Александр Цыпкин — автор проекта «БеспринцЫпные чтения» о Гришковце, женщинах, принципах, правиле квадрата, страхах и многом другом

Photo: dknews.kz

 

Александр Цыпкин — писатель, сценарист и человек, вернувший моду на сценические чтения. Родился в 1975 году в Ленинграде в семье врачей. Закончил факультет международных отношений СПБГУ. В 2015 году дебютировал в театре и литературе, став одним из самых необычных открытий последних лет.

 

Драма сквозь призму юмора — пожалуй, так в двух словах можно охарактеризовать мое творчество. Но есть в нем место и для трагедии, где юмор уже менее уместен

 

Писатель ли я? Да, но нет

 

После недавнего выхода третьей книги,  кто-то снова захочет назвать меня писателем. Давайте не будем. Я не писатель, если отталкиваться от сути этого понятия. Сам я воспринимаю себя как автора текстов для чтения со сцены. И мои книги — это сборник мини-сценариев: они написаны исключительно для того, чтобы хорошо звучать со сцены.

 

Смех с холодком в груди

 

Драма сквозь призму юмора — пожалуй, так в двух словах можно охарактеризовать мое творчество. Но есть в нем место и для трагедии, где юмор уже менее уместен.

Это пограничное настроение, когда не знаешь, смеяться тебе или плакать, я уловил у любимого и уважаемого мною Евгения Гришковца. Его спектакли замечательны в своей смешанности: ты сам того не замечаешь, как беспечная веселость переходит в состояние «ком в горле». Да и вообще, у близких мне авторов, будь то писатель или режиссер, радость и грусть идут рука об руку.

Шолом-Алейхем, Вуди Ален, Георгий Данелия — все они исповедуют этот подход. Ты смеешься, а внутри — боль зудящая.

 

Александр Цыпкин — не только женщинам

 

В основном мои истории — о женщинах и для женщин. Это осознанный выбор. Я мужчина гетеросексуальный, поэтому мне интересно разговаривать с женщинами, мне интересно их впечатлять. Мое творчество начиналось с собственных личных историй, а они, конечно, напрямую связаны с тем или иными отношениями с девушками в моей жизни. После премьеры фильма «Это неважно» по моему сценарию, многие женщины интересовались — откуда я так много знаю об их внутреннем мире. Оттуда.

При этом у меня есть и «мужские» рассказы. Например, «Мадо». Он и написан-то по итогам просмотра «мужского» кинофильма «Собибор», снятого моим другом, коллегой и мужчиной — Константином Хабенским. В «Мадо» поднимаются темы, которые женщина вряд ли сможет до конца прочувствовать в силу отсутствия у нее таких переживаний.

 

Сценические чтения в моде

 

Авторский проект «БеспринцЫпные чтения», где мои рассказы читают со сцены актеры театра и кино, вернул популярность сценическому чтению. Не столько юмористическому, чего на постсоветском пространстве всегда было в избытке, сколько драматическому.

Я бы назвал это новым видом развлекательного искусства. В первую очередь мои выступления — это приятное, светское времяпрепровождение. Современный театр зачастую перегружен усложненной сценографией или тяжелым музыкальным рядом, а у меня все просто: текст, читающий его человек и максимум шесть историй, которые в зрителя попадают либо не попадают.

 

И все же не только развлечение

 

Мое творчество — это и ответственность. Например, у меня есть несколько рассказов про бордели, и как-то мне предложили снять про это веселый сериал. Я было согласился, но потом отказался. Я ведь в некоторой степени, романтизирую эти места, и какая-нибудь 16-летняя девочка после просмотра такого сериала скажет: «Оу, бордель — это круто и весело. Пойду туда работать». А там не круто и не весело, пусть даже время от времени в борделях случаются веселые истории.

Точно так же с наркотиками. Лишь однажды я затронул эту тему и главный посыл в том рассказе — от наркотиков ты умрешь.

 

Спасибо Хабенскому и Козловскому

 

Сценарный формат моих историй придает особое значение персоне, которая читает текст. И было бы бесстыдным враньем сказать, что это никак не повлияло на популяризацию Александра Цыпкина.

Например, ролик, где Данила Козловский читает «Томатный сок», суммарно собрал под 5 млн просмотров — притом что тираж моих книг за четыре года не дотягивает до 300 тысяч. Или, например, мы привозим в США с Константином Хабенским «БеспринцЫпные чтения». На афишах — его и моя фамилии, но понятно же, что люди идут на Хабенского. И по ходу представления я должен не то чтобы их перевербовать, но хотя бы не довести до ситуации, когда они захотят, чтобы я побыстрее свалил со сцены.

 

Не критикуйте меня, впустую потратите время

 

Критику я не читаю. Вообще! Я осознанно нахожусь в вакууме собственного величия. Литературная критика зачастую исходит от тех, кто воспринимает меня как литератора, а это, как я уже отметил, не совсем корректно. Тем более я и сам знаю, что с точки зрения литературы неидеален. Также покритиковать меня любят те, у кого вызывают зависть большие тиражи моих книг. Мол, как же так: человек, который пишет не по канонам классической литературы, пользуется колоссальным успехом.

В моей жизни есть люди, которые читают мои рассказы первыми и могут высказать свое мнение. Например, моя жена или Константин Хабенский, с которым мы достаточно много выступаем вместе. Он может сказать «ну, симпатично» — в его устах это означает «очень хорошо». А если «надо еще поработать» — значит, никуда не годится. Я сразу считываю, хорошо или плохо. Плюс — режиссеры, с которыми я работаю. Такую критику я воспринимаю.

