ВИКТОР МАЛАХОВ о парадоксах этики, моральной революции и «окнах бытия» (Часть II)
Фото из личного архива Виктора Малахова
«ГЛУБИННОЕ ОБЩЕНИЕ» И ПРОБЛЕМЫ ДИАЛОГА
Если говорить о том, что было в советской философии живого и творческого, то, как я уже упоминал, это, пожалуй, было «деятельностное» представление о человеке, по существу, продолжающее линию раннего Фихте: как ты действуешь, таков ты и есть! Но можно попытаться выйти из этой парадигмы. И посмотреть на человека не только как на существо по преимуществу деятельное, но и как на такое, которое общается с другими.
Именно такой путь проделал один из моих учителей в философии, Генрих Степанович Батищев. Поначалу он был ярким приверженцем «деятельностного» подхода, затем перешел на ту позицию, что человека невозможно понять вне общения с другими людьми. Развивая эти взгляды, он разработал оригинальную теорию «глубинного общения». Согласно Батищеву, в процессе деловых или функциональных контактов мы всегда настроены на коммуникацию в определенных рамках.
То есть, я понимаю, о чем я должен сказать другому, что я ему открывать не обязан, а что лучше вообще от него утаить и припрятать в себе. Глубинное же общение, которое является основой всякого общения, начинается только тогда, когда человек готов открыть себя Другим во всей своей целостности. Включая, подчёркивает Батищев, как реальные, так и виртуальные уровни своего существования, всё то, что он сам знает о себе, и то, чего сам о себе не знает.
В противном случае мы получаем урезанное, фрагментированное общение, не обладающее творческим потенциалом. То есть, это уже не столько общение, сколько именно более или менее эффективная коммуникация, передача определённой информации от адресанта к адресату.
Теперь о соотношении понятий «общение» и «диалог». Зачастую они до сих пор употребляются как синонимы. Но прислушайтесь, как звучит слово «диалог», особенно в современном политическом дискурсе, где к нему прибегают, пожалуй, наиболее часто: все призывают друг друга к диалогу, упрекают оппонентов, что те срывают диалог, заявляют, что диалог ещё возможен или уже невозможен…
Нетрудно, мне кажется, ощутить, что уже в самом существе понятия «диалог» заложена некая возможность манипуляций, нечто холодное, отделяющее участников этого вида общения друг от друга. Я не хочу умалять почтенный смысл этого понятия, неспроста возникшего ещё в античном мире, на заре европейской цивилизации.
Однако сама этимология греческого слова «диалог» подразумевает событие скорее смысловое, нежели целостно-человеческое. В лучшем случае, диалог может служить достижению взаимопонимания, решению какой-то проблемы, расширению кругозора каждого из его участников. При этом никакой диалог сам по себе не может избавить человека от экзистенциального одиночества, служить основанием реальной человеческой общности.
В отличие от диалога, общение как таковое предполагает как раз реальную взаимосвязь между целостными человеческими индивидами, оно направлено на формирование и утверждение общности между ними. Опять-таки, суть дела здесь нам подскажет сама этимология: общение есть то, что создаёт общность – реальную общность реальных человеческих индивидов. Батищевскую концепцию глубинного общения следует, на мой взгляд, рассматривать именно в такой перспективе.
МОЛЧАНИЕ — ИНАЯ ФОРМА ДИАЛОГА
Должен сказать, что в Киево-Могилянской академии мне довелось два десятка лет читать магистрам спецкурс «Этика и философия диалога»; по материалам этого спецкурса у меня есть книга (Малахов В. А. Етика спілкування. – К.: Либідь, 2006). Проблематика курса оказалась весьма обширной и разнообразной.
В его рамках шла речь об истории возникновения и о сущности философии диалога, о соотношении диалога и общения. Среди более частных проблем, обсуждался, например, вопрос о том, всякий ли диалог можно представлять по образу дискуссии. Дискуссия – это всегда интеллектуальный поединок, в котором мы ломаем копья вокруг какого-то тезиса: одни его защищают, другие пытаются опровергнуть.
