«ПИСЬМА» ВАН ГОГА: человек, умевший «рисовать словами»

 

Винсент Ван Гог (1853–1890) — гениальный нидерландский живописец, которого по праву считают самым великим художником в мире. За 10 лет творческой деятельности он создал около 2100 работ, из них 870 картин маслом. 

Великий неудачник при жизни и суперуспешный творец после смерти. Общая стоимость его картин оценивается теперь в несколько миллиардов долларов, хотя сам Ван Гог всю жизнь прожил в нищете. Как художник он написал более 40 автопортретов, наряду с этим создав один уникальный литературный автопортрет — «Письма».

Об этом писательском шедевре сегодня и пойдет речь.

 

Есть люди, и особенно среди наших друзей, воображающие, что слова — это ничто. Напротив, не кажется ли тебе, что ясно высказать мысль словами не менее интересно и сложно, чем выразить ее в рисунке. Знаешь ли ты, что «рисовать словами» — то же искусство, и оно может указывать, что тайная сила дремлет в тебе, подобно тому как легкое облачко голубоватого или сизого дыма указывает на огонь в очаге

 

Из письма Ван Гога к брату Тео

 

ИСТОРИЯ ШЕДЕВРА

 

Эпистолярное наследие Ван Гога состоит более чем из 800 писем, и 650 из них адресованы его брату Тео, остальные письма написаны к друзьям: Полю Гогену, Эмилю Бернару, Альберу Орье и другим.

Тексты писем сохранились благодаря чуткости близких Винсенту людей: брату Тео, который бережно хранил каждое письмо Винсента, и жене Тео — Йоханне Ван Гог-Богнер, которая в 1914 году опубликовала «Письма» Ван Гога в трех томах на голландском языке.

Издание эпистолярного наследия художника на английском языке вышло в 1958 году.

А в 2009 году издательство Thames & Hudson выпустило Полное собрание «Писем» Ван Гога в 6 томах, подготовленное к печати тремя голландскими учеными: Leo Jansen, Hans Luijten и Nienke Bakker, которые трудились 15 лет. Издание вышло в электронном формате на трех языках: английском, голландском и французском, что стало гарантией «цифровой вечности» эпистолярного наследия Винсента Ван Гога.

 

 Эти письма в целом есть свидетельства мировоззрения, существования, образа мыслей высокого этоса, они дают впечатление неизменной правдивости, глубоко иррациональной веры, бесконечной любви, непоколебимой, великодушной человечности. Эти письма могут быть причислены к захватывающим явлениям

 

Карл Ясперс

 

Художественная ценность текстов «Писем» неоспорима. Многие искусствоведы даже предполагают, что литературная одаренность Винсента отнюдь не меньше, нежели его дар как художника.

Ван Гог не был писателем, и все его письма написаны от руки, без каких-либо правок и исправлений, которые характерны для авторов художественных текстов. Именно потому и поражает точность изображения, метафоричность и простота языка, поэтичность и глубина изложения. Чтобы понять красоту слога и писательское мастерство художника, приведу отрывок из одного его письма к брату Тео:

«Невозможно вообразить себе ковер роскошнее, чем эта земля глубокого коричневато-красного тона в смягченном листвой сиянии осеннего вечернего солнца.
Из этой почвы подымаются молодые буки, на которые с одной стороны падает свет, и там они сверкающе зеленого цвета; теневая же сторона этих стволов теплого, глубокого черно-зеленого цвета.

Я описал тебе натуру; не знаю, насколько мне удалось передать этот эффект в этюде, но знаю, что я был поражен гармонией зеленого, красного, черного, желтого, синего, коричневого, серого. На почву я извел полтора больших тюбика белил, хотя она очень темная; затем понадобились красная, желтая, коричневая охры, сажа, сиена, бистр; в результате получился красно-коричневый тон, варьирующийся от бистра до глубокого винно-красного и до вялого светло-розоватого.

На земле виден еще мох, а также полоска свежей травы, которая отражает свет и ярко блестит, и передать это страшно трудно. Мне пришлось писать быстро; фигуры введены одним махом несколькими сильными мазками жесткой кисти.

Меня поразило, как прочно сидят эти деревца в почве. Я попробовал писать их кистью, но, так как поверхность была уже густо покрыта краской, мазок тонул в ней; тогда я выдавил корни и стволы прямо из тюбика и слегка отмоделировал их кистью. Вот теперь они крепко стоят на земле, растут из нее, укоренились в ней».

 

 

ЛИТЕРАТУРНЫЙ АВТОПОРТРЕТ

 

Не так давно я взялся перечитать «Письма» Ван Гога, которые с упоением читал двадцать лет назад. Я был потрясен его одержимостью. Он страстно мечтал быть художником, только художником, и никем другим. Для людей подобного склада искусство становится религией

 

Генри Миллер

 

В «Письмах» Ван Гога раскрывается сокровенное, личное, не предназначенное для широкой публики. Мы больше узнаем о Ван Гоге как человеке, ведь он непрерывно говорит о себе.

