КИЕВЛЯНКИ — НЕ МОСКВИЧКИ: как Джон Стейнбек знакомился с настоящей Украиной
Роберт Капа. Зрители смотрят цирковое представление, Киев, 1947 / Арт-оформление: huxley.media via Photoshop
Стейнбек — бесспорный классик американской литературы. Этот статус он приобрел в основном благодаря романам «Гроздья гнева», «К востоку от рая» и «Зима тревоги нашей». Он лауреат Нобелевской и Пулитцеровской премий, трижды номинированный на «Оскар». Но наш рассказ совсем о другой книге. «Русский дневник» практически не заметили в США, а в СССР разрешили к публикации лишь в 1990-м. Но сегодня он очень ценен для нас, поскольку содержит уникальное описание украинской жизни в послевоенные годы.
УКРАИНА — НЕ РОССИЯ!
В первый раз Стейнбек посетил Советский Союз в 1937 году, в самый разгар сталинских репрессий. А в 1939-м вышел его роман «Гроздья гнева».
«Люди приходят с сетями вылавливать картофель из реки, но охрана гонит их прочь… И они стоят в оцепенении и смотрят на проплывающий мимо картофель, слышат визг свиней, которых режут и засыпают известью в канавах…»
Эти сцены Великой депрессии как будто списаны с украинского Голодомора. Советская пропаганда тиражировала «Гроздья гнева» как рассказ об ужасах капитализма. Но истинная причина популярности Стейнбека в СССР была в другом.
В его истории о бедных фермерах из Оклахомы, американских лагерях, полицейском беспределе, голоде и беспросветной жизни советский человек узнавал действительность, с которой сталкивался лицом к лицу. Второй раз Стейнбек оказался в СССР в 1947 году. Первым делом ему показали столичную Москву, а потом — провинциальный Киев. Однако сравнение их оказалось не в пользу «златоглавой».
«Хотя Киев очень разрушен, а Москва — нет, киевляне все же не такие смертельно уставшие, как москвичи. Они не сутулятся во время ходьбы, их плечи выпрямлены и они смеются на улицах. Может, это свойственно для этих мест, ведь украинцы отличаются от россиян — это отдельная ветвь славян».
Стейнбек четко фиксирует ментальную и культурную разницу между москвичами и киевлянами. Он отмечает, что украинский язык ближе к южнославянским языкам, чем к русскому.
КИЕВЛЯНКИ — НЕ МОСКВИЧКИ!
Отличаются от москвичек и украинские женщины. Они очень красивы, это в основном блондинки с прекрасными, женственными фигурами. Как не похожи они на первую женщину, которую Стейнбек повстречал на советской земле, — дебелая девушка-грузчик с зубами из нержавеющей стали, у которой «рот выглядел как деталь машины».
Дальше лучше не стало: выяснилось, что советские девушки не ходят в ночные клубы, не красят губы и ногти, одеваются консервативно и не флиртуют с парнями. О своей московской переводчице Стейнбек ехидно заметил: «…у нее были такие высокие моральные принципы, что мы, в общем, никогда не считавшие себя аморальными, на ее фоне стали казаться себе весьма малопристойными».
После москвичек украинки вызывали у Стейнбека нескрываемый восторг: «Я смотрел на женщин, которые шли по улице. Они двигались, как танцовщицы, несли себя легко и красиво… У них есть шарм, они плавно раскачиваются при ходьбе и они улыбчивы. Несмотря на то что одеты они были не лучше, чем московские женщины, нам показалось, что они умеют лучше носить одежду».
В целом киевская атмосфера, несмотря на разруху, была комфортнее московской. Писателю нравятся парки, спускающиеся к Днепру, театральные площадки, прогулочные катера, танцы, ночные клубы, уличные оркестры, песчаные пляжи, где загорают киевляне в разноцветных купальниках… Но главное, что подметил Стейнбек, «люди здесь демонстрируют невероятное терпение в общении друг с другом».
ПРОСТЫЕ РАДОСТИ «ПОТЕМКИНСКИХ ДЕРЕВЕНЬ»
Стейнбека не интересовала победоносная советская статистика. Живая жизнь намного интересней идеологической мертвечины. Поэтому Стейнбек и сопровождавший его фотограф Роберт Капа решили доверять только своим глазам. Но именно этого советское руководство допустить и не могло.
В Украине свирепствовал искусственно организованный массовый голод. В 1946 году у украинцев насильно забрали 2,5 млн тонн зерновых. И уже к марту 47-го их стало на 1 млн меньше. Больницы были переполнены людьми с диагнозом «дистрофия», наблюдались случаи каннибализма.
