КОРНИ И КРЫЛЬЯ с Борисом Бурдой: Александр Вертинский из Киева – артист, композитор, поэт и певец – кумир начала XX века (Часть III)

Читать Часть I

Читать Часть II

Говорят, что Вертинскому дали разрешение вернуться после того, как он отправил в СССР купленный на его деньги для фронта вагон медикаментов. Совершенно нереально – семья уезжала практически без гроша, не хватало денег даже на коляску для успевшей родиться в Китае дочки Марианны. Во время длинной дороги поездом из Хабаровска в Москву, проблемой было даже молоко для ребенка – деньги на молоко были, но дефицит был такой, что продавали только в свою бутылку, или в обмен на бутылку, которой у Вертинского не было. Он решил эту проблему, как умел – швырнул продавщице деньги, вырвал у нее бутылку и под крики «Держи вора!» успел вскочить в отходящий поезд.

Когда он прибыл в Москву, Алексей Толстой устроил в его честь прием. Рассказывают, что кто-то увидел собравшихся Вертинского, Толстого, еще одного графа – Игнатьева, автора книги «Пятьдесят лет в строю», митрополита Крутицкого Николая, и удивленно спросил: «Кого еще ждем?». Конферансье Смирнов-Сокольский значительным тоном ответил ему: «Государя».

Он возвратился в страну, где его не забыли, но помнили не совсем то и не совсем так. В донесениях стукачей тех лет сообщение о том, что у объекта слежки есть пластинки Вертинского, звучало как дополнительное подтверждение несоветскости его натуры.

В вышеднем в 1942 году фильме «Котовский», для придания атмосферы пошлости и разврата сборищу белогвардейцев, в ресторане непременно потребовался актер, загримированный под Вертинского и озвученный его подлинной фонограммой –
канкана режиссеру показалось для этого мало

Его пластинки вроде бы даже не запрещали – незачем, никому и в голову не приходило их издавать.

Тем не менее, симпатизанты его творчества находились даже на таких верхах, что и не подумаешь без одышки. Артем Сергеев, сын известного революционера Артема, погибшего в 1921 году, который воспитывался в семье Сталина вместе с его детьми, вспоминает, что Сталин как-то поинтересовался музыкальными вкусами детей в своем доме, и на высказанную кем-то похвалу Лещенко спросил: «А Вертинский?». Когда ему ответили, что Вертинский – тоже хорошо, но Лещенко лучше, он спорить не стал, но заметил: «Такие, как Лещенко, есть, а Вертинский – один».

Это понимал не только он, поэтому Вертинский прожил в номере гостиницы «Метрополь», выделенном его семейству, не имеющему крыши над головой, не так уж долго, каких-то три года – ему дали квартиру на улице Горького, от гостиницы буквально пара шагов. Когда его сосед по лестничной клетке, профессор и доктор каких-то очень важных наук, узнал, что его соседом станет певец, он сильно забеспокоился – начнет петь, мешать его научным размышлениям… Но ничего такого не происходило. Встретившись как-то на лестнице с соседом, профессор наконец-то познакомился с ним и признался в своих опасениях. – «И-и-и, батенька», – ответил Вертинский – «я уже двадцать лет задаром рта не раскрываю».

Но петь он начал сразу же после приезда, выступая в среднем по 24 раза в месяц – при советских нормах оплаты артистов иначе было бы просто не прожить. В войну ездил выступать в фронтовых концертных бригадах, чуть ли не на самой передовой, давал концерты в только что освобожденных городах – я это знаю, моя мама, вернувшаяся в Одессу из эвакуации, слушала его в сентябре 44-го. Билет стоил безумных денег, она потом до конца месяца недоедала, но не жалела ничуть. Она вспоминала, что концерт был простым и аскетичным – человек стоит у рояля и поет – но круг внимания был очень плотным, и когда он с последней строкой песни «Чужие города» (вот ее текст), сделал отстраняющий жест рукой, в зале началась настоящая истерика.

Вспоминать всегда приятнее хорошее, чем плохое, и практически все эмигранты  становятся романтическими патриотами. Вертинский вернулся в СССР с достаточно идеализированными представлениями о стране. Во время войны, понятное дело, он написал ряд песен патриотического содержания, что не удивляет, и создал даже песню о Сталине с лапидарным названием «Он» (вот, пожалуйста, можете ознакомиться).