«Письма» подобны автобиографии, которая пишется ежедневно и предельно искренне, пазлы повествования соединяются в неповторимую мозаику, раскрывая тайну личности художника.

Образ Ван Гога за столетие коммерциализации был весьма сильно искажен, и в массовом сознании до сих пор живет сумасшедший с отрезанным ухом, отверженный неудачник, которому после смерти вдруг улыбнулась удача. Многие помнят, что Ван Гог рисовал подсолнухи, но не знают, что сам Винсент отдавал предпочтение плющу, который по сей день ковром устилает их общую с братом могилу.

 

 

«Письма» Ван Гога должны развенчать устойчивый миф о художнике как об одиноком безумце и показать нам во всем великолепии душу человека, исполненную доброты и любви к людям, раскрыть его человеческие качества, описать сомнения и страхи.

«Письма» дают наилучшее представление о том, кем был Винсент Ван Гог, создают наиточнейший его автопортрет, вот почему все попытки других авторов написать его художественную биографию так часто терпят неудачу.

Ибо Винсент в своих «Письмах» сказал о себе все на пределе искренности, и это до сих пор самое точное свидетельство его жизненного и творческого пути.

Подлинный Ван Гог живет не в бесконечных интерпретациях искусствоведов, сегодня он здесь, в своих «Письмах», именно теперь, в эту самую минуту, говорит с каждым из нас, а мы имеем возможность сказать себе в порыве душевного подъема и читательского вдохновения: «Я — Винсент Ван Гог!»

«Я — человек одержимый, способный и обреченный на более или менее безрассудные поступки, в которых мне приходится потом более или менее горько раскаиваться.

Я хочу делать рисунки, которые бы волновали и трогали людей.

Я вижу, что природа говорит со мной, сказала мне что-то, и я как бы застенографировал ее речи.

Я всегда стараюсь, как могу, вложить в работу всю свою энергию, потому что величайшее мое желание — делать красивые вещи.

Великое не приходит случайно, его нужно упорно добиваться.

Я снова работал над акварелью — жены шахтеров, несущие по снегу мешки с углем.

Хорошо зимой утопать в глубоком снегу, осенью — в желтых листьях, летом — в спелой ржи, весной — в траве; хорошо всегда быть с косцами и крестьянскими девушками — летом под необъятным небом, зимой у закопченного очага; хорошо чувствовать, что так было и будет всегда.

Нужно любить — любить как можно больше, ибо в любви и заключается подлинная сила, и кто много любит, тот делает много и способен на многое, и что делается с любовью, то делается хорошо.

Человек несет в душе своей яркое пламя, но никто не хочет погреться около него; прохожие замечают лишь дымок, уходящий через трубу, и проходят своей дорогой.

Что я такое в глазах большинства?

Ноль, чудак, неприятный человек, некто у кого нет и никогда не будет положения в обществе, — словом, ничтожество из ничтожеств.

Я хочу своей работой показать, что таится в сердце этого чудака, этого ничтожества.

Я начал позднее других и должен работать вдвое больше, чтобы наверстать упущенное.

Я не рассчитываю на долгую жизнь, но у меня есть определенные обязательства и долг: в благодарность за то, что топтал эту землю 30 лет, оставить о себе память — в картинах и рисунках».

 

 

МОЙ ВИНСЕНТ

 

Я люблю Ван Гога больше, чем своего отца!

 

Морис де Вламинк 

 

Мне сложно писать о Винсенте. Слишком личными являются наши отношения. Сказать, что я люблю Ван Гога — значит не сказать ничего. Винсент близок мне настолько, что каждое соприкосновение с фактом его жизни или творчества становится для меня подлинным эмоциональным потрясением.

Каждый раз, читая его биографию, пересматривая репродукции его картин или новый фильм о Винсенте, я ощущаю комок в горле, и слезы от жалости к нему (или к себе!) просто душат меня и рвутся наружу.

Я плачу над его трагической судьбой, испытывая боль от вопиющей несправедливости мира, уготовившей самому доброму, самому отзывчивому, самому трудолюбивому и самому одаренному человеку в мире участь изгоя.

Человеку, вынужденному в одиночестве пройти весь свой путь и испытать все — непонимание в семье, отлучение от церковной службы, неуспех картин, неудачу в личной жизни, нищету и пьянство, невозможность дружбы, плохое отношение окружающих, отрезанное ухо, сумасшедший дом и, наконец, самоубийство в возрасте 37 лет.

Этот великий человек, целиком и полностью посвятивший свою жизнь служению искусству, является для меня примером невероятного мужества и жизнеутверждающего героизма.

 

Пускай меня простит Винсент Ван Гог

За то, что  я помочь ему не мог,

 

За то, что я травы ему под ноги

Не постелил на выжженной дороге,

 

За то, что я не развязал шнурков

Его крестьянских пыльных башмаков,

 

За то, что в зной не дал ему напиться,

Не помешал в больнице застрелиться.

