КОРНИ И КРЫЛЬЯ с Борисом Бурдой: Джордж Кистяковский из Киева – один из создателей первой атомной бомбы

Все-таки семья очень многое значит. Думаете, дело в генетике? Может быть, и это играет роль, но воспитание, мне кажется, значит не меньше. Род Бахов за два столетия дал примерно пятьдесят выдающихся музыкантов и одного гения – вряд ли это просто так.

Ответите известным изречением «На детях великих людей природа отдыхает»? Если это и так, то разве что потому, что она может себе это позволить – хорошее воспитание и без ее усилий дает результат.  Оге Бор получил Нобелевскую премию не потому, что Нильс Бор был его отцом. То, что он был его научным руководителем, явно было важней.

Правильная семья редко ограничивается одним талантом – обычно их целое родословное древо. Одни побольше, другие поменьше, но это уже, как водится.  Посмотрим на родословное древо Александра Федоровича Кистяковского. Это внук крепостного, ставший доктором права и профессором, одним из авторов первого в Российской империи украинского журнала «Основа», создателем фундаментального исследования «Права, по которым судится малороссийский народ» и ярким деятелем судебной реформы 1864 года, которая ввела в Российской империи суд присяжных.

Прекрасная биография сама по себе, но только поглядите на его семью!
Брат Василий Федорович – муж тeти Андрея Белого, народоволец. Сын Владимир Александрович – специалист по электрохимии, академик АН Украины и АН СССР. Другой сын, Юлий Александрович, преподавал во Второй гимназии города Киева математику Анне Ахматовой. Его сын – Андрей Юльевич – неоднократный чемпион и рекордсмен СССР по плаванию, заслуженный мастер спорта СССР по водному поло, и при этом – завкафедрой спортивных сооружений в МИСИ. Кстати, именно в переводе его сына, Андрея Андреевича, мы прочли первую книгу «Властелина колец».

А третий сын Александра Федоровича, Богдан Александрович, был крупным философом и правоведом, автором журнала «Вехи» … Тут еще перечислять и перечислять, но сегодня мы поговорим о его сыне, Георгии Богдановиче – во всяком случае, так его звали при рождении. Джорджем Кисти он стал несколько позже…

Все начиналось примерно так, как и было положено ожидать – детство, обучение в гимназии, сначала в Москве, потом, в последний год, в Киеве. Вот только год такой попался, что все, что было положено ожидать, куда-то исчезло, и появилась масса того, что не положено. Учиться он закончил в 1917 году, и поэтому все его жизненные планы пошли насмарку. Как, впрочем, и у многих.

С 18 лет он уже участвовал в военных действиях – разумеется, против большевиков. После поражения белой армии был арестован, но сумел бежать, потому и остался жив – на реквизированном французском судне добрался из Крыма до Турции.  Оставшихся в Крыму, как вы помните, практически всех расстреляли… Оттуда он перебрался сначала в Югославию, а потом в Германию. Там он по совету своего дяди, обещавшего поддержать его материально, поступил в Берлинский университет, выбрав своей специальностью физическую химию.

Он явно очень понравился своему научному руководителю, профессору Максу Боденштейну –  прошел полный курс обучения всего за три с половиной года, защитил под его руководством докторскую диссертацию, почти сразу после окончания университета и остался работать у него на кафедре.  Совместно с Боденштейном он написал первые две свои опубликованные научные работы. А другой студент Боденштейна, американец Хью Тейлор, прислушался к рекомендациям профессора и нашел Кистяковскому место в Принстонском университете, и даже двухгодичную стипендию Международного комитета по образованию.

Когда стипендия закончилась, Кистяковский без труда нашел место в корпорации Дюпона, а потом стал адъюнкт-профессором в Принстоне –  скорость карьеры просто бешеная, напоминаю, что университет он закончил всего три года назад. А в 1930 году он перешел работать в не менее именитый университет – Гарвард. С ним он и остался связан до самого конца жизни.

Один из его научных интересов, химическая кинетика, всегда имел отношение к  военному делу – эта научная дисциплина занимается, помимо всего прочего, взрывчатыми веществами. Сам он подчеркивал, что стал заниматься военными вопросами потому, что решительно был настроен против нацизма. Еще в 1940 году он занял серьезный пост в Национальном исследовательском комитете по обороне, а через год вошел еще и в комитет по атомной энергии.

Под руководством Кистяковского впервые в мире начали выпускать в промышленных масштабах то, что мы обычно не совсем правильно называем «пластиковой взрывчаткой». Некоторые из его работ были не совсем обычными – скажем, изобретение специальной взрывчатки для китайских партизан, состоящей из смеси октогена с известной всей Америке блинной мукой «Тетя Джемайма». Партизаны ухитрялись практически безнаказанно провозить эту смесь через японские посты, потому что она была так похожа на обычную муку, что из нее даже можно было печь блины и есть их! Но и взрывалась она не хуже, чем обычная взрывчатка…

Параллельно Кистяковского привлекли к работе над значительно более опасным и секретным проектом «Манхэттен» – созданию атомной бомбы. Ведь для того, чтобы бомба взорвалась, необходима и обычная взрывчатка, причем не все с ней просто. Кистяковский не сразу согласился, потребовав для начала практически невозможного – чтобы его дочь Вера могла его посетить во время школьных каникул, несмотря на всю сверхсекретность. Оказалось , что это невозможное на самом деле возможно – ему это разрешили…

Бомба, сброшенная на Хиросиму, «Малыш», была пушечного типа – обрезок пушечного ствола закупорили урановой пробкой, на другом конце поместили снаряд с урановым наконечником, в момент взрыва снаряд выстрелил, куски урана соединились в сверхкритическую массу и началась цепная реакция. Но расход урана был очень велик, технические проблемы – еще больше, и первой серийной ядерной бомбой стал «Толстяк» – так называлось устройство с плутониевым зарядом. Критическая масса плутония была гораздо меньше, но для взрыва его нужно было с огромной силой равномерно сжать со всех сторон одновременно. Эту задачу и поставили перед Кистяковским.  

