Joris Baldoureaux. Ceci n’est pas Michel Foucault, 2018 / Арт-оформление: Olena Burdeina (FA_Photo) via Photoshop
Прежде всего дадим хотя бы в общем определение знания. Итак, знание, или по крайней мере научное знание, — это способ расширения опыта. Через наблюдение и эксперимент знание дает возможность включать новые области реальности в систему отношения человек — среда, человек — люди и т. д.
Высшей формой научного знания есть выявление закона как необходимой и всеобщей взаимосвязи тематизированных явлений. Необходимая связь означает выявление такой связи, которая не изменяется через влияние случайных событий.
Но какова стратегия знания? Знание ради знания? Или цель знания в захвате и подчинении, покорении и распоряжении знаемым? Чем отличается подчинение чужой воли и подчинение природных явлений? Знание открывает для «встречи» с узнанным или для его захвата?
Пожалуй, следует отбросить также целую традицию, внушающую нам, будто знание может существовать лишь там, где приостановлены отношения власти, и развиваться лишь вне предписаний, требований и интересов власти
М. Фуко
По мысли Фуко, по крайней мере, знание не следует рассматривать как нейтральное или свободное действие. Это значит, что следует выяснить те конкретные взаимодействия, которые осуществляются между властью и знанием.
Можно зафиксировать такое направление разбора — «знание для власти» и «власть для знания» — и посмотреть, как и насколько знание (в том числе и институты знания) способствует выработке властных механизмов, и наоборот, насколько власть заботится о знании.
Вероятно, следует отказаться от уверенности, что власть порождает безумие и что (следуя той же логике) нельзя стать ученым, не отказавшись от власти
М. Фуко
Можно ли, будучи подверженным власти и подвергая другого власти, оставаться при этом ученым? Ведь истина, добываемая ученым, «нейтральна», она находится как бы в метасостоянии по отношению к сиюминутному, определенному случайностями состоянию ученого?
Представим себе полновластного тирана, представим себе, что изъявления его воли не знают препятствия. Не только его приказы и распоряжения, но и любые его прихоти будут исполнятся тотчас.
Его желания, как кажется, будут двигаться в двух направлениях, первое — это проникновение уже не только в ширь того, чем он владеет, но и, так сказать, вглубь, проникая во все его многообразие данного; другое направление связано с тем, чтобы избавиться от случайного фактора, который смог бы нарушить его власть.
Таким образом, стремление к вечной власти и стремление к конкретизации и индивидуализации власти идут рука об руку.
Можно сказать, что власть стратегически двигается к идеальному и реальному одновременно. К идеальному, так как она стремится преодолевать препятствия и границы через захват, и к реальному, так как она нуждается в продуцировании все новых и новых границ. Власть нуждается в границе настолько же, насколько и желает эти границы преодолеть и превзойти.
Скорее, надо признать, что власть производит знание (и не просто потому, что поощряет его, ибо оно ей служит, или применяет его, поскольку оно полезно); что власть и знание непосредственно предполагают друг друга; что нет ни отношения власти без соответствующего образования области знания, ни знания, которое не предполагает и вместе с тем не образует отношений власти
М. Фуко
Для того чтобы проникнуть в какую-либо сферу социального бытия, власть продуцирует знание, образовывая так дисциплину знания. Исследовательские стратегии, например, той области, которая относится к познанию человека, прежде всего пытаются выделить и очертить свой собственный предмет, тематизировать его со всей строгостью и очевидностью. Так рождается научная дисциплина.
Сталкиваясь с тем или иным явлением, научная дисциплина прежде всего фиксирует явление, затем сопоставляет с уже имеющимися данными, отмечает типичное и отличительное. Если отличительное перевешивает и не вписывается в общую систему знания, то для этого явления изобретают новый подход или научный метод (случайному не скрыться!).
Экспериментируя, научная дисциплина «потрошит» явление до тех пор, пока его энергия не будет подчинена и подконтрольна всеобщему правилу. Упаковывая явления в рамки правила, наука систематически прорабатывает все новые участки, расширяя свои границы, борясь с неизвестным и случайным.
Так происходит экспансия явлений. «Сырой» случайный материал, становится частью необходимых связей единой системы. От атомов и поступков и до галактики и общества, от живой клетки и до биогеоценоза, от производства и до творчества — все так или иначе попадает в общую систему знания.
На каждом из этапов производства знания несложно заметить действие властных механизмов. Они вшиты в ткань знания так же, как и в ткань политической жизни. Более того, они, в определенном смысле, и являются мотиваторами развития знания, но, возможно, также и самой истины как наиболее совершенного инструмента экспансии.
Следовательно, отношения «власть — знание» не следует анализировать на основании познающего субъекта, свободного или несвободного касательно системы власти; напротив, следует исходить из того, что познающий субъект, познаваемые объекты и модальности познания представляют собой проявления этих фундаментальных импликаций отношения «власть — знание» и их исторических трансформаций
М. Фуко
Стратегия анализа, по мысли Фуко, должна учитывать эту исходную ситуацию, а также ту угрозу, которая возникает, если исходить из уже оформленных и устоявшихся, из интуитивных представлений о знании и власти, которые, в свою очередь, локализированы в субъектах и институтах.
Следует, наоборот, исходить из уже продуцированных и оформленных знаний, которые сложились в результате взаимодействия, взаимопересечения или, лучше, взаимопорождения знания и власти. Что это значит?
Это значит, что каждое знание следует рассматривать, учитывая властные стратегии, а саму власть — как результат познавательных, исторически обусловленных практик. Тут можно еще добавить, что если расширить эту стратегию, то речь может идти о замене субстанциональной онтологии на функциональную.
