«Как возможно всепланетное человечество? Каков формат его существования? Философия предназначена по своему существу для решения подобного типа задач», – доктор философии Сергей Пролеев (Часть I)

Сергей Пролеев – доктор философских наук, профессор, ведущий научный сотрудник Института философии НАН Украины. Президент Украинского философского фонда, главный редактор научно-теоретического журнала «Філософська думка»

― Сергей, мой первый вопрос к вам будет в такой форме: что, на ваш взгляд, происходит в мире в целом? Видение философа: очередной этап кризиса или нечто большее? Возможно, какой-то цивилизационный слом? Как вы полагаете?

― Сейчас мы живем в эпоху глобализации. Это означает, что всепланетное человечество учится жить вместе. Всепланетное человечество — явление весьма молодое. Его появление связано с феноменом глобализации и, на самом деле, это чрезвычайно серьезное испытание. Можно сказать, что человек в своей истории жил в разных формациях.

И вот сейчас пришел исторически к этому формату всепланетного человечества. И что из этого последует, трудно сказать. Но одно можно утверждать определенно: либо человек научится жить в формате всепланетного человечества, либо человеческую историю ожидает чрезвычайное потрясение и, вероятно, некий коллапс. Я надеюсь, этого не произойдет, но, во всяком случае, процесс сложный и травматичный.

― Когда вы говорите «коллапс», что это может быть — в худших вариантах? Я не говорю об экологической катастрофе или о ядерном Армагеддоне. Речь о какой-то социальной и антропологической катастрофе. 

― Чтобы понять это, нужно постичь суть коллизии-испытания, которая заключена в этом феномене всепланетного человечества. То есть что это означает? Это означает, что наступила ситуация в жизни людей (сейчас мы не обращаемся к ее истокам), при которой ни один народ, ни один человек не может жить, осуществить свою жизнь иначе как в смысловом горизонте всепланетного человечества. Вот так вышло, не будем возвращаться к тому, почему.

А что в этом случае означает такая ситуация? Почему она несет в себе чрезвычайно суровое испытание? Это ситуация сосуществования неустранимых различий: культурных, ментальных, исторических. Все это можно обобщить понятием культурных различий, если понимать культуру достаточно широко. И важно то, что эти различия неустранимы.

Они существуют и воспроизводятся, но в то же время этим, очень различающимся способам жизни, нужно каким-то образом сосуществовать. И проблема всепланетного человечества — это проблема того, как сосуществовать так, чтобы это сосуществование не обернулось конфликтом, агрессией, в конце концов, войной на самоуничтожение.

― Тогда у меня будет уточняющий вопрос, возможно, переводящий беседу на другой уровень. В сущности, если посмотреть ретроспективно на историю цивилизации, то были же периоды не глобализации, конечно, но взаимовлияния высоких культур. Скажем, арабская культура, которая Европе принесла и Платона, и Аристотеля и которая в каком-то смысле усвоила и индийскую, и китайскую философскую культуру.

То есть было некое взаимопроникновение на высоких уровнях. Если посмотреть, то, на мой взгляд, сейчас наблюдается очень удручающая ситуация, когда уровни, горизонты высокой культуры, философской культуры, как бы скукожились. Но об этом писал еще Гуссерль, потом Хайдеггер в работах о превращении философии в академическую дисциплину.

И возникает ощущение — я вспоминаю работу Варгаса Льосы «Цивилизация спектакля» — что в современном мире место философов заняли шоумены. Поэтому вопрос: какой, в принципе, тогда может быть современный горизонт этого глобального человечества в ситуации, в которой, возможно, я пессимист, но тем не менее философские горизонты не только в забвении, но еще и активно отбрасываются.

― В ваших рассуждениях есть несколько совершенно различных, так сказать, сюжетов. В частности, вы начали с взаимодействия культур. Конечно же, оно всегда происходило, сколько существуют люди на земле. Всегда происходило между ними взаимодействие, культурный обмен, влияние. Это, несомненно, иногда очень сильное влияние, ассимиляция, поглощение и так далее — все это можно расшифровать.

И вопрос в том, что нынешняя ситуация отличается, во-первых, необратимостью этого взаимодействия, поскольку в прежние эпохи все эти взаимодействия и влияния имели более или менее локальный характер, даже если они оказывались драмой поглощения одной культуры другой, то все-таки это были локальные драмы. Это во-первых.

Во-вторых, все-таки не нужно забывать, что человечество прошло через этап того всемирно исторического проекта, или, скажем так, того проекта «всемирная история», который был порожден и осуществлен европейской, собственно, западной цивилизацией. Также стоит помнить, что вся история приобрела всемирный характер тоже в недалеком прошлом. Речь может идти в лучшем случае о начале эпохи модерна, то есть последние 400–500 лет — что совсем немного по историческому счету.

И нынешнее состояние — это мир поле эпохи всемирной истории в том смысле, какой ей придавал модерн. Потому что всемирная история, порожденная модерном, — это универсальная история. Это история, которая разворачивается на универсальных основаниях. Где человечество предстает как некое единство. Как некая единая природа человека, если вспомнить природно-правовую парадигму модерна. Поэтому и сам вектор, и система взаимопологающих ценностей, приоритеты и так далее составляют определенные элементы этого универсального проекта.