Автору «Гроздьев гнева» дали добро на поездку, чтобы он написал правду о СССР. Но правду ему показывать никто не собирался. В «прогрессивном» писателе режим чувствовал какой-то подвох. Одна из докладных КГБ гласила: «Философия его героев — брать жизнь такой, какая она есть, и максимально извлекать из нее простые радости… В книгах Стейнбека имеется некоторая болезненность, тяготение к патологии».
Советская власть сделала все, чтобы из окон киевского «Интуриста» Стейнбек видел лишь одобренную свыше версию реальности. Хлебосольство украинцев отличалось раблезианским размахом, а будущий нобелевский лауреат любил «простые радости» — хорошо выпить и закусить.
В «Интуристе» его рацион составляли черная икра и водка, украинские колбасы, бифштексы с украинскими травами, грузинские вина, мелкая маринованная и крупная жареная рыба. Опекала Стейнбека писательская семья — Александр Корнейчук и Ванда Василевская, обладавшие аж 8 Сталинскими премиями на двоих.
В обезумевшей от голода Украине они кормили Стейнбека на убой: баклажанная икра, днепровская рыба в томатном соусе, фаршированные яйца, старка с тонким вкусом, крепкий бульон, жареные цыплята, пирог и кофе с ликером под дорогие кубинские сигары.
БОРЩ С ШАМПАНСКИМ
Общение с гостем Корнейчук строил по такому сценарию: «Говорю вам как вице-президент Всемирного совета мира… как секретарь Союза писателей… как председатель Верховного совета Украины… как член комитета по Сталинским премиям…»
В итоге Стейнбек не выдержал и попросил переводчицу: «Спросите, пожалуйста, у Корнейчука как у вице-президента Всемирного совета мира и так далее — как пройти в уборную?!» Несмотря на количество выпитого, Стейнбек и Капа недоверчиво относились к рассказам советских собутыльников.
Идея их поездки изначально была неоднозначной, поэтому ее заранее согласовали с ЦРУ. Знали об этом советские спецслужбы или нет, но с их точки зрения даже невинный интерес Стейнбека к украинским продуктам выглядел подозрительно. Поэтому знакомство с «настоящей» народной жизнью не содержало даже намека на ужасы Голодомора.
Писатель побывал в двух колхозах. Оба носили имя Тараса Шевченко, и, чтобы не запутаться, Стейнбек называл их «Шевченко-1» и «Шевченко-2». Поселили писателя в «рядовой» украинской семье. Соседи тут же нанесли домашних продуктов, среди которых неожиданно обнаружилось шампанское.
«Украинский борщ до того сытный, что им одним можно было наесться, — писал Стейнбек. — Яичница с ветчиной, свежие помидоры и огурцы, нарезанный лук и горячие плоские ржаные лепешки с медом, фрукты, колбасы — все это поставили на стол сразу. Хозяин налил в стаканы водку с перцем».
Стейнбек выпил за здоровье семьи и процветание колхоза, в ответном тосте ему предложили выпить за Рузвельта.
ЗНАКОМСТВО С НАСТОЯЩЕЙ УКРАИНОЙ
В следующий раз осенью 1963 года Стейнбека принимал в Киеве писатель Олесь Гончар. Чтобы помешать американцу завербовать украинского коллегу, за ними следила целая стая «соцреалистов в штатском». Однако что-то неуловимо изменилось… На смену ледяному дыханию сталинской эпохи пришла оттепель.
На этот раз вместо черной икры и «потемкинских деревень» Стейнбека потчевали духовной пищей — Ярославом Мудрым, фресками Софии Киевской и спектаклем по повести Ольги Кобылянской «В неділю рано зілля копала». Не понимая украинского, Стейнбек был настолько потрясен постановкой, что позже приобрел повесть в книжном магазине.
В музее Шевченко, стоя перед посмертной маской поэта и слушая «Заповіт», Стейнбек плакал, как ребенок.
«Тот, кто ищет плоды деятельности человеческой, которые будут жить вечно, может найти их у Шевченко», — говорил он. Сквозь советские «потемкинские деревни» Стейнбек сумел рассмотреть в украинцах главное: «Люди, с которыми мы встретились, были очень гостеприимными, добрыми и великодушными и очень нам понравились. Это были умные, энергичные, веселые люди с чувством юмора. На месте руин они с упорством возводили новые дома, новые заводы, строили новую технику и новую жизнь. И неустанно повторяли: ‟Приезжайте к нам через пару лет, и вы увидите, чего мы добьемся”».