ВЕТЕР ВЕЙДЕРА. Утопия и антиутопия как образ будущего

Влад Михеев – эксперт по стратегическим коммуникациям, кандидат филологических наук

 

Антиутопии очень популярны. Каждая вторая фантастическая книга демонстрирует модель будущего, которая подавляет человеческую свободу. Сериалы вроде «Черного зеркала» и «Рассказа служанки» собирают миллионную аудиторию. Огромной популярностью они пользуются не только среди взрослых, но и среди подростков.

При этом после потрясений XX века утопические проекты скорее отпугивают: слишком сильны ассоциации с попытками построить коммунизм или фашизм. Поэтому писатели становятся не только возвышенными, но и критичными по отношению к своим лучшим идеям. У романа Урсулы Ле Гуин «Обездоленный» о справедливом равном обществе не случайно есть подзаголовок – «Неоднозначная, двуликая утопия».

Мы попросили Влада Михеева, эксперта по стратегическим коммуникациям, кандидата филологических наук, рассказать об истоках жанра и о том, что заставляет людей столетиями обращаться к утопиям и антиутопиям. Представляем вашему вниманию этот текст для вдумчивого чтения.

Давайте поставим небольшой мыслительный эксперимент. «Каковы ваши планы на будущее? Каким вы хотите его видеть?» — если вы начнете отвечать на эти вопросы, ваше воображение нарисует образ успешного человека, который непременно здоров, счастлив в личной жизни и может в полной мере реализовать свои таланты. Вы создадите иллюзорную по отношению к настоящему картину, но она при этом будет весьма реальной в качестве «жизненного проекта», цели, которой вы непременно хотели бы достичь. Собственно говоря, в этот момент ваше мышление становится утопическим.

 

ЧЕЛОВЕК МЕЧТАЮЩИЙ

 

Выдающийся мыслитель Эрнст Блох, создавая свою «философию надежды», считал, что утопия — это не просто вымысел и мечта о несбыточном, а фундаментальное свойство Homo sapiens как «человека мечтающего». За попытку оправдать утопию Блоха даже назвали современным Томасом Мором, впервые употребившим это слово в 1516 году в своем сочинении «Золотая книжечка, столь же полезная, сколь и забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия».

Перевод слова «утопия» с латыни может быть интерпретирован двояко: как «нигде-место» и «благое место». Попытки «человека мечтающего» создать и воплотить в жизнь проект идеального организованного общества, лишенного всех социальных язв и изъянов, намного старше самого слова «утопия». Не случайно сегодня у него существует не менее полутора десятка базовых определений, и далеко не все из них исчерпываются литературным жанром.

Вера в лучшее будущее архетипична. Это платоновское «припоминание в культурах разных народов и эпох вечной мечты о «потерянном рае» и «граде Божьем на земле». Безусловно, подобный культурный опыт намного старше первого известного нам письменно зафиксированного утопического проекта — «Государства» Платона.

Но именно от Платона берет начало идея тотального контроля и управления социумом на исключительно рациональных, разумных началах. Идея, которая в ХХ веке была дискредитирована фашистскими и коммунистическими режимами и многочисленными вариантами литературных и кинематографических антиутопий.

 

 

УТОПИЯ И «ЗАКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО»

 

В книге Карла Поппера «Открытое общество и его враги» представлен опыт неолиберального философствования об истории человечества. Начиная с Платона, Поппер видит ее как дуалистическую борьбу «открытого общества» (свободного, демократического, способствующего развитию личности) и «закрытого общества» (тоталитарного, несвободного, подавляющего личность). Второе — это безраздельное царство утопии-перевертыша, в котором мечта человечества об обретении рая на земле превратилась в тоталитарный ад.