Естественно, песню немедленно довели до сведения ее главного персонажа, и тот сказал: «Это написал честный человек. Но исполнять не надо». С ним почему-то все согласились и исполнять ее при жизни Вертинский даже не пробовал. С этим вообще было достаточно строго: из более чем ста песен Вертинского, исполнять разрешили только около тридцати, и на каждом концерте присутствовал специальный человек, который следил, не расширяет ли Вертинский этот список самовольно. Но если песня была в списке – пожалуйста, можно, пой себе на здоровье.

За четырнадцать лет Вертинский дал более двух тысяч концертов. Выступать ему приходилось везде: в театрах, в концертных залах, на заводах, в госпиталях, в детских домах, даже в шахте пел – прямо под землей, в обеденный перерыв. Заработков при этом на жизнь хватало, но не более того – ведь у Вертинского не было никаких званий, позволяющих выплачивать ему повышенный гонорар, даже низшего в этой иерархии звания «заслуженный артист».

Когда попытались ему хоть какое-то звание дать, у него спросили: «Есть у вас какие-то победы в конкурсах?» – «Нет» – «Ну хоть ходатайства каких-то общественных организаций» – «Нет». – Как же представлять вас на звание, если у вас ничего нет?» – «Да, у меня совершенно ничего нет, кроме мирового имени». Этого оказалось мало.

Он приехал из мира других бытовых реалий и это поначалу сильно ощущалось. Писательница Наталья Ильина, хорошо знакомая с ним еще в эмиграции, вспомнила, как при встрече он ей пожаловался, что в московских магазинах почему-то нет вестфальской ветчины, и более того, продавщицы не знают, что это такое! Но еще помнящие старые времена, от его поведения просто млели.

Александр Галич вспоминает, как в свою бытность преуспевающим советским драматургом, он гулял в ресторане ВТО – заказывал всякие деликатесы и разносолы, нагоняя счет до небес и оставляя очень щедрые чаевые, чтобы хоть как-то уважали тамошние надменные официанты. Но тут вошел Вертинский – и самый матерый и много о себе понимающий официант Гордеич примчался к нему на цырлах. А Вертинский заказал… стакан чая и один бисквит – Галич поначалу ушам своим не поверил, что кто-то вообще посмеет сделать в этом месте такой заказ. Но официант принес чай и бисквит, как миленький, даже не пикнул. Вертинский выпил чай, доел бисквит и набрал для официанта из кошелечка пятьдесят две копейки по счету и отдельно три копейки на чай. Официант только вытянулся в струнку и, будто в трансе, прошептал вслед: «Сразу барина видать!».

Безукоризненные манеры, которые теперь и на сцене играть мало кто мог, обеспечили ему и несколько киноролей. За одну из них – проамериканского кардинала, гада и шпиона, в фильме Калатозова «Заговор обреченных» (нашел его в Сети, но ссылку не выкладываю – по-моему, смотреть невозможно!) он получил даже Сталинскую премию – не самую высокую, второй степени, но за роль отрицательного персонажа, что было большой редкостью.

Беспрерывные поездки по всей, практически необъятной стране, несколько скорректировали его взгляды, приблизив их к реальности. В 1950 году с гастролей на Сахалине он писал жене: «В магазинах, кроме консервов и спирта – ничего нет. Он страшный, из древесины, его зовут «сучок» или «Лесная сказка»… Все больные «сутраматом»… что значит «с утра – мат»…  

С женой он всегда был откровенен и уверен в ней – они очень любили друг друга. После его смерти жена, пережившая его на 56 лет, не вышла замуж, и прекрасно воспитала двух замечательных дочерей, известных артисток театра и кино, Марианну и Анастасию. Песенку Вертинского о них «Доченьки» – я просто не могу не привести, вот)

 

 

Бывали неприятности и побольше. Его постоянный аккомпаниатор вдруг потребовал признать его как минимум соавтором некоторых его мелодий, обосновывая это тем, что сам Вертинский даже не сможет эти мелодии записать, потому что не знает нот! Его официальную кляузу пришлось разбирать с участием таких мэтров, как Соловьев-Седой, Глиэр, Шапорин, Дунаевский, которым все-таки удалось за него заступиться.

