ПОСЛЕДНИЙ ГОПАК ИЛЬИ РЕПИНА
Василий Поленов. Портрет художника Ильи Репина, 1879 / wikipedia.org
На мольберте стоял холст. На холсте — светлая комната и круглый стол, занавешенный скатертью с кистями. Обшарпанные тетради, ноты, женские головы. Измученный бледнолицый мужчина, потрясенная женщина за роялем, сгорбленная мать, двое детишек за уроками. Мальчик — радостный, девочка — растерянная (не узнала родного отца). За спиной смущенная кухарка. За окнами апрельский дебют, боязливые зеленые листья. На стене портрет Кобзаря.
Художник отошел, впился взглядом в «Не ждали» и решительно зарисовал лицо арестанта. Впоследствии перерисовывал его трижды. Последний раз — когда картина уже была приобретена и висела на стене.
Имя этого выдающегося художника из казацкого рода — Илья Репин (24 июля 1844 — 29 сентября 1930), и известен он своими глубокими и эмоционально насыщенными картинами, изображающими исторические события и народную жизнь. Знаменитый портретист, который оставил после себя многочисленные изображения выдающихся деятелей своего времени.
ЖИВОПИСЬ НАЧИНАЕТСЯ С ЛОШАДЕЙ
Подобный метод Репин практиковал всю жизнь. Может, дело во внутренней придирчивости, а может — в бурлящей украинской крови? Сам харьковчанин, родом из-под Чугуева. Его отец почти три десятилетия отслужил рядовым Чугуевского уланского полка, был трезвенником, разводил лошадей.
Мать — грамотная, знала наизусть поэмы Жуковского, не терпела курения и курильщиков. Бабушка держала постоялый двор. Маленький Илья рос любознательным, любовался лошадьми: вырезал животных из бумаги и клеил на оконные стекла. Этот талант заметили, отдали в корпус топографов, а позже — в иконописную мастерскую.
Со временем началась какая-то эпидемия, на лошадей напал мор, бабка отдала Богу душу, семья обанкротилась. Чтобы выжить, мать принялась шить на заказ шубы, а мальчик подался расписывать сельские церкви. Особенно удавались лики святых. Пока другие выводили колоски с виноградом, подросток изображал скорбь и смирение. Мечтал об Академии художеств.
В девятнадцать лет положил в карман кровно заработанные сто рублей и направился в Петербург (считал, что с таким капиталом возьмет Бога за бороду). Реалии оказались иными. Юноша обивал пороги столичных мастерских, красил крыши, экипажи, ведра, но через год все-таки стал студентом и мигом приобрел известность.
Его портреты отличались незаурядной эмоциональностью. В них скрывалось столько грусти, отчаяния, надежды, что можно было привязывать к полотну ведерко и собирать эти эмоции, как березовый сок. Илья получил серебряную медаль, за ней золото. Золото взял за евангельское «Воскрешение дочери Яира».
ВЕРА, ИЛЬЯ И ЖИЗНЕННЫЕ ПЕРИПЕТИИ
Рядом с живописью шагала любовь. В феврале, когда Нева топорщилась льдом, а снег покрывал все вокруг, словно чадра, Илья женился на Вере Шевцовой и отправился в Европу. Италия быстро надоела, зато в Париже семья осталась на три зимы и два лета.
Там родилась дочь Верочка и были написаны «Парижское кафе» и «Садко в подводном царстве». Над подводным путешественником насмехались, полотно прозвали аквариумом. «Парижское кафе» тоже раскритиковали. Иван Крамский еще и подчеркнул, что нельзя хохлу, чистокровному украинцу, изображать каких-то кокоток. Для этого следует родиться и жить в Париже. «У вас другая задача. Писать настоящие украинские характеры!»
Через три года семейство прибыло в Чугуев, где живописец написал нескольких мужиков: одного с дурным глазом, второго пугливого, третьего при чине: протодиакона. Далее взяли курс на Москву, но семейная идиллия дала трещину. Жена одного за другим рожала детей, а художник не мыслил себя за кулисами мастерской.
Краски смешивал интуитивно, не смотрел, что берет и сколько. Работал кистью вслепую. Написал «Бурлаки на Волге», «Крестный ход в Курской губернии», кучу портретов, в частности коллеги Мурашко.
Портретист жил на полную, любил громкие дискуссии, поздние застолья, а Вера чувствовала себя всегда уставшей и невыспавшейся. Не умела поддерживать разговоры, ее раздражали гости и многочисленные романы мужа. А как тут устоять, когда барышни сами охотно избавлялись от шелковых и бархатных юбок! Поэтому супруги, не обращая внимания на детей, громко ссорились, били посуду, ведь хозяин хотел жить своей жизнью, а Вера требовала жить жизнью семьи. В конце концов развелись. Двое старших детей осталось с отцом, младшие поехали за матерью.
