РЕЦЕНЗИЯ ЧИТАТЕЛЯ: «ЩЕГОЛ» ДОННЫ ТАРТТ

 

Донна Тартт – «Щегол» (англ. The Goldfinch) — третий роман американской писательницы Донны Тартт, опубликованный в 2013 году. Книга стала лауреатом многих наград, в том числе Пулитцеровской премии за художественную книгу 2014 года.

“Самое простое и заезженное, что можно сказать о «Щегле» — это назвать его романом диккенсовским. На самом деле, когда говорят «диккенсовский», подразумевают «викторианский», и по структуре своей «Щегол», несмотря на приметы современности, вроде Нью-Йорка, Вегаса и отъявленно русской мафии, все равно недалеко ушел от толстых романов, выходивших в XIX веке отдельными сериями в периодических изданиях. Здесь есть мальчик-сирота, огромный город, жестокие родители, девочка-ангел, добрый фей-крестный, неожиданное наследство, загадочная история, разбойники и рождественский завтрак в конце.

Переводчица «Щегла» Анастасия Завозова (отрывок из интервью для Esquire)

«Щегол» – добротный роман-воспитание с долгожданным катарсисом в конце, но без излишнего морализаторства. Все персонажи амбивалентны, все преступления превращаются в наказания, а любовь неотличима от одиночества.

 

Сюжет такой: маленький мальчик по имени Тео идёт в музей с мамой, случается большой взрыв, музей умирает, мама умирает, маленький мальчик тоже умирает. Остается – большой и потерянный. Тео забирает любимую картину матери с собой.

Так «Щегол» Карела Фабрициуса определяет дальнейшую судьбу мальчика и всех, кого он встретит по дороге: добродушного реставратора мебели, антикварщиков, игрока в своем отце, упоительно-безнадежного Бориса, водку, скрипачку Пипу, которая после взрыва никогда больше не сможет играть, маленькую собачку, неоновые огни Лас-Вегаса и родные туманы Нью-Йорка.

Но кого бы Тео ни встретил, главные отношения в своей жизни он строит с картиной.  Картина становится крестражем (воспользуемся термином из ещё одного прекрасного романа). Душа, перемещённая в предмет. Картина – единственное, что принадлежит только ему, единственное, что делает его особенным после смерти мамы.

Сложно быть особенным, когда тебя никто не любит, кроме другого маленького мальчика, которого тоже никто не любит.

Тем не менее, Тео не делится своей тайной с Борисом. Тайна становится торжеством экзистенциализма. Тайна возносит Тео над нищетой (в том числе духа) и смертью. Последняя дверь в детство, последняя дверь в маму, в беззаботное утро, когда Тео так боялся встречи с директором, но так радовался возможности провести время с мамой.

Картина играет роль жизненно необходимой иллюзии. Ей достаточно просто существовать. И действительно, Тео скорее наслаждался фактом присутствия картины, чем самой картиной (хотя в нескольких сценах, он радовался именно живости и лёгкости изображенной птицы).

Интересно, что книга написана подстать картине. Большие, размашистые мазки, густой объемный мир и необычайная детализация. Фабрициус первым использовал расфокусировку, птица кажется такой реалистичной, именно потому, что как будто, собирается совершить движение. Так и Донна Тартт размывает фокус психоделическими экспериментами, романтикой на грани с отчаянием, перемещениями в пространстве и времени, резьбой по дереву, водкой, но все равно удерживает наше внимание на одном объекте – потерявшемся мальчике, который так и не пережил свою травму.  

Апатия Тео, сменяющаяся всплесками активности, станет чуть понятнее, если рассматривать его состояние через призму посттравматического синдрома, с которым толком никто не работал. По сути все, у кого жил Тео: Барбуры, отец, Хоби – были всего лишь объектом для вуайеризма, его способом подглядывать в чужую жизнь, чтоб продолжать изображать проживание собственной. А на самом деле, Тео застрял где-то между взрывом и  тем моментом, когда он мыл посуду в пустой квартире, надеясь что мама всё-таки придет домой. Картина – единственная ниточка, которая позволяет ему попадать в это пространство. Быть внутри маминой мечты.  Тео все время снилась мама, к которой он снова не успел.

С картиной все было иначе, она была надёжно спрятана.

Во всяком случае, он так думал.

Ещё это, конечно, книга о дружбе, об умении и необходимости чувствовать красоту, о том, что нести ответственность за свои поступки, как ни странно, куда проще, чем ее избегать.

Что еще интересно: Донна Тартт писала в своей автобиографической книге «A southern gothic childhood, with codeine», что её воспитывал дедушка, который обожал Диккенса и был уверен, что девочка смертельно больна, поэтому поил внучку кодеином. Так что имя Пиппы вполне может быть отсылкой к «Большим надеждам», которые так часто вспоминают в контексте «Щегла», а о кислотном сплаве сна и реальности Тартт знает не понаслышке.

В общем, итог такой: после прочтения «Щегла» заказала «Тайную историю» и не смогла оторваться, пока не дочитала. Еще более совершенная в своей геометрии и в своей человечности книга.

Все-таки удивительно.

Сочетать мастерство рассказчика и такую глубину и достоверность, что с разбегу лучше не прыгать, кто там знает, что ожидает на дне.

 

Материал подготовлен в партнерстве с Kyiv Bookworms Club