Philosophy
Слово «память» теперь звучит так часто, почти ежедневно — этим словом объясняют и героизм, и предательство, с его помощью пытаются понять смерть, разрушения и поддерживают надежду, что в дне завтрашнем всего этого не будет. Память — едва ли не главное, из-за чего сейчас могут сцепиться незнакомые люди, они отвоевывают ее, завоевывают, присваивают или меняют. Они готовы умирать за нее, убивать
Вторжение в Украину — это жестокий урок, объясняющий, почему мы должны отвергать идею о том, что ведение войны морально не зависит от справедливости самой войны. Он учит нас сопротивляться идее о том, что существуют особые моральные принципы, управляющие войной
Да, я осуждаю современных учителей жизни. Осуждаю их за пустоту, риторизм, бахвальство и напыщенность. Но я осуждаю и тех, кто нуждается в подобном, ведь они и рождают спрос на фрагментарное и упрощенное, а значит, зачастую и на попросту ложное. Я не выступаю за элитарность знания, я выступаю за то, чтобы сложное оставалось сложным, чтобы мы учились оставаться сложными, а не низводили сложное к простому
Путин и его клика — это типичные серые под красными знаменами. Почему они развязали чудовищную войну против Украины? Для Путина, вопреки исторической реальности — русские и украинцы один народ. Что это значит? Отрицание разнообразия в самом корне
Если задать вопрос, какие идеалы стоят за режимом, начавшим войну, — ответа у них нет. Вернее, их ответ: уничтожение ради самого уничтожения, ради наслаждения уничтожением. Для них — существование цивилизации, сложного социального порядка и высокой культуры оказывается оскорбительным. Бытие оскорбительно для небытия. Патологическая воля к небытию — вот что ими движет
Мы сами для себя стали привычны, мы не вызываем у себя интереса. При образовании разрыва в привычном возвращается способность к различению привычного и непривычного, при этом так, что мы в привычном опознаем себя, мы становимся непривычными для себя в своей привычности. Само же пространство между привычным и непривычным есть открытая возможность со своей внутренней геометрией
Мифологическое сознание не сводит каждое природное явление к чему-либо иному, к элементарным частицам, клеткам, молекулам и пр. В мифе ветер — это ветер, небо — это небо, а море — это море. В мифе нет насилия над тем, что есть. Научный мир, по Шиллеру, — это насилие над естественным для человека
«Пространство — это то, в чем, а не то, что», — говорит нам наш опыт. «Значит, — заключаем мы, — пространство — это внешнее от чего-либо». Что бы мы ни положили, пространство будет всегда определять границы положенного. Следовательно, в самом понятии пространства есть нечто отрицательное, есть нечто, что полагает себя отсылом к другому
Ожидание — это удивительное состояние! Ожидающий принимает состояние между, а само ожидание обострится снова лишь тогда, когда ожидаемое станет досягаемым в ближайшее время. Он вне событий, он, по воле обстоятельств, замедлившись в очереди, выброшен из сети событий, на карте происходящего и случившегося он не проявлен
Мы все еще движемся в антропоцентрическом направлении, которое воспринимает Землю как инертную материю, подлежащую колонизации. Планетарный кризис с каждым днем все больше показывает, что мы должны выйти из этого воображаемого мирка, деконструировать больную экономическую систему и построить новый экологический альянс, который вернет экономику к заботе об общем доме
Для онтологического описания реальности Альфред Уайтхед создал сложную категориальную систему. В ней реальность предстает в виде совокупности находящихся в процессе становления и «чувствующих» событий, каждое из которых находится в континууме времени и самореализуется в сопряжении со Вселенной
И клоун, и философ — это встревоженное существо, полное ожиданий, лишенное серьезности, впадающее в абсурдность, в прерывающую последовательность причин и следствий, который «шатается, колеблется, теряется в мире и в себе». Но, одновременно, философы и клоуны несут обновление, которое потому-то и возможно, что никакой окончательной реальности не может быть в принципе