Эпоха глобализации — это совершенно иная ситуация. Это ситуация после проекта универсальной истории, когда этот проект исчерпал себя, он утратил свою действенность. Опять же, я не обращаюсь к анализу почему, я просто констатирую положение вещей. Поэтому нынешняя ситуация и ситуация культурного взаимодействия, которая в ней протекает, это всегда культурный обмен не только между взаимодействующими агентами, но и частичка глобального взаимодействия.

То есть всегда, в каждом взаимодействии, даже на уровне личности, в игру вступает не только непосредственный агент взаимодействия, в игру вступает глобальный мир в различных видах. Скажем, нынешняя так называемая «информационная среда», или информационный мир — это одна из его ипостасей.

Глобальный мир — это не просто механическое сочетание всего и вся на нашей планете. Это, в частности, и современная глобальная информационная среда. Далее я не намерен развивать этот мотив, просто демонстрирую, насколько различна ситуация этого культурного взаимодействия сегодня. Это первый сюжет. Другой сюжет, насколько я вас понял, относится к эффекту философии в современном мире.

― Да, именно об этом. Я сказал, что проект универсальности неизбежно опирался на философию. Что из этого следует?

― Дело в том, что философия имеет свою сущностную миссию и эту миссию она вполне может достойно исполнять и в современном мире. То есть никто у философии как таковой этой возможности, этого права не отнимает и отнять не может по самому существу дела. Другое дело — это в каком состоянии находится сегодня это сущностное призвание философии. И тот способ, те формы, в которых осуществляется сегодня философский дискурс, это, конечно, иной вопрос. И если мы поставим этот вопрос, то, безусловно, здесь есть немало малоприятных симптомов.

В частности, сегодня философия существует по преимуществу как университетская философия. И это, с одной стороны, достаточно традиционная форма образования. Все-таки философия в рамках университета — это устойчивая форма существования философского мышления. Но, с другой стороны, нужно учитывать, что нынешний университет, его место в культуре, его эффект (культурный, социальный интеллектуальный) — нечто иное, чем было 100–200 лет назад. Я не углубляюсь в более давние времена.

И сегодня сам университет чрезвычайно быстро деградирует. Известно, что он находится в кризисе, а о кризисе университета говорят на протяжении десятилетий. Это тоже верно. Да в общем-то, о нем с XIX века говорят. Что под этим подразумевается? Мы имеем очень глубокий кризис университета не просто как института образования. А именно кризис университета в его социальной и культурной роли. То есть ту роль, системообразующую относительно культуры и, во многом, в обществе, которую играл европейский университет, он сегодня практически утратил.

Опять же, почему и как — это другой вопрос. И эта деградация университета как институции, повторяю, не просто образовательной, но и социальной, интеллектуальной, культурной, она, несомненно, сказывается и на том, что является университетской философией. То есть, коротко говоря, университетская философия все больше перерождается в то, что классики некогда влиятельного на наших просторах учения называли «филистерство».

Вот в это филистерство, интеллектуальное резонерство, и перерождается сегодняшняя университетская философия, при очень основательной респектабельности, при вполне видимом благополучии, хотя это благополучие тоже ставится под вопрос сегодняшним существованием университета.

На самом деле, философия все больше сокращается в плане своего присутствия, в силе своего влияния в университете. Но в целом она сохраняет свою респектабельность, никто ее не гонит палкой. Однако при этом она неявным образом все больше отказывается от решения тех больших задач, которые составляет сущность самой философии. Вследствие этого, то, что называется философией, все меньше в мире перестает ею быть.

― То есть в каком-то смысле мы имеем вызов, вызов глобальный. И этот вызов связан с тем, каким будет новый смысловой горизонт. Кто тогда сможет, и сможет ли вообще, ответить на вопрос, какими будут смысловые горизонты этого глобального единства? Учитывая, что, как вы сказали, этот вопрос несет в себе неснимаемые противоречия.

― То, что мы говорим о кризисе философии, не означает ее кризиса. Философия, в ее призвании, в ее потенциале, в ее возможностях, – не ущербна, она не утратила актуальности, действенности и значимости. Наоборот, возможно, в нынешних обстоятельствах она становится чрезвычайно актуальной и необходимой.

Кризис современного состояния философии или, я подчеркну, существования институциональных форм современной философии, состоит как раз в том, что это массовое сообщество, которое носит имя философов, отказывается, причем вполне сознательно, от решения собственных философских задач в современном мире.

Вот если есть запрос, но этот запрос не видеть, а заниматься массой других задач. Академическое поле предоставляет возможность для бесконечных занятий. Игра стеклянными бусами может длиться сколько угодно. И если вы ставите вопрос, какая интеллектуальная сила, интеллектуальная практика может решить, как возможно всепланетное человечество и какой формат его существования вероятен, то философия предназначена по своему существу для решения подобного типа задач.

― Безусловно.

― Вот для этого нужно не уклоняться от философского призвания, от аутентичного духа философии. Следовать ему и на самом деле эту задачу решать действительно нелицеприятно, непредубежденно, не оглядываясь на те многочисленные социальные, культурные, образовательные контексты, которые диктуют тебе ответ.

Когда мыслитель находится в некой ситуации, при которой контекст его существования диктует ему ответы, и он к этому прислушивается и начинает быть чутким не к вызову, который он должен решить, а к вот этому шепоту контекста, оформляя его всей силой своей образованности, вот тогда и получается этот кризис современного состояния скорее носителей философского дела, чем самой философии.

Читать часть II