 

Принципы автора «БеспринцЫпных чтений»

 

Я бы мог пошутить, что бессмысленно спрашивать о принципах у автора проекта «БеспринцЫпные чтения», но это просто смешное название, не более того. Для кого-то жить без принципов — тоже принцип. Но не для меня.

Я не гонюсь за сиюминутной выгодой. Не пойду на этические преступления ради, условно говоря, хайпа. Для меня человеческие отношения в разы важнее профессиональных. Вот почему я наверняка не самый лучший интервьюер: не стану задавать действительно неприятные вопросы. И никогда не буду использовать в рассказе информацию от друзей так, чтобы им от этого стало плохо.

А еще есть правила. Я ленив, поэтому стараюсь писать сразу хорошо, чтобы не переписывать.

Я плохо организован — и потому окружаю себя людьми, который умеют это делать хорошо.

А мой цинизм — это, скорее, образ: я хочу, чтобы меня таким воспринимали, а приходя на чтения, вдруг увидели в рассказе лирику.

Когда лирикой делится циник, это воспринимается по-особенному: надо же, оказывается, он тоже человек.

Я за здоровый эгоизм и не очень верю в альтруистов. Мне кажется, позицию — «я делаю это исключительно во благо страны» — без фальши может транслировать ограниченное число людей уровня Махатмы Ганди.

 

 

Мне не стать вторым Пелевиным

 

Я не мечтаю о славе второго Виктора Пелевина или любого писателя того же калибра. Для этого у меня нет ни масштаба знаний, ни дара. Наличие у меня ручки и владение языком настолько же приближает меня к Эйнштейну, как и самого Пелевина. С тем же успехом я мог бы хотеть повторить успех Михаила Барышникова или Марии Кюри.

 

Почему меня любят

 

Я искренен. В условиях сегодняшней тотальной неискренности, твоя искренность моментально считывается. И сыграть это невозможно, она должна быть настоящей. Я – абсолютно такой, какой есть. Причем везде — в рассказах или соцсетях. Когда-то — тщеславный и наглый, когда-то — трогательный и напористый.

И без позерства могу сказать, что отличаюсь от других. Сегодня одна из главных валют в мире — внимание.

Интересно, что если бы у писателя Александра Цыпкина не было бы пиарщика Александра Цыпкина, ничего бы не получилось.

Иными словами, значение личного бренда сейчас колоссальное. И не только для медийного персонажа. Это нужно даже родителям. Дети же вышли в сеть и, познакомившись с другими родителями, вдруг сравнили их со своими. И тут может выясниться, что возможно они не такие авторитетные, образованные, начитанные и глубокие.

Хорошо, если это закрывается большой родительской любовью, а если она, как это нередко бывает, не видна, ребенок будет искать авторитет вне семьи.

 

О личном бренде и квадрате

 

Сегодня личный бренд невозможно построить без присутствия в социальных сетях. И здесь необходимо придерживаться правила квадрата, демонстрируя окружающим четыре стороны собственной сущности.

Во-первых, должно быть понятно, кто ты по профессии. Если, условно, инстаграм-блогер — расскажи об этом.

Во-вторых, лайфстайл. Люди должны понимать, как ты проводишь свободное время. Не надо каждый день выкладывать фото того, что ешь на завтрак, но иногда — можно.

Третья сторона — это твои слабые стороны, которые ты не скрываешь от окружающих. Людей любят за слабости. Когда ты весь такой правильный, неуязвимый и тебя не за что покритиковать, это выглядит странно и не вызывает симпатии.

Я не скрываю свои недостатки. Я иногда вспыльчивый и высокомерный, а еще… алчный.

Как это сочетается с благотворительностью?

В каждом человеке борются ангел и демон — вот я и даю им побороться внутри себя.

И четвёртое — у тебя должна быть позиция, в том числе политическая. Она не должна быть одиозной, если ты не готов за нее умереть, но достаточно сформировавшейся, чтобы ее отстаивать.

 

Неизбежный вопрос

 

Я редко высказываюсь на политические темы, потому что достоверно не знаю обо всех нюансах резонансных политических событий.

Происходящее с 2014 года и по сегодняшний день — это трагедия, которая катком прошлась по судьбам десятков тысяч людей в Украине и России.

 

Страхи, с которыми я живу

 

Боюсь старости, этот страх неизбежный, ведь я очень жизнелюбивый человек.

Боюсь, что жена мне скажет, что я исписался. Вот это уже приговор.

Боюсь некой возрастной неуместности себя. Вот, например, я обожаю Ибицу и часто там бываю — но буду ли нормально смотреться на танцполе в 70 лет?

Есть страх потери близких. Нет ничего хуже осознания, что ты никоим образом не можешь им помочь. Работа с благотворительными фондами дала мне понимание, что может банально не хватить денег на операцию или болезнь окажется неизлечимой.

Есть страх политических потрясений. Мир стал очень нестабилен, и я боюсь загадывать, как все может сложиться в геополитическом плане.

А еще есть страх, что «там» ничего нет. Или есть, но нечто такое, что я не смогу принять. Как сказал герой одного известного романа, каждому воздастся по вере его, но мне бы с верой определиться!

Она у меня колеблется от христианства до того, что все мы находимся в матрице.

Я точно не сторонник дарвинизма, зато не удивлюсь, если все окружающее — это часть высокоуровневой компьютерной системы.

Но тогда у всего этого должен быть смысл.