Конечно, подобного рода построения схематичны и являются идеологическими инструментами времен холодной войны. В этой связи интересно вспомнить, наверное, последнюю по времени советскую утопию — научно-фантастический роман Ивана Ефремова «Туманность Андромеды». Не секрет, что создатель голливудской киносаги о звездных войнах Джоржд Лукас черпал вдохновение из экранизации советской фантастики, в том числе и из «Туманности Андромеды».

Имя жуткого космического диктатора Дарта Вейдера, строящего тоталитарную Галактическую империю, напоминает имя героя ефремовского романа. Как тут не вспомнить об определении президентом США Рональдом Рейганом СССР как «империи зла»?

Впрочем, у самого Ефремова Дар Ветер — это идеальный герой идеального коммунистического будущего, в котором глобализация преодолела материальное, социальное, расовое и культурное неравенство мира ради великой цели.

 

Как утопии, так и антиутопии никогда не были невинным «просто вымыслом». Можно сказать, что они находились всегда в эпицентре борьбы за власть, ресурсы и идеологический контроль

 

Этот пример показывает, что как утопии, так и антиутопии никогда не были невинным «просто вымыслом». Можно сказать, что они находились всегда в эпицентре борьбы за власть, ресурсы и идеологический контроль. Подтверждением тому являются судьбы великих утопистов, которые подвергались пыткам, казням, общественному порицанию, гонениям со стороны власть имущих.

 

УТОПИЯ КАК ПРОРОЧЕСТВО

 

Утопия всегда находится в оппозиции к настоящему и представляет собой ценностно-ориентированный социальный прогноз. Таковы «классические утопии»: «Новая Атлантида» Фрэнсиса Бэкона, «Город Солнца» Томмазо Кампанеллы, «Государства Луны» Сирано де Бержерака, «История севарамбов» Дени Вераса и другие.

Все они работают с образом будущего, а будущее — это всегда время пророчества. Когда Томмазо Кампанелла вынужден был бежать во Францию из Рима, он сделал предсказание, которое спасло судьбу Анны Австрийской и династии Бурбонов. Дело в том, что 23 года брака с Анной так и не дали Людовику XIII долгожданного наследника.

Чтобы не ставить под угрозу будущее династии, королю настоятельно советовали развестись. Предсказание автора «Города Солнца» о величайшем и могущественнейшем короле Европы, которого вскоре родит Анна, пришлось как нельзя кстати.

Ему поверили все, включая короля, королеву и не особо склонного к сантиментам кардинала Ришелье. Предсказание сбылось: в 1638 году на свет появился будущий Людовик XIV, получивший впоследствии прозвище «король-солнце».

Конечно, это предсказание можно интерпретировать как занятный частный случай. Объявленный позже одним из предтеч научного коммунизма, Кампанелла был не чужд мистики и подрабатывал личным астрологом даже у папы римского. Можно сказать, прогнозы — это был его хлеб. Однако нельзя отрицать, что утопия обладает проективной способностью человеческого мышления и задает координаты возможного.

Сегодня самым настоящим пророчеством выглядят прогнозы Бэкона о воздухоплавании, подводных лодках, кино, радио и телевидении, криогенике, генной инженерии, термоядерном синтезе. И нужно сказать, что в подобных прогнозах Бэкон был далеко не одинок…

Впрочем, утопистов интересовал в первую очередь социальный прогресс, а развитие технологий было скорее условием и инструментом построения идеального общества, которым правят лучшие его представители — философы и ученые. В произведениях утопистов разбросаны множество идей, которые актуальны и сегодня. Например, равенство полов, отмена смертной казни, научная организация труда.

Так, Мор настаивал на сокращении рабочего времени до шести часов, а Кампанелла — до четырех. Они оказались в этом смысле даже радикальнее Энгельса с Марксом, которые в 1866 году впервые предложили ограничить рабочий день привычными нам теперь восемью часами. В XIX веке собственникам предприятий эта идея казалась бредовой и пагубной, ведь логично было предположить, что чем больше работает и меньше получает сотрудник, тем производительность предприятия выше.