Как таковые, дискуссии необходимы, без них было бы невозможно развитие научного познания. Но не дай Бог людям по модели дискуссии строить любой диалог, любую попытку прийти к взаимопониманию! Существует также интереснейшая проблема слова и молчания в общении. Об этом писали такие замечательные философы-диалогисты, как Мартин Бубер и Михаил Бахтин.
Мы говорим об общении без слов. Но как оно возможно? Где кончаются прерогативы слова в общении между людьми? На протяжении всего последнего столетия преобладали попытки интерпретировать человеческое общение исключительно в языковых терминах: лингвистики, семантики, языковой прагматики и так далее.
Но есть еще один очень важный слой общения — это молчание. Это то, что соединяет людей помимо языковых средств выражения. Незаменимую роль в общении играет и «язык» непосредственных прикосновений, ласки, жеста; о нём тоже забывать нельзя.
ОБЩЕНИЕ И ФИЛОСОФСКИЕ «РИФМЫ»
Тема общения неисчерпаема. В 20-м веке ею, помимо Бубера и Бахтина, занимались и Карл-Отто Апель, и Бернхард Вальденфельс, и Генрих Батищев, и Эммануэль Левинас и многие другие. Вот, кстати, интересная тема для размышлений: мы видим в 20-м веке две разделённые философские традиции — западно-европейскую и русскую, в советском её обрамлении.
Казалось бы, между ними существовала стена: разные школы, разный понятийный аппарат, плюс «железный занавес»… Поразительно, как философы при этом все равно зачастую выходили на одну и ту же проблематику, в частности, в осмыслении феномена общения. Мне это представляется чрезвычайно интересным. Можно сравнить раннего Бубера и раннего Бахтина. Вряд ли они что-либо знали друг о друге. Но мы находим между ними удивительные совпадения. Или, например, взять того же Батищева и Левинаса….
Общение — это важнейшая проблемная область философии 20-го века, переданная ею мыслителям века нынешнего. Возможно, как раз сейчас, имея за плечами опыт постмодернизма, мы можем более рельефно представлять себе все те сложности, которые возникают на пути осмысления человека как диалогического существа.
У Жана Бодрийяра, например, есть мысль, пройти мимо которой трудно. Он пишет, что диалог как таковой для человека — очень страшная вещь. Потому что страшно жить, понимая, что тебя постоянно кто-то призывает к ответу…
ДИАЛОГ С ALTER EGO — ЭТО НЕ ОБЩЕНИЕ
Левинас считал, что внутренний диалог — это не подлинное общение. Разговор с нашим alter ego — это не разговор с Другим. Общение начинается, когда я сталкиваюсь с Другим человеком как самостоятельной бытийной целостностью. С существом, которое укоренено в бытии иначе, чем я. У этого существа есть собственная стратегия conatus essendi («упорства в бытии») и жизненные перспективы, не совпадающие с моими. Пойди, попробуй разберись с таким Другим! Это совсем не то, что улаживать отношения со своим внутренним «я».
В советской философии, что касается затронутой темы, существовала яркая антитеза: Батищев – Библер. Для уже неоднократно упоминавшегося мною Генриха Батищева общение — это всегда общение с бытийно другим существом. Кстати, Генрих Степанович полагал, что существует надчеловеческий уровень бытия, связывающий нас с Универсумом. А значит, существует и возможность общения человека с ним.
Со своей стороны, Владимир Соломонович Библер сосредоточился в своих исследованиях как раз на диалоге как событии смысловом, «логосном», которое вполне может происходить и в пределах одного человеческого сознания — тогда человек, как говорится, ведёт спор или беседу с самим собой, — ну а может быть реализовано, конечно, и в формате совместного обсуждения. Библер убедительно раскрыл колоссальную роль, которую играет подобный «мысленный диалог» в развитии научного познания.
