Арт-оформление: huxley.media via Photoshop
Все в мире циклично. В наше время у большинства стран есть три ветви власти: исполнительная, законодательная и судебная. И в Османской империи XVI века их тоже было три, только другие: султан, визирь и гарем. Даже четвертая власть у них имелась: в наше время это пресса, а тогда это были янычары — они тоже официально не правили, но прислушиваться к ним приходилось.
И вот было время, когда всю власть в гареме, а потом и не только в нем, захватила одна-единственная девушка, которая родилась примерно в 1505 году. Не совсем ясно, в Чемеровцах или Рогатине, в Хмельницкой или Ивано-Франковской обрасти, но именно где-то там.
Эта одаренная поповна была очень способной к языкам — еще в детстве постигла греческий и латынь, позже освоила турецкий, персидский и арабский, да еще и стихи на них писала. Она, как потом оказалось, была человеком чрезвычайно стойким и волевым, с хорошо адаптирующейся психикой и каменной твердости душой — потому и выжила в обстоятельствах, которые очень многих ломали и уродовали. А вот с местом рождения ей фатально не повезло.
Ее родина, как и вся территория нынешней Украины (и не только она), в то время беспрерывно подвергалась опустошительным набегам грабителей и работорговцев — чаще всего крымских татар, вассалов Оттоманской империи. Людей хватали, как скот, и продавали в рабство — мужчин для тяжкого труда, девушек в османские гаремы разного уровня.
Чем качественнее товар — здоровее, красивее, грамотнее — тем в более роскошный гарем продадут. В лапы таких людоловов и угодила бедная Настя Лисовская — вроде бы ее звали именно так, а если нет, какая разница?
Похоже, она была настолько качественным товаром, что быстро попала в султанский гарем, — но как она там выделилась? Об этом писали много разного и бездоказательного, однако все сходятся на том, что ее смех был настолько громким и примечательным, что любой мужчина не мог не обратить на нее внимание.
Вот султан Сулейман и попался на удочку, предоставив ей шанс. Он даже назвал ее Смеющаяся — на турецком языке Хюррем. Многие и сейчас знают ее под этим именем. Сам же султан позже начал называть ее Хасеки, то есть Милая сердцу.
Но из ее многочисленных имен известнее всех данное исключительно из-за безграмотности венецианских дипломатов, которые, зная, где она родилась, стали называть ее роксоланой — вот так, с маленькой буквы, по названию племени, которое, по их мнению, проживало в этих местах.
Между прочим, попали они пальцем в небо, роксоланов еще Страбон и Тацит называли сарматами, а это племя ираноязычное. Явно не славяне, тот же Тацит их славянам противопоставлял. Тем паче это чуждое ей имя Настя сумела передарить.
Уже пару веков спустя в Китае открыли новый вид мартышек с синей мордочкой, оранжевой шерстью и носиком дырочками кверху, курносым, как у Насти, судя по ее портретам. Ее в честь тогда уже султанши Насти и прозвали мартышкой-роксоланой. Вот мартышку так и зовите, а у Насти есть теперь имена покрасивее…
Если каким-то чудом Настя и попала в гарем, как выбиться в лидеры? Гарем у Сулеймана, по султанским понятиям, был самый обычный — несколько сот конкуренток у нее явно было. Лидирующую позицию в нем занимала черкешенка Гюльбахар, уже имевшая от султана сына Мустафу, человека неглупого, отважного и достаточно жестокого, чтобы выжить на османском троне.
Вот проживет Сулейман свое, сядет Мустафа на престол и свято выполнит завет покорителя Константинополя Мохаммеда Фатиха — велит зарезать всех своих братьев и даже беременных папочкиных наложниц, чтобы никто на его власть не посягнул. А стерпеть даже мысль о таком Настя не могла — не те у нас матери, чтобы позволять творить такое со своими детьми, ради их спасения они горы свернут.
Гюльбахар быстро поняла, что Хюррем для нее опасна, и приняла меры, до каких додумалась, — устроила скандал, расцарапала сопернице лицо, выдрала клок волос, говорят, что даже покусала: в гареме это было обычным делом.