 

Мор настаивал на сокращении рабочего времени до шести часов, а Кампанелла — до четырех

 

Это убеждение наглядно опроверг Генри Форд, который в 1914 году впервые в истории ввел на своих предприятиях восьмичасовой рабочий день, да еще и поднял вдвое зарплаты. Бизнес-сообщество считало, что Форд сошел с ума. До тех пор, пока компания за короткий срок не выросла в два раза.

В XXI веке гибким графиком и гибкими условиями труда уже никого не удивишь. Идеи утопистов подтверждаются некоторыми современными данными о том, что шестичасовой рабочий день позволяет добиться гораздо большей эффективности сотрудников, чем восьмичасовой.

 

ОБЩЕСТВО КАК ИДЕАЛЬНЫЙ МЕХАНИЗМ

 

Утопистам свойственно крайне регламентированное и рациональное отношение к человеческому и социальному капиталу. В частности, мы можем встретить у них прообраз современных систем оценки и подбора персонала, основанных на типологии личности. Шарль Фурье считается одним из столпов «утопического социализма», наряду с Робертом Оуэном и Анри Сен-Симоном. В своей книге «Теория четырех движений и всеобщих судеб» он пространно рассуждает об особенностях человеческой природы.

Его разнообразие человеческих типов дает еще большую их детализацию, чем современные HR-системы. Таких типов, которые отличаются друг от друга по своим психофизическим свойствам, Фурье насчитывает аж 810. В соответствии с ними среди членов его утопического «фаланстера» происходит естественное и непротиворечивое распределение формы труда и досуга.

В целом же Фурье сетовал на то, что именно аффективная сторона человеческой личности создает главное препятствие на пути к построению гармоничного общества. Многие позднейшие антиутопии XXI века будут восставать именно против этого — запрета на неконтролируемый эмоциональный процесс — в отношении членов социума, животных, представителей противоположного пола, еды и одежды.

В мире антиутопии идеальное общество — это идеальный конвейер, общество-машина, где человек-винтик выполняет, в соответствии с его природными наклонностями, строго отведенную ему функцию. Против этого идеального мира как раз и восстает антиутопия.

Идеи и прозрения технократического социализма лежат в основе попытки Генри Форда построить социализм в отдельно взятой компании. Его знаменитый конвейер — триумф технократической рациональности. Именно этой рациональностью продиктовано то огромное внимание, которое Форд уделял социальному капиталу. Он искренне считал, что в его идеальном мире «культура производства машины должна стать культурой жизни».

Такой механистический взгляд на природу мира, человека и общества берет свое начало из эпохи Просвещения с ее культом рациональности. Гений Форда доказал, что высокие стандарты корпоративного социализма улучшают качество жизни рабочих и не просто не противоречат, а являются условием достижения еще большей эффективности производства.

 

 

ТЕМНАЯ СТОРОНА СОЦИАЛЬНОГО КАПИТАЛА

 

«Фордовский социализм» — всего лишь один из многочисленных примеров, когда утопическое мышление о мире позитивно влияет на реальную жизнь. Однако не все так однозначно. Выдающийся социолог Алехандро Портес показал, что у социального капитала есть своя «темная сторона».

Тенденции к самоизоляции социальной группы (как тут не вспомнить сентенции Карла Поппера о «закрытом обществе»), стандартизация поведенческих паттернов в ущерб индивидуальности, доходящая до психологического насилия, а также высокий уровень социального контроля, существенно ограничивающий свободу людей.

Интересно, что уже у Генри Форда мы наблюдаем высокий уровень контроля за частной жизнью сотрудников, без которого, вероятно, достижение высоких социальных стандартов невозможно. В XIX веке предшественник Форда, такой же социалист-промышленник Роберт Оуэн, экспериментируя с социальным капиталом, добился в Великобритании впечатляющих результатов.

