Я НЕ ВЕРНУСЬ В УКРАИНУ: почему основательница IT-компании выбрала эмиграцию
Татьяна Павленко / Арт-оформление: Olena Burdeina (FA_Photo) via Photoshop
Татьяна Павленко уехала из Киева, в котором жила последние 11 лет. До этого жила в Крыму. С сентября 2022-го — за границей, с декабря того же года — в Латинской Америке.
УКРАИНА
В феврале 2022 года я покинула Киев и спустя полгода переездов по Западной Украине пересекла границу. Я тянула из-за команды: я владелица IT-компании, почти все мои сотрудники — мужчины, и выезд за границу для них недосягаем. Однако потенциальные клиенты так часто отвечали: «Мы молимся за Украину, но украинских разработчиков не нанимаем», что я поняла: это выбор между жизнью в Украине и развитием бизнеса. Я выбрала второе.
У моего переезда была еще одна причина: я перестала чувствовать себя своей. Это не первый мой кризис самоидентификации: я родилась в Крыму и перебралась в Киев еще до аннексии, но навсегда осталась для государства «переселенкой».
Ни участие в Майдане, ни тот факт, что я потеряла всех, с кем росла, и имела многочисленные конфликты с родителями, которых за 10 лет видела только один раз, не посетила похороны бабушки и дедушки, не сделали меня в полной мере украинкой.
Мне не хотели сдавать квартиру, я три года прожила без банковской карты, я убрала из резюме название своего вуза, я не имела права голоса на выборах и неоднократно слышала, куда и как я должна возвращаться.
Но на момент 2022-го ситуация казалась решенной: я снимала трехкомнатную квартиру в одном из лучших районов Киева, ждала достройки собственного жилья, имела много друзей и основала свою компанию. Этот город меня не принимал, но я его покорила.
Полномасштабная война отбросила общество на много лет в прошлое. Я снова оказалась в ситуации «потенциальной предательницы», на мои документы с местом рождения «Симферополь» реагировали с агрессией и недоверием, а после того как на блокпосту на меня кричали, требуя доказать, что я точно из Киева, я поняла, что, как и любые отношения, моя любовь к Родине имеет предел.
ЕВРОПА
Еще до полномасштабки я объездила Европу от Черногории до Исландии, но теперь моя цель была далека от туристической: я искала новый рынок. Я встретилась с десятками предпринимателей из разных стран, расспрашивая о средних зарплатах, оптимизации налогов, особенностях найма и увольнений, поиске клиентов, преодолении бюрократических преград.
Европа мне не понравилась. Я не видела перспектив ни в одной из стран: стабильность, социальные стандарты, защищенная старость — это не мои ценности. Но Европа дала мне другое — ощущение нормальности моих взглядов.
Когда я рассказала знакомому французу о том, что украинских мужчин не выпускают за границу, о том, что ведется дискуссия о мобилизации женщин, что существует конфликт между теми, кто хочет полного перехода на украинский, и теми, кто стремится сохранить русский язык хотя бы в частном общении, он… поздравил с тем, что я уехала.
«Боже, тебе так повезло вырваться! Не возвращайся, не возвращайся никогда! Неужели ты не видишь, к чему все идет? Тебе ужасно повезло, you are incredibly lucky, my friend».
Личная свобода, право распоряжаться собственной жизнью, выбирать себя — самые большие ценности. Ни одно военное положение не оправдывает их нарушение, но эта мысль в Украине стала очень непопулярной. За ее пределами — это базовое, by default понимание.
В декабре 2022 года я познакомилась с несколькими латиноамериканцами, наконец нашла то, что искала, и вылетела в Боготу, столицу Колумбии.
ЛАТИНСКАЯ АМЕРИКА
За 11 месяцев я посетила три страны, семь городов, пожила в самых красивых районах столиц, в частном доме у океана, попробовала вкуснейшую еду и окончательно утвердилась в решении быть номадом — человеком без дома, который перемещается по странам, пересекаясь с государством исключительно в аэропорту.
Я была готова столкнуться с криминалом, экстремальной бедностью и «нецивилизованностью» местного населения. А приехала в красоту, роскошь и гедонизм.
В Колумбии я нашла любимого, бизнес-партнера и первых сотрудников и смогла объединить людей с разных континентов в одну команду. В Эквадоре поняла, как мне перестроить компанию. А Панама дала новых друзей и самый большой инсайт за время полномасштабной войны.
Для украинского Фейсбука я была циничной владелицей компании, которая выбрала бизнес вместо Родины. Для латиноамериканских знакомых — предпринимателем, которому удалось сохранить команду.
Для украинцев — трусихой, которая сбежала за границу, для латиноамериканцев — смелым человеком, приехавшим в новую реальность. Для украинцев — эгоисткой и предательницей, для латиноамериканцев — человеком, который не боится идти своим путем.
