«Назначение мысли». Интервью с вильнюсским философом и писателем Владимиром Коробовым

Владимир Коробов (родился в 1957 г.) – философ, писатель, буддолог из Вильнюса.

Коробов – личность, которую вполне можно назвать полиматом. Он и буддолог, и философ, и психолог, и писатель, творящий в жанре магического реализма, один из основателей портала «Индоевропейский диктант».

(Первоначально, я задал Владимиру Борисовичу следующие вопросы, но автор использовал их как повод к философской импровизации, которую я представляю читателю).

1. Каково, на Ваш взгляд, место метафизики в современной цивилизации? Чем это место отличается от того, которое метафизика занимала в традиционных цивилизациях и в недавнем обществе модерна?

2. Каков, на Ваш взгляд, главный вызов метафизике и главный ее вопрос?

3. Судьба метафизики: она исчезнет, трансформируется, или с ней произойдет нечто иное?

4. Как может помочь западной метафизике и современному человеку буддийская абхидхарма?

«Вопросы такие, что вполне тянут на несколько монографий, но, с другой стороны, всякая монография предваряется короткой аннотацией, так что давайте считать, что этот текст является аннотацией, а еще лучше – рецензией к несуществующему трактату, который содержит ответы на поставленные вопросы.

Этот трактат мог бы называться, скажем, «Описание окрестностей», и в нем говорилось бы о том, что любые попытки наполнить термин «метафизика» каким-то новым содержанием, по сути, контрпродуктивны.

Вместо этого автор предлагает уделить большее внимание самому месту, в котором то, что мы называем «метафизикой», должно как-то работать и работать, видимо, не без причины. Может быть, нам удалось бы найти какое-то определение для той «работы», которую «метафизика» выполняет или не выполняет.

Далее изложу содержание этого несуществующего трактата в (апрельских) тезисах.

Вопрос о том, какое отношение метафизика имеет к цивилизации (к современной или вообще) автора не слишком интересует, поскольку не ясно, начиная с какого уровня сложности взаимодействия с окружающим миром, можно говорить о цивилизации. Можно ли, например, говорить о цивилизации грибов или цивилизации пчел?

«Место», в котором метафизика (или что-то еще) должна работать – это мир в любом из частных представлений (если таковые вообще имеются). А всякая работа (делание) должна быть направлена на что-то, и соответственно, требует от объекта определенности. То есть, нужно знать и называть то, к чему должно быть приложено какое-то усилие.

На санскрите термины «смысл», «значение» и «цель», «объект» передаются одним словом – artha. То есть, в таком мышлении «значение» – это одновременно и «назначение», значение – это цель, а цель – это то, что означено. Такой подход меняет оптику нашего понимания процессов восприятия и мышления.

Поскольку, при таком подходе восприятие чего бы то ни было на каком угодно уровне (на уровне перцепции или на уровне абстрактного мышления) содержит элемент намеревания. Значение – это назначение, а назначение следует знать. Даже простое сканирование взглядом окружающего мира, является намеренным актом. (Замечу, что намеревание поддается контролю, однако обусловлено предшествующими актами намеревания).

В каком-то смысле, мы видим то, что намереваемся увидеть. Намеревание в данном случае можно понимать как предвидение непосредственно следующего события. Мир – это, в каком-то смысле, мир предвиденный (существенную роль здесь играет воображение, и этой теме посвящена часть трактата, в которой идет речь о тантре и в частности, о буддийской тантре).

Таким образом, в самом намеревании заложено назначение, которое заключается в том, чтобы узнать назначение. Соответственно, из самого существования мира, как он нам представлен, следует необходимость узнать его назначение. Это замкнутый круг, в котором мышление существует до тех пор, пока пытается из этого круга выбраться.

Что в таком мире делать метафизике? Предположим, она будет заниматься поисками назначения мира. И тут выясняется, что в этом «месте» появился тот, кто приписывает мышление исключительно себе и строит мир вокруг какого-то своего собственного (отдельного) назначения.