Хюррем ответила хитро: когда султан повелел ей явиться ночью к нему (большое счастье и честь при такой-то конкуренции!), она печально, но уверенно сказала, что госпожа старшая султанша сделала ее для султанского ложа временно непригодной, и пусть ее даже засунут в мешок с кошкой и змеей, чтобы отправить в этой компании купаться в Босфоре (обычная в гареме мера наказания), но огорчать султана своим временным уродством она совершенно не готова.
Сулейман же, вместо того чтобы погнать евнухов за кожаным мешком, разобрался, в чем было дело, и к Гюльбахар резко охладел.
Вскоре в гареме начались чудеса — гаремных дев кормят, снабжают, но работать не зовут, за всех подвижниц возвратно-поступательного движения на султанском ложе самоотверженно трудится Хюррем, никого другого султану не надо. Даже иностранные посланники пишут нервные донесения своим суверенам, называя преданность жене единственным недостатком в характере султана.
Не поймешь, как угодить этим гяурам — за многоженство они мусульман ругают, но верность одной женщине им тоже не нравится… Кстати, Хюррем для султана уже не наложница, а законная жена, после рождения сына он так повысил ее статус. А кто бы ему помешал?
Со временем Хюррем научилась контролировать прочих влиятельных лиц империи — кого по-хорошему, а кого и нет. Влиятельного сановника Рустам-пашу она женила на своей дочери — вроде почетно, он теперь султанский зять, а то, что жена за ним шпионит и доносит мамочке, осталось за скобками. А сиятельный Ибрагим-паша, который, собственно, ее Сулейману и подарил, вообще получил по полной.
Будучи великим визирем, он был по-настоящему предан султану, во время военных экспедиций спал с ним в одной палатке — но в мирное время ночи с султаном проводила именно Хюррем, и что именно она рассказывала султану о его верном слуге, никому не узнать. Однако в марте 1536 года внезапно из дворца султана вынесли тело его преданного визиря. Говорят, что в одном из залов дворца до сих пор видны пятна его крови.
Решила она и проблему Мустафы. Он, как и надлежит наследнику престола, прибыл в лагерь армии султана к отцу, даже не зная, что тот уже прочел его письмо к противнику Сулеймана, иранскому шаху Тахмаспу, с предложением изменить Османской империи и убить отца.
Письмо наверняка было фальшивкой — кто же пишет такие вещи пером на бумаге? Но Сулейман подозревал весь мир в заговорах не меньше, чем прочие турецкие султаны, а Хюррем явно нашептала ему ночью на ушко что-то такое, что заставило его этому письму поверить…
Султан немедленно принял меры, и они были типичными для этой державы. Мустафа предстал перед отцом, поцеловал его руку, а тот другой рукой подал знак, и палачи тут же набросили на шею Мустафы традиционное орудие придворных убийств — шелковый шнурок.
Посланник одного из немецких князей Бузбек видел это и рассказал, что Сулейман тут же спрятался за ширму и оттуда с помощью страшных взглядов как будто пенял палачам, что те так долго возятся. Теперь Хюррем могла не беспокоиться за своего сына Селима — трон империи достанется по наследству именно ему!
Не все обвинения в адрес Хюррем правдивы. Например, не стоит приписывать ей убийство своего собственного младшего сына Баязида — он, страшась участи, которая раньше грозила и Селиму, поднял восстание и был казнен. Но все это произошло в 1561 году, через 3 года после кончины Хюррем в великой славе и почете, к неутешному горю пережившего ее на 8 лет супруга.
А вот матери султана пережить Хюррем не удалось — после ее попытки объяснить сыну, что он слишком доверяет этой лживой и жестокой роксолане, валиде-султан почему-то умерла после недолгой болезни с весьма странными симптомами. Что в Турции говорят о причинах ее смерти — каждый догадается.
Великий архитектор Синан выстроил близ возведенной им великолепной мечети Сулеймание сначала мавзолей Хюррем, а потом и мавзолей самого Сулеймана. Есть в Стамбуле и другие места, напоминающие нам о Хюррем, — целый район города и сейчас носит имя Хасеки.