КАК ЗАПОРОЖЦЫ ПИСАЛИ ПИСЬМО
Портретисту исполнилось сорок четыре года. Невысокого роста, в черной шинельке, на первый взгляд простак. Редко пользовался каретой и извозчиком, в основном ходил пешком или ездил на трамвае, да и то исключительно на предрассветном, поскольку утренний билет стоил пять копеек, а дневной — гривенник. Зато темперамент имел — о-го-го!
В письмах ставил по три восклицательных знака, в случае чего мог швырнуть тяжелой чернильницей или схватиться за горячий самовар. Работал, как проклятый, каждую картину переписывал по десять-двенадцать раз, но упорно называл себя «трудолюбивой посредственностью». За глаза носил прозвище Хитрый хохол.
После развода заболел запорожцами («чертовым народом»). Отмечал, что голова идет кругом от их шума и гама. Каждый вечер читал дочерям на малорусском о седовласом атамане Сирко, казаке Голоте, Тарасе Бульбе, Остапе, Андрее, кузнеце Вакуле. Лепил из серой глины их фигурки, а сын Юрий ходил с чубчиком-оселедцем.
Чтобы точно передать настроение и эпоху, неутомимо собирал материал, зарисовывал сотни лиц. Правая рука уже неудержимо болела, поэтому обматывал ее теплой шерстяной повязкой, но не сбавлял темпов. Вполне серьезно опасался умереть, так и не завершив полотно.
На деньги, полученные за «Запорожцев…», приобрел имение в Витебской губернии, но тосковал по Чугуеву. «Так хочеться бачити білі хатки, залиті сонцем вишневі садки, ставні, рожі всіх кольорів і чути дзвінкі голоси засмаглих дівчат і грубі голоси гарних парубків…» Вот и пишет по зову души (на украинскую тематику около 180 работ) наймичек, гайдамаков, бандуристов. Приземистые хаты с окнами-норками, ярмарки, крестные ходы и вечерницы.
ГДЕ НАХОДЯТСЯ ПЕНАТЫ
Со второй женой Натальей Нордман поселился в сорока километрах от Петербурга в дачном поселке Куоккала, что на берегу Финского залива. Избранница во всем была неординарной. В 21 год тайком сбежала в Америку, где доила коров, собирала кукурузу, потрошила гусей, готовила еду, взбивала масло. Знала шесть языков, читала иностранные журналы и моментально переводила. Талантливо фотографировала, писала прозу, лепила, играла на сцене.
Она кардинально отличалась от скучной и тихой Веры, вот Илья Ефимович и влюбился. Друзья осуждали его решение. Подчеркивали непривлекательность и полноту женщины (рядом с ней жених выглядел мальчишкой). Указывали на странный цвет кожи, напоминающий непропеченную булку, запавшие глаза, скандальность.
В разговорах между собой называли девкой или клоунессой, но это никак не портило репинского счастья. «Молодожены» охотно перестраивали домик (придумали башни и стеклянную крышу) и окрестили его Пенатами.
ЛЮБОВЬ С ПРИВКУСОМ ЩАВЕЛЯ
Наталья решительно заправляла имением и всерьез увлекалась вегетарианством. Готовила рассольники, луковые супы и котлеты из картофельной шелухи. Боже упаси употреблять мясо, яйца, рыбу, мед или молоко. Илья Ефимович с аппетитом ел «сено» и чувствовал себя молодым и здоровым.
В усадьбе имел две мастерские. В одну водил посетителей, в другой уединялся. В среду около 13:00 мыл кисти, переодевался в светло-серый костюм и ожидал гостей. «Обед на сеннике» подавали в 18:00. Гостей ждал стол-карусель с ящиками для грязной посуды. На нем — кисель (хорошо проваренный щавель с заячьей капустой), джемы, супы, соленые лисички. На десерт — печенье из подорожника.
Из-за стола гости выходили полуголодными, потому что переедание очень вредно. Практиковали пение хором, обычно выводили старинные украинские песни или «Реве та стогне Дніпр широкий» и инсценировали живые картины. Живо переодевались, танцевали гопак и чухонские танцы.
Летом 1914 года хозяйки не стало и имение прибрала к рукам старшая дочь Вера: женщина с крайне скверным характером. Художник потихоньку старел, болел, но писал: палитру приходилось крепить ремнями к пояснице. Большевиков категорически не воспринимал, хотя вернуться просил сам Луначарский.
Когда почувствовал, что силы покидают, попросил у земляков прощения за свою малограмотность в языке и выразил безграничное сожаление, что не смог переехать в «сладкую и веселую Украину». В конце концов слег и беспрестанно водил в воздухе левой рукой (правая давно не работала). Все пытался изобразить столетнего деда, который пошел вприсядку. До последнего вздоха писал гопак.