На концертах Вертинского всегда яблоку не где было упасть, но рецензий на его творчество в прессе не появлялось, газеты и журналы молчали, как партизан на допросе, средства массовой информации дружно разворачивались к его выступлениям затылком. Вряд ли им кто-то запрещал – Вертинский был совершенно разрешенным нормальным советским артистом.  Просто,  есть еще такое выражение «на всякий случай»…

Вертинский порой пытался через это пробиться. В 1956 году он написал замминистру культуры: «13 лет на меня нельзя достать билета! Почему я не пою по радио? Разве Ив Монтан, языка которого никто не понимает, ближе и нужнее, чем я? Почему нет моих пластинок? Разве песни, скажем, Бернеса, Утёсова выше моих по содержанию и качеству? Почему нет моих нот, моих стихов? Почему за 13 лет нет ни одной рецензии на мои концерты? Сигнала нет?». Это письмо тоже не стало сигналом – ничего не изменилось.

Да и оптимизма у Вертинского поубавилось. В одном из последних писем жене он писал: «Я перебрал сегодня в уме всех своих знакомых и «друзей» и понял, что никаких друзей у меня здесь нет! Каждый ходит со своей авоськой и хватает в неё всё, что ему нужно, плюя на остальных. И вся психология у него «авосечная», а ты – хоть сдохни – ему наплевать! <…> Ты посмотри эту историю со Сталиным. Всё фальшиво, подло, неверно <…> На съезде Хрущев сказал: «Почтим вставанием память 17 миллионов человек, замученных в лагерях». Ничего себе?! Кто, когда и чем заплатит за «ошибки» всей этой сволочи?! И доколе будут измываться над нашей Родиной? Доколе?». Эти вопросы остались без ответа – похоже, что его нет и сейчас.

А выступать ему становилось все трудней – годы брали свое. В одном из интервью он ответил на вопрос, почему он любит кошек. «Кошка – благородное животное, которое умирает вне дома. Я бы тоже хотел так умереть». Так оно и вышло – с артистами-гастролерами это бывает достаточно часто, вспомните, например, Миронова… 21 мая 1957 года он дал свой последний концерт в Доме ветеранов сцены имени Савиной, в Ленинграде. А после концерта умер в гостинице «Астория» от острой сердечной недостаточности. Ездить по гастролям в 69 лет опасно для жизни, а уж с такой интенсивностью – иногда смертельно.

Его кинороли не пережили его времени, а песни живут и сейчас, и явно проживут еще долго. Когда фирма «Мелодия» выпустила наконец диск-гигант Вертинского – тот самый, в оливковом конверте – я не помню знакомых, у которых бы не было этого диска. Целый ряд выдающихся бардов – Александр Галич, Евгений Бачурин, Александр Медведенко и еще очень многие – создали песни, посвященные ему, родоначальнику самого жанра. Диски песен Вертинского записали Олег Погудин, Валерий Ободзинский, Александр Ф. Скляр, Ирина Богушевская, Борис Гребенщиков – всех сразу и не вспомнишь. Творчество Вертинского – не архивный раритет, оно актуально и современно. Любят и почитают Вертинского и в его родном городе. Последние свои кинороли – пана Беневского в фильме «Пламя гнева», по Любомиру Дмитерко и пана Савченко в фильме «Кровавый рассвет», по Михаилу Коцюбинскому – сыграны на киностудии имени Довженко.

Вертинский прекрасно понимал и любил украинский язык, даже написал жене в одном из писем:

Жаль, что я пою по-русски и вообще весь русский. Мне бы надо быть украинским певцом и петь по-украински!
Україна – рідна мати…
Иногда мне кажется, что я делаю преступление тем, что пою не для нее и не на ее языке…

Прекрасные чувства к украинскому языку – как научиться их вызывать? Неужели для этого достаточно просто никому не впихивать его насильно, методами государственного принуждения? Стоит попробовать…

В Киеве ему посвящена экспозиция в Музее одной улицы, а в 2009 году этот музей устроил посвященную Вертинскому выставку. Еще в 1982 году, один из астероидов, имеющий порядковый номер 3669, получил имя «Вертинский». На Андреевском спуске в Киеве 21 марта 2019 года открыт памятник Вертинскому. А вот улицы Вертинского я нашел только в чеченском городе Гудермесе и подмосковной деревне Александровка. На территории Украины гугл улицы Вертинского не находит. Хочется думать, что я просто бестолковый и плохо искал – так мне приятнее…

Буквально сразу после того, когда я, как мне казалось, уже закончил писать этот текст, появилось сообщение, что в далеком Владивостоке имя получили девять новых улиц. Трем дали имена композиторов – Стравинского, Танеева и Вертинского. Пока песни Вертинского живут, его биография продолжается, и еще долго не будет возможности написать ее окончательный вариант.