Памятником архитектуры осталась и возведенная по ее приказанию баня, доходы от работы которой она предназначала на поддержание в целости Айя-Софии. Не верю, что дочь священника так хотела спасти от разрушения великий христианский храм Святой Софии — для мусульманки Хюррем это просто была самая значительная мечеть Стамбула.
Да, она и не была она к тому времени христианкой — давным-давно приняла ислам, причем явно искренне. И украинкой, простите, тоже уже не была — проходным баллом в гареме был полный отказ от любого языка и культуры, кроме османских, и никаких проблем она с этим не испытала. А когда сменишь веру и язык, сменить еще и родину проще простого, дело техники.
Согласно современным взглядам, человек, говорящий по-турецки, исповедующий принятый у турок ислам и обладающий турецким менталитетом, турок и есть, а со всеми соображениями о наборе хромосом надо обращаться в расовые подразделения гестапо и сходных организаций — больше никому не интересно.
Даже немножко неудобно перед турками — что же я им подсовываю, они же мне ничего плохого не сделали… Но истина именно такова, и просто некуда от нее деваться. Не писать же, как один украинский журналист, что на читательской конференции в Чемеровцах, возможной родине Насти Лисовской, все «были единодушны, что она родилась-таки в Украине, за которую болела всей душой до последних своих дней».
Было бы, конечно, хорошо, но какие этим прекрасным словам есть доказательства, кроме горячего желания? Может быть, полностью покорный ей влюбленный супруг по ее просьбе прекратил ужасные набеги подвластных ему людокрадов? Да ничего подобного: как бесчинствовали, так и продолжали бесчинствовать, и турчанке Насте было на это наплевать с самого высокого стамбульского минарета!
А главное, что она оставила в благодарность любимому супругу и его империи, — следующий султан Селим Второй, рыжий, простоватый, да еще и не лишенный недостатка, вполне ожидаемого от славянина на три четверти (Сулейман родился от наложницы-сербки), но категорически лишнего для турецкого правителя, и вошедший в историю, как Селим Пьяница, что так же уместно, как иудейский царь, завтракающий куском свинины, или римский папа, приказывающий кардиналам немедленно сделать обрезание.
Да и помер он так, что султану не дай бог: гонялся в бане с кувшином вина наперевес за голыми гаремными девами, поскользнулся и тюкнулся височком о мраморную скамью — стыд-то какой! Вот так отблагодарила Хюррем супруга за любовь и неслыханное возвышение!
Тому, кто знает биографию Хюррем не по модным сериалам, а по историческим источникам, практически невозможно рассказывать красивые сказки о великой любви, которой даже султаны покорны. Сразу становится ясно, что перед нами не милая очаровашка, а хитрое и совершенно бессердечное существо, готовое на все, чтобы выжить.
Правда, Османская империя не имеет права на претензии к ней — она сама ее пленила и швырнула выживать в такое кошмарное место, как султанский гарем. Согласитесь, что Хюррем имела право мстить стране, которая с ней так поступила. Да и отомстила так, что мало не покажется никому.
А вот Сулеймана, оказавшегося из-за этого всего последним, десятым из великих турецких султанов, можно и пожалеть — критический ущерб был нанесен государству, которое он растил и лелеял, как умел, и это все он получил за свою любовь и доброту. А что, бывает, что за любовь и доброту платят как-то по-иному?
Бывает, но очень уж редко, и мы так стремимся увидеть подобное, что ищем такую благодарность даже у по-своему несчастной поповской дочки то ли из Чемеровцов, то ли из Рогатина. А все, скорее всего, было проще.
Все ее дела — не плата за любовь, не отмщение за порабощение, а просто наказание для Османской империи, решившей, что она всегда права, а все ее соседи заведомо виновны. За это Фатум всегда мстит, причем чем дольше приходится ждать мести, тем более жестока эта месть. Так что не стоит даже думать, что история Хюррем повествует нам о большой любви — есть вещи и поважнее…
При копировании материалов размещайте активную ссылку на www.huxley.media
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.