Коротко говоря, первая онтология опирается на понятие субстанции как изначального сосредоточения, как исходного и самодостаточного начала, которое само по себе всегда нейтрально, в то время как вторая опирается на понятие функции, частями коей являются взаимозависимые элементы, которые лишь через каждого формируют нечто, что можно обозначить как данность. Некоторые функции порождают структуры.
Структура — это открытая взаимосвязь элементов, которые постоянно дополняются и образуют все новые и новые формы данного. В этом смысле Фуко исследует структуру власти как механизм элементов (моментов) по самовоспроизведению и расширению.
Словом, полезное для власти или противящееся ей знание производится не деятельностью познающего субъекта, но властью — знанием, процессами и борьбой, пронизывающими и образующими это отношение, которое определяет формы и возможные области знания.
Анализ политического захвата тела и микрофизики власти предполагает, следовательно, отказ — в том, что касается власти, — от оппозиции «насилие — идеология», от метафоры собственности, от модели договора или завоевания; и отказ — в том, что касается знания, — от оппозиции между «заинтересованным» и «незаинтересованным», «корыстным» и «бескорыстным», от модели познания, в котором главную роль играет субъект
М. Фуко
Захватчики и те, кого захватывают, подчиняющие и те, кого подчиняют, — все это так или иначе связано властью. Модель познания, которая опирается на субъект, предполагает, что источником происходящего, в том числе и возникновения власти, является нечто в субъекте, его сознание, его способности, его воля и прочее.
При такой стратегии всегда можно отличать правду от лжи, справедливое от несправедливого и т. д. В такой модели есть всегда исходный элемент, нечто порождающее, нечто, что приводит к возникновению того или иного феномена. При таком подходе власть — это действие воли субъекта, а значит, сам субъект, исходя из своих побуждений и/или убеждений разрабатывает и воплощает способы захвата и подчинения.
Субъект поддается осуждению за стремление к власти, общество апеллирует к свободной от идеологии истине, к идеальному и прозрачному знанию. Сама конструкция субъекта предполагает наличие в нем чего-то исходного, к чему можно апеллировать как к изначальному. Так или иначе, субъект поддается исправлению, его можно изменять в ту или иную сторону, ведь нем есть «сердцевина», опираясь на которую можно выстраивать (воспитывать и образовывать) тот или иной тип личности.
Борьба между заинтересованным знанием и незаинтересованным проходит в самом субъекте и через него. Но что значит незаинтересованное знание? Это значит, что само это знание, а также причина его возникновения не относятся к стратегии, которая предполагала бы использование этого знания для целей, что выходят за рамки смысла самого знания.
Если же знание и власть рассматривать исходя из самих себя, как некоторую конструкцию, и при этом не апеллировать к источнику (исходной субстанции) возникновения знания/власти, то следует результаты этого знания рассматривать как исходные и конечные. Субъект в таком случае следует рассматривать как результат, а не как источник знания.
Истину — не как последний критерий знания, а как необходимую форму функционирования (мотивирования) самого знания. Изучать знание в таком случае следует исходя из механизмов образования знания, через историю его становления. Социальное тут выступает как феноменологическое поле, в котором конструируются исходные структуры знания. Все знание так или иначе зависимо от властных процессов социального.
Можно сказать, что социальное почти тождественно власти, так как нельзя понять социальное без учета власти, и наоборот, нельзя понять власть не учитывая социальное. Если социальное и власть неотделимы, и, если социальное — это поле конструирования знания, то значит, и возникновение знания невозможно понять, не учитывая властные механизмы. Если оставаться в модели субъекта, то власть тут остается скрыта во всем своем влиянии.
Для субъекта возможна лишь объективированная власть, закрепленная в социальных институтах, классовая или частная власть, в то время как власть, которая находится в нем самом (и даже то, что сам субъект есть тот или иной вид знания/власти), остается скрытой и опознается им как нейтральное знание, а значит, такое, которому субъект доверяет, опирается на него, возводит его в ранг критерия при оценке внешнего; да, субъект даже борется за это «чистое» знание.
Для субъекта, который так или иначе находит себя, идентифицирует себя исходя из исторически сконструированного поля знания, вопрос состоит в том, чтобы расшифровать эту конструкцию, найти в этой конструкции механизмы подавления и репрессии. Может случиться и так, что сама идентификация, поскольку она является одним из социальных механизмов превращения и захвата, будет расшифрована.
Это значит, что субъект может распознать власть как «сущностный» элемент самопонимания. Следует отметить, что власть в такой модели и есть социальное, а это значит, что освободиться от власти невозможно. Возможен лишь бунт как протест за локальные изменяя, за частичные изменения, за улучшение условий, но революция, свержение власти невозможно, так как свержение власти само есть властным механизмом, который безразличен к сторонам противостояния.
Таким образом, речь идет об исследовательской стратегии по выявлению генеалогии власти/знания. В каждой власти как опознанной уже проявлено знание, а в каждом знании присутствует элемент власти.
Стало быть, исследуя знание, следует учитывать стратегии власти, рассмотреть, каким образом власть формировала и реализовывала свои механизмы через знание.
Такая модель — это феноменологическая модель исследования становления знания/власти, поскольку позволяет, с одной стороны, рассмотреть знание как знание, а не выводить это знание из первичного источника/субстанции, а с другой — находить в этом знании ее инвариант, а именно власть.
В статье приведены цитаты из издания: Фуко M. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы / Пер. с фр. В. Наумова под ред. И. Борисовой. — M.: Ad Marginem, 1999.
При копировании материалов размещайте активную ссылку на www.huxley.media
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
