот…»
Мотаясь по Германии по учебным и внеучебным делам, Ломоносов успел съездить в Марбург и соединиться с любимой женщиной еще и церковным браком — разумеется, по закону реформатской церкви, откуда в Марбурге православный храм?
Вот теперь состав преступления Ломоносова перед Святейшим синодом тянет минимум на монастырскую тюрьму, и это еще при большом везении — князя Михаила Голицына за переход в католичество сделали шутом, а лейтенанта флота Возницына за переход в иудаизм и крещеного татарина Тойгильду Жулякова за возврат к исламу просто сожгли живьем, и все это было не более, чем за два года до ломоносовской свадьбы.
Кстати, тому, что некоторые пишут, будто бы церковный брак заключен по требованию вдовы Цильх, которая без этого отказалась принять Ломоносова в своем доме, верить не следует — гражданским браком они уже давно женаты.
Жуткий характер нашего героя, из-за которого он умудрился даже оказаться насильственно завербованным в прусскую армию (откуда чудом спасся бегством), привел его к необходимости вернуться на родину — хоть тушкой, хоть чучелом.
Последний разговор Ломоносова с женой был весьма любопытен: он категорически запретил ей себя искать, сказав, что сам ее вызовет, когда устроится. Что могут значить такие слова? Что, покидая Германию, он оставлял там все немецкое в своей жизни, включая саму Элизабету-Христину? Отрицать трудно, тяга к подобному стремлению начать личную жизнь с начала многим мужчинам свойственна.
В России он быстро улаживает формальности и приступает к работе в академии. О том, что вскоре после его отъезда из Германии у него там родился сын Иван, он не знает, и о том, что младенец месяц пожил на свете и помер, тоже представления не имеет.
Когда его сын был еще жив, Ломоносова назначили адъюнктом физического класса академии — вот и положение в обществе, и жалованье, не слишком большое, но постоянное и надежное. А он и не думает писать в Марбург, два года молчит! Как вы думаете, написал бы он ей по своей инициативе хоть когда-нибудь? Я уверен, что нет.
Именно такие драчуны и скандалисты, да еще и с алкогольным фоном, в драку лезут по пустякам, а в решении действительно серьезных жизненных проблем проявляют потрясающую робость. И вот тут через два года разлуки, ни единой весточки не получив, бедная Элизабета-Христина не выдерживает и нарушает строжайший запрет своего законного мужа — разыскивает его и посылает ему письмо.
Вот теперь ему непременно надо что-то делать, потому что промолчать — тоже какое-то решение с определенными последствиями. Правда, есть выход довольно привлекательный — пусть все идет, как шло. Но он принимает другое решение — немедленно отсылает ей на дорогу 100 рублей, по тем временам жуткие деньжищи: Ломоносов на них мог, как сами видите, 33 раза добраться от Архангельска до Москвы, да еще бы рубль остался. Он сделал свой выбор.
Современник вспоминает, что Михайло Васильич, распечатав и прочтя письмо жены, сразу же воскликнул: «Боже мой! Могу ли я ее покинуть? Обстоятельства мешали мне до сего времени не только вывезть ее сюда, но и писать к ней. Теперь же пусть она приедет. Завтре же пошлю ей 100 рублев на дорогу». Кто из них привирает, этот человек или сам Ломоносов, я установить не могу, но правдой это быть не может.
Значит, до момента получения письма обстоятельства мешали, а как письмо пришло — перестали? И вы верите, что так совпало? Правильно сделала Элизабета-Христина, что написала ему, — такие зависшие ситуации следует выводить из равновесия, и вообще, лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас.
Она немедленно приехала к мужу с дочкой и братом, окрестилась в православие, заново венчалась с уже венчанным супругом (рассказывать о той, первой свадьбе по реформатскому обряду в России было ни к чему), нареклась Елизаветой Андреевной, и стали они жить да поживать.
Дальше имела место сложная и яркая научная жизнь Ломоносова, полная событий и, как водится, легенд, более или менее правдивых. Скажем, о борьбе с немецким засильем не все неправда — и засилье было, и борьба наличествовала, причем со стороны Ломоносова бестолковая до предела, с заушением подвернувшихся под нетрезвую руку коллег, с демонстрацией недругам такого жеста, о котором им в жалобе было и говорить срамно (хорошо, если только кукиш — а вдруг он им средний палец показал?), и даже с нещадным избиением гостей соседа-немца, академического садовника, деревянной подставкой для париков по нелепому обвинению в краже ломоносовской епанчи.
Вспомним слова недруга Ломоносова Шумахера: «Господин Ломоносов может действовать против меня, как он хочет, но я всегда скажу, что у него был бы хороший ум и что он высоко стоял бы по своей науке, когда бы при том оставался вежливым». Возразить довольно трудно.
Кстати, последним государем на русском престоле, в жилах которого текла хоть половина русской крови, оказалась как раз Елисавета Петровна, в царствование которой научная карьера Михайлы Васильича в основном и протекала. И при ней основной политической линией было ограничение влияния иноземцев, и раз за разом царица, когда ей подносили на подпись бумагу о назначении иноплеменника на должность, спрашивала: «А русского назначить нельзя?»
Стало быть, Ломоносов своей борьбой с немцами проводил государственную линию, а слишком ли красиво шагать на рать с казенной поддержкой за спиной — решайте сами.
Но все это время Ломоносова дома ждал надежный тыл, натопленная горница, горячий суп, чистые простыни и искреннее внимание доброй и заботливой жены, полной терпения и понимания даже к этому, прости Господи, хотя и гениальному, но типичному бытовому пьянице и буяну. И, как я уже говорил, нигде и никогда ни слова об их неладах, даже самых минимальных, даже от злейших недоброжелателей. Как это объяснить?
Неужели ни разу, придя домой после жестокой борьбы с немецким засильем в Академии, он не обнаруживал с ужасом следы упомянутого засилья в собственном доме? И если обнаруживал, почему же не искоренял в привычной ему манере? Как говорил Карлсон, дело житейское — многие так поступают. За порогом — раззудись, плечо, размахнись, рука, а придет домой — смиренно отдает жене получку, чтоб потом просить по субботам мелочь на пиво.
Но в итоге все сложилось как нельзя лучше. Великий человек прожил яркую и достойную жизнь, не без терний, но без трений у домашнего очага, а это дорогого стоит! Прожили они вместе больше двадцати лет, и, если считать от гражданского брака в марбургской мэрии, даже до серебряной свадьбы дотянули, а как умер Ломоносов, супруга его пережила очень ненадолго, чуть больше, чем на год, — так часто бывает в семьях, в которых связь между супругами особенно сильна.
Такой брак вполне заслуживает того, чтоб о нем сложилась легенда, красивая и возвышенная. А существующие легенды о Ломоносове советую воспринимать максимально критически, хорошенько проверяя их соответствие фактам.
Рассказывая о великом человеке, авторы этих легенд еще больше рассказывают о себе. Я, наверное, тоже — но что тут поделаешь…