Любые фразы о том, что Украина собирается вернуть своих граждан, что воевать будут все, что беженцы — предатели, что предприниматели должны донатить всю свою прибыль, что каждый украинец должен быть амбассадором своего государства, что даже в эмиграции мы должны говорить на украинском и передавать культуру своим детям, вызывали у меня раздражение. Я жила в новой реальности — и хотела жить только в ней.
Я удалилась из большинства украинских групп, держалась как можно дальше от диаспоры, отписалась от людей, которые осуждали эмигрантов, русскоязычных и жителей Восточной Украины.
ПРОЗРЕНИЕ
В пригороде Панама-сити мы проводили время узким кругом номадов и местных.
Один из моих новых знакомых, состоятельный молодой панамец, ненавидел США, возмущался, что жителей Северной Америки называют американцами, хотя это его родственники жили в Америке задолго до колонизации, гордился своей бабушкой, которая была потомком чернокожих рабов, жаловался на дискриминацию из-за курчавых волос и выступал против католицизма, насажденного европейцами.
«Иисус? Каким боком ко мне Иисус? Я даже не знаю, существовал ли он! Я верю, что у всего есть душа. Каждый раз, когда я захожу в воду, я спрашиваю у богини океана разрешения и защиты. Это — моя вера».
После одного из таких разговоров я сказала своему парню-колумбийцу:
«Представь себе, что таких стало много. И они говорят, что твой родной язык — это кичуа (один из indigenous-языков, на котором говорит около 10 миллионов человек), а не испанский. Даже если у тебя нет ни одного родственника, который говорил бы на кичуа. Испанский — это имперский язык, и музыка, которую ты любил с детства, — имперская музыка, и писатели, которые тебе нравились, — колонизаторы, даже если они родились и умерли в Колумбии. И если ты не говоришь на кичуа со своей мамой, то что с тобой не так? У тебя что, испаноязычная челюсть?
Дома почетно иметь национальную рубашку, которую носила твоя бабушка. Как так — у тебя не было такой бабушки? Твои любимые блюда — это имперские блюда, даже коронный пирог твоей мамы, который она готовила на Рождество, да и само Рождество!.. У вас есть свои, местные праздники, и ты должен их праздновать. А если ты не согласен, то, может, ты испанец и тебе стоит переехать в Испанию?
Они, возможно, правы: их родственников действительно унижали, испанский — действительно имперский язык, но ты — потомок колонизаторов и угнетенных, и отделить одних от других нет никакой возможности, потому что если бы в XV веке какой-то дерзкий испанец не ступил на эту землю и, откровенно говоря, не изнасиловал indigenous-женщину, тебя бы просто не было.
Ты эмигрируешь в максимально далекую страну — в Норвегию, где никто не отличает испанский от кичуа, где люди максимально не похожи на тебя, где другой климат, культура, традиции — и все это ты легко принимаешь. И люди радуются, когда ты говоришь, что не видел ничего красивее Норвегии, что твои дети будут говорить на английском и норвежском, что эта культура — абсолютный, стопроцентный метч. Вот что со мной произошло».
ИНТЕГРАЦИЯ
Мой опыт — это опыт человека, который родился в Крыму и 11 лет прожил в Киеве, который путешествовал по Европе и эмигрировал в Латинскую Америку. Он никогда не совпадет с опытом человека, который родился во Львове, как и с опытом человека, который вырос в Медельине или Кито.
Но у нас больше общего, чем мы думаем. В украинских Карпатах люди носят жилетки из овчины, а в Эквадоре — такие же, но из ламы. Крымскотатарские чебуреки выглядят, как латиноамериканские эмпанадас, хотя исторически между ними нет связи. Люди по всему миру украшают одежду вышивкой, строят дома из дерева и камня, едят морепродукты у моря и грибы в лесу.
Мы никогда не будем представителями чистой культуры, потому что ее не существует. До XV века в твоем борще не было ни помидоров, ни картофеля, и сигарета, которую ты куришь, не была бы возможной, если бы кто-то не заметил табак в Перу или на Кубе. Ты можешь найти у себя родственника, который защищал свой дом, и того, который пришел на чужую землю. И когда ты изучаешь новый язык, ты видишь знакомые конструкции и те же слова.
Мне иногда говорят, что у меня нет корней. Почему же? Есть. Они состоят из тех, кто ездил по миру, чтобы получить образование, сделать карьеру и стать моим родственником. Включая того человека, который передал мне украинскую фамилию.
Тоненькая ниточка протянулась к прошлому, и все стало чрезвычайно просто: есть история Украины, а есть моя личная, 31 год они шли вместе, а потом разошлись. Есть общественный нарратив, которого я не разделяю, а есть история моей семьи, которую я передам своим детям.
Мы не будем праздновать Николая, колядовать и петь украинские песни. Я не вернусь жить в Украину, но не откажусь от своих друзей. Я — не та несчастная, которая потеряла свою страну, а та — кто выбрала целый мир.
Когда я это поняла, почувствовала к Украине то, что чувствуют к прошлому, — спокойствие.
При копировании материалов размещайте активную ссылку на www.huxley.media
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