Далее, в трактате говорилось бы о проблеме корреляции, которая заключается в том, что мир мыслится как «место», где мышление может случится, а может и не случиться. Другими словами, в нашем представлении мышление существует внутри мира, который мышлением не является.

Соответственно, мир оказывается разделенным на две части. Может быть, отношения между двумя этими частями (то есть, отношение мышления и мира, в котором нет мышления) является тем самым местом, где метафизика должна работать. Если это так, то получается, что на сегодняшний день «метафизика» совсем забыла о назначении мира.

Считается, что без этого можно жить. Если задачу нельзя решить – ее не существует. Последние (но не бесполезные) попытки ответить на этот вопрос в конце 19-го – начале 20-го века быстро увязли в интерпретациях и рассыпались на ворох бессмысленных междисциплинарных дисциплин.

Выясняется, что не имеет никакого смысла «вопрошать о назначении», если мир может обойтись без мышления (мне представляется, что с какого-то определенного времени начинает действовать запрет на такого рода вопрошание), а вместо этого нужно заняться инвентаризацией «собственности Единственного», что теперь мы в большинстве случаев сейчас и делаем, называя это «метафизикой».

При таких раскладах вопрос о назначении мира, как он дан в любом частном представлении, фактически выпадает из дискурса, который при этом и становится постмодернистским дискурсом, то есть мышлением, из которого (уже) вырезано намерение искать назначение мира.

Соответственно, мышление лишается своей основной функции и постепенно перестает быть мышлением. Или, если быть точным, мышление становится «не-мышлением» (не путать с отсутствием мышления. «Не мышление» – это то, с чем мы теперь повсеместно сталкиваемся). И если вопрос о назначении мира во всех своих модификациях устранен, все остальные акты мышления могут быть алгоритмизированы и сведены к (программируемому) набору более или менее сложных операций.

Если мир – это «место» без мышления, то это означает, что у такого мира нет никакого назначения и, соответственно, никто или ничто в таком мире назначением не обладает. Отсюда – тоска и ощущение безнадежности, бессилие, пустословие, неприкаянность и прочие «радости» нашего времени

Основанная на корреляции комбинация представлений, а вместе с ней и соответствующая стратегия познавания, отказалась выполнять свое назначение, поэтому должна быть заменена другой комбинацией, которая интерпретировала бы мир не на основе корреляции, то есть, не на отношении какого-то «Я» к какому-то миру, а непосредственно на том, что происходит; на самих фигурах происходящего, то есть, на событиях, которые являются условными единицами непостоянства.

Отсюда возникает необходимость создания языка (риторики и прагматики), как способа взаимодействия с окружающим (внешним и внутренним). Есть основания считать, что в истории, как Востока, так и Запада (герметическая традиция, например), случались попытки такой язык создать и заставить его работать.

На Востоке такой традицией является традиция пробужденных, основу которой составляет таксономия абхидхармы, исключающая саму возможность корреляции. Абхидхарма предлагает детальный разбор того, что ранее мы называли «местом», на составляющие таким образом, что вопрос о назначении (или значении) «я» исключается.

Как возможен анализ события? Событий много, но они разные и происходят в разных мирах, или можно сказать, что они принадлежат разным мирам, или можно сказать, что они продолжают разные миры.

Если говорить о «месте», откуда анализ событий стал бы возможен, то здесь обнаруживается утвержденное привычкой сочетание компонентов, каждый из которых представляет собой событие, относящееся к своему диапазону восприятия, к своему способу интерпретации (декодирования) и к своему уровню доминирования.

Именно из такого «места» возможен анализ события, который, будучи начатым, сам становится событием. Но здесь надо договориться, будем ли мы считать все, что происходит, только внешним или только внутренним? В принципе, для анализа события годятся оба варианта, но между ними есть различие.

Когда всё является только внешним – анализ событий становится молчанием. Когда же всё является только внутренним – анализ событий становится вглядыванием в структуры подобия событий, что подразумевает использование правил риторики как искусства создавать различные символические комбинации с целью получения совершенной природы происходящего».