Пришлось придумать многое: и сам метод взрывной имплозии для обжатия делящегося материала, и «взрывные линзы» – сложную конфигурацию взрывчатки, которая выполняет это обжатие, и специальную «медленную взрывчатку», боратол, пригодную для этой роли. Все это вместе получило название «химический взрыватель Кистяковского», и плутониевой бомбы без него просто бы не получилось.

Во время первого испытания такой бомбы, носящей название «Тринити», к этому взрывателю не допускали никого, кроме его автора – чтобы, Боже упаси, не взорвался не тогда, когда надо.

После испытания Кистяковский сказал:
«Я уверен, что перед концом света, в последние миллисекунды существования Земли, последний человек увидит то же, что увидели сейчас мы»

Не очень приятная цитата, но забывать ее не стоит.

Бомба над Нагасаки исправно взорвалась, Япония капитулировала, хотя даже после Хиросимы японское правительство отказывалось это сделать. Война закончилась, и Кистяковский вернулся в Гарвард – заведовать кафедрой химии и читать лекции студентам. Но в начале 50-х его вновь перетащили в Вашингтон – для работы с правительством в области военных наук на самом высоком уровне. Он работал и с министерством обороны, и с НАСА, а президент Эйзенхауэр вообще сделал его своим специальным советником по вопросам науки и техники.

Без него тогда не обходились ни одни переговоры по контролю за ядерными вооружениями. Он входил в американскую делегацию на совещании 1958 года в Женеве по контролю за ядерными испытаниями. Именно он выдвинул идею запрета всех ядерных испытаний выше того уровня, который можно обнаружить сейсмически – СССР, кстати, с этой идеей согласился.

Правда, поездка в СССР для переговоров, которая уже была запланирована президентом Эйзенхауэром, отменилась – произошел известный инцидент со сбитым над Свердловском самолетом-разведчиком США «У-2», и уже намеченная поездка Кистяковского в качестве советника президента, отпала. Но его брату, довольно известному советскому зоологу, повезло – поскольку намечалась поездка Кистяковского в Киев к брату, тот получил приличную квартиру, чтобы было где принять заокеанского гостя, а когда договоренности сорвались, отбирать ее уже было как-то неудобно… Договор о запрещении испытаний в трех средах все-таки заключили, но уже в 1963 году – тоже не без участия Кистяковского.

Его карьера крупного чиновника продолжалась – он стал главой комитета Национальной академии наук США по науке, технике и государственной политике. Впечатления об этом периоде своей жизни он изложил в своей книге «Ученый в Белом Доме». Ключевой фразой в этой книге, пожалуй, стали его слова: «Я начал сознавать, что в действительности политика формируется довольно сомнительным образом». 

В 1968 году он, по собственному выбору,  покидает все правительственные посты – он был полностью не согласен с политикой США во Вьетнаме и не хотел никак ее поддерживать. Более того – он начинает активно сотрудничать в таких антивоенных организациях, как Пагоушское движение ученых, а под конец жизни и с организацией «Врачи мира за предотвращение ядерной войны». Кстати, оба эти объединения стали лауреатами Нобелевской премии мира.

Но как эксперт, он по-прежнему был нужен правительству США, и деятельность его дала достойные плоды – переговоры СССР и США на высшем уровне по контролю над вооружениями, в итоге позволили заключить ряд важных соглашений. Сейчас их подвергают ревизии, но об этом приходится только сожалеть.

Помимо прочей научной работы, он активно способствовал созданию и становлению Украинского научного института в своем родном Гарварде, а также содействовал установке в Вашингтоне памятника Тарасу Шевченко.
Судя по всему, свою родину он хорошо помнил.

Когда кто-то спросил его: «Вы русский, не так ли?»,
он ответил: «Это все равно, что спросить шотландца: «Вы англичанин?». Нет, я украинец»

В 1982 году Кистяковский оставил этот мир. Но до сих пор жива и активна его дочь Вера – ей 91 год. Она тоже стала крупным ученым, первой женщиной профессором знаменитого на весь мир Массачусетского технологического института. У нее тоже двое детей, так что семейные традиции есть кому продолжить – как видите, результаты очевидны.

Научные заслуги Кистяковского отмечены так, как мало кто удостаивался.
Он был членом Национальной Академии наук, Американской Академии искусств и науки, Американского химического общества, Американского философского общества, Американского физического общества, почетным членом Лондонского химического общества и не только их – у него было 11 почетных ученых степеней. Среди его научных наград – медали Ричардса, Пристли, Гиббса и Франклина.
Есть у него и правительственные награды: в США – медаль «За заслуги» (1946), медаль «Свобода» (1961), медаль «За достижения в науке» (1967); в Англии – медаль «За заслуги в деле Свободы» (1948).

А что связано с его именем на Украине? Немного, но что-то уже есть – в Чернигове есть улица Кистяковских, мемориал всей замечательной семье, а не какому-то одному ее представителю. Негусто, но уже что-то – лиха беда начало…