Характерно, однако, насколько Библер и Батищев как мыслители оказались далеки друг от друга. Оба ведь были современниками, оба представители советской философии, но при этом – как мало было общего у этих людей! Хотя, по сути дела, в основе их исканий лежала одна и та же проблема — отношение к Другому… Оба работали в русле общей фундаментальной традиции, но реализовали две совершенно разные возможности её развития. Даже сейчас ветви этой традиции, представленные именами Библера и Батищева, остаются далеки друг от друга.
«МОРАЛЬНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ» И ВОЙНА С ПРОШЛЫМ
На протяжении многих лет занимаясь этикой, я не без некоторого смятения наблюдаю за той «моральной революцией», которая происходит в современном мире. Честно говоря, у меня ещё не до конца сформировалось отношение к ней. Тем не менее, позволю себе высказать некоторые соображения.
Видите, чем старше я становлюсь, тем больше чувствую в себе задатки не столько консерватора, сколько реакционера. Думаю, адекватное осмысление любых перемен, происходящих в обществе, невозможно без разумной паузы, некоторой отсрочки и даже духовного им сопротивления. На мой взгляд, вполне естественно, что громкие события современности вызывает у нас реакцию: хочется, так сказать, попробовать их на зуб, понять, устраивает ли меня движение в предложенном направлении?
Мне кажется, многие сегодня чувствуют безотчетную потребность оказать сопротивление тому, что нам навязывается под флагом очередной, на сей раз «моральной» революции. При этом я вполне отдаю себе отчёт в её внутренних резонах. Необходимо войти в положение людей, ощущающих себя восприемниками многовековых притеснений и несправедливости, которые творились с их предками.
Речь идет не только о социальной несправедливости, но и о человеческих обидах, связанных с различного рода неравенством: расовым, гендерным и так далее. Я допускаю, что эти обиды вызывают естественное желание перемен в жизни человеческого общества. С другой стороны, я убеждён, что необходимо проявлять уважение к тому человеческому опыту, который мы уже имеем. Нельзя отбрасывать его ради каких бы то ни было идеалов, которые открываются людям сегодня.
Мы наследники единой и единственной человеческой истории. Другой у нас нет. В этой истории намешано очень многое.
Да, есть в ней и несправедливость, и злоба, и неравенство, и издевательство людей друг над другом… Но, вместе с тем, есть и подвиги, и дерзания, и жертвенность, и героизм
Если мы попытаемся с аптекарской педантичностью отделить одни её ингредиенты от других, рискуем получить безвкусное блюдо, которое будет противно есть. Поэтому я не приемлю ту войну с прошлым, которую нам зачастую сегодня навязывают под флагом борьбы за дистиллированную справедливость и эгалитарный пуризм.
Необходимо учиться уважать историю и ценить ее такой, какова она есть. Её неповторимое и чарующее целое – ценность, которую так легко обкорнать, изуродовать, утратить. А ведь не исключено, что она в её, повторюсь, неповторимой целостности – умнее и глубже, чем наши самые «продвинутые» современники. Вот из этого предположения я бы исходил.
Вот вам показательный пример того «революционного» отношения к прошлому, которого я опасаюсь, — нынешняя страсть к свержению памятников – памятников физических и тех, которые воздвигнуты в нашей памяти и сердцах. Сносят памятники, растаптывают память о людях, которые, как ныне оказалось, были, видите ли, гомофобами, поощряли гендерное неравенство или позволяли себе какие-то недемократические замашки с точки зрения непреклонных современных морализаторов.
А ну как завтра произойдет Великая веганская революция и люди решат, что есть мясо живых существ — страшное преступление и дикость? Неужели тогда мы начнем вытравливать из истории память о всех мясоедах? И кто тогда в ней останется?
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