 

Стою себе, а надо мной навис

Закрученный, как пламя, кипарис.

 

Лимонный крон и темно-голубое, —

Без них не стал бы я самим собою;

 

Унизил бы я собственную речь,

Когда б чужую ношу сбросил с плеч.       

 

А эта грубость ангела, с какою

Он свой мазок роднит с моей строкою,

 

Ведет и вас через его зрачок

Туда, где дышит звездами Ван Гог

 

Арсений Тарковский

 

 

Картины Ван Гога, насыщенные красками до предела, широкие мазки, создающие неповторимую мозаику изображения, — все это вместе с фактами его биографии смешалось в моей душе, и мое отношение к Винсенту перешло от почитания к некоему религиозному поклонению.

Осмелюсь даже сказать, что жизнь Ван Гога для меня священна, как жизнь Иисуса, его творческий путь есть божественное служение, а трагическая гибель — подлинная Голгофа.

Для меня Ван Гог — это художник и человек, самораспявший себя на кресте искусства, поэтому слава его жизни и творчества пребудет вовеки.

 

Его трагическая жизнь сегодня популярна как какая-то священная легенда, которая нам больше нужна, чем сияние его подсолнухов… она сияет над всей планетой, как факел современного искусства

 

Жан Леймари

 

Я не исключаю того, что наши потомки, воодушевленные его беспримерным подвигом, объявят Винсента Ван Гога новым Богом — Богом цвета и доброты.

Я захлебываюсь от ощущения любви и преданности ему и несказанно рад, что в этих чувствах я не одинок.

Генри Миллер в романе «Плексус» написал о Винсенте Ван Гоге очень возвышенный, но пронзительно точный текст:

«Как он страдает, выбивается из сил, пытаясь собрать вместе пятьдесят первоклассных холстов, которые его брат намеревается выставить напоказ высокомерному, презрительному свету! А его работы находят вызывающими.

«В них слишком много краски!» Какая злая ирония таится в том, что это чудесное открытие: предельное насыщение холста цветом, чистым пылающим цветом, эта мечта всех гениальных живописцев, наконец-то реализовавшись, оказывается обращена против них самих!

Какое омерзительное богохульство! Это все равно что сказать о человеке, без остатка посвятившем себя Господу: «В нем слишком много Бога!»

Необузданный, горячий Ван Гог искупает прегрешения этого мира своей волшебной кистью. Всеми презираемый отверженный мечтатель переживает драму собственного распятия. Восстает из небытия, восторжествовав над неверующими.

Понадобилось почти полвека, чтобы люди, обычные люди, уразумели, что в недавнем прошлом им являлся Христос, объявивший себя художником.

Публикация его писем произвела фурор.

Тысячи людей устремились в музеи и картинные галереи, с силой Ниагарского водопада обрушиваясь на завораживающие шедевры неведомого и отверженного гения по имени Винсент Ван Гог.

Ван Гог наконец-то с нами.

«Великий неудачник» вступает в свои права, его жертва была не напрасной. Ибо он не только стал достоянием масс, но воздействует на современных творцов, а это важнее».

 

ВАН-ГОГ

 

   Добрий ранок, моя одинокосте!

                                                                                                      Холод холоду. Тиша тиш.

                                                                                                         Циклопічною одноокістю

                                                                                                         небо дивиться на Париж.

                                                                                                                          Моя муко, ти ходиш по грані!

                                                                                                                          Вчора був я король королів.

                                                                                                                          А сьогодні попіл згорання

                                                                                                                          осідає на жар кольорів.

                                                                                                                          Мертві барви.

                                                                                                                          О руки-митарі!

                                                                                                                          На мольбертах розп’ятий світ.

                                                                                                                          Я — надгріб’я на цьому цвинтарі.

                                                                                                                          Кипариси горять в небозвід.

                                                                                                                          Небо глухо набрякло грозою.

                                                                                                                          Вигинаються пензлів хорти.

                                                                                                                          Чорним струсом палеозою

                                                                                                                          переламано горам хребти.

                                                                                                         Струменіє моє склепіння.

                                                                                                         Я пастух. Я дерева пасу.

                                                                                                                          В кишенях дня,

                                                                                                                          залатаних терпінням,

                                                                                                         я кулаки до смерті донесу.

                                                                                                                          Самовитий — несамовитий —

                                                                                                                          не Сезанн — не Гоген — не Мане —

                                                                                                                          але що ж я можу зробити,

                                                                                                                          як в мені багато мене?!

                                                                                                         Він божевільний, кажуть. Божевільний!

                                                                                                         Що ж, може бути. Він — це значить я.

                                                                                                         Боже — вільний…

                                                                                                         Боже, я — вільний!

                                                                                                         На добраніч, Свободо моя!

                                                                                                         Ліна Костенко

 

 

---

При копировании материалов размещайте активную ссылку на www.huxley.media