Но все же его «идеальная компания», как и компания Форда, не была идеальным обществом Платона или Кампанеллы, населенным «лучшими людьми». Такое общество — «коммуну органических интересов» — Оуэн решил создать по другую сторону Атлантики, в Америке.

По его приглашению туда последовали писатели, художники, музыканты и другие творческие люди. В итоге проект Оуэна потерпел сокрушительную неудачу: оказалось, что при значительной концентрации пассионарные личности не способны на эффективную самоорганизацию и самоограничение.

Как определить эту тонкую границу между индивидуальной свободой и необходимостью социального контроля? Эту грань попытались найти великие антиутопии XXI века.

 

 

АНТИУТОПИЯ — БУНТ ПРОТИВ РАЦИОНАЛИЗМА

 

Утопия настаивала на всеобщем равенстве, чтобы устранить конкуренцию, ведущую к социальной несправедливости, накоплению на одном общественном полюсе власти и роскоши, а на другом нищеты и бесправия. Антиутопия, наоборот, реабилитирует неравенство как естественное, предусмотренное самой природой и необходимое для развития. Технический и социальный прогресс в антиутопии несет для человечества глобальные угрозы и риски, а вовсе не приближает гармонию и безмятежность нового «золотого века».

Прогрессор (тип героя-сверхчеловека, описанный Аркадием и Борисом Стругацкими в романе «Трудно быть богом») превращается в тоталитарное чудовище, так же, как Дар Ветер превращается в Дарта Вейдера. Напротив, положительным героем выступает бунтарь-одиночка, противостоящий системе или ее апокалиптическим последствиям.

Антиутописты лишили человеческий разум презумпции быть единственным критерием истины. Изобретатель слова «антиутопия» английский либеральный философ Джон Стюарт Милль утверждал, что «при несовершенстве нашего разума интересы истины требуют разницы мнений». Неограниченному государственному контролю он противопоставлял естественное право на индивидуальную свободу.

Милль настаивал на том, что «единственная цель, которая служит оправданием для вмешательства одних людей, индивидуально или коллективно, в деятельность других людей, — это самозащита. Проявлять власть над членом цивилизованного общества против его воли допустимо только с целью предотвращения вреда другим». Парадокс в том, что такими же аргументами утопия зачастую обосновывала право на подобный контроль.

 

НА ПОРОГЕ НОВОГО ДИВНОГО МИРА

 

Утопия и антиутопия по-разному работают с образами будущего. Первая — с проектами, вторая — с моделями. Первой будущее представляется как продолжение ужасного настоящего, если утопический проект не будет реализован.

Второй будущее представляется ужасным именно в случае попытки реализации утопического проекта. Для антиутопии социальная иллюзия родом из «нигде», плод коллективной или авторской фантазии. Поэтому адекватное воплощение ее в реальном историческом пространстве и времени невозможно.

Несмотря на то что антиутопии по-иному работают с образом будущего, авторское воображение выполняет в них ту же прогностическую функцию, что и в утопии. Современные интерпретаторы антиутопии 1953 года «451 градус по Фаренгейту» считают, что Рэй Брэдбери предсказал появление банкоматов, наушников и плейеров, Bluetooth, телевизоров с плоским экраном, социальных сетей, умных автомобилей, которые уже появляются на американских дорогах.

 

Утопия и антиутопия по-разному работают с образами будущего. Первая — с проектами, вторая — с моделями.

 

Антиутопии свойственно весьма настороженное отношение не только к техническому, но и социальному прогрессу. Автор «1984» Джордж Оруэлл считал, что «тоталитарная идея живет в сознании интеллектуалов везде» — это именно те мудрецы и философы, которые создавали идеальные государства Платона и утопистов.

Именно интеллектуалы классических антиутопий создали «новый дивный мир» Олдоса Хаксли, который пророчески предсказал угрозу, исходящую от экспериментов с генной инженерией. А также поголовную цифровизацию, которая стала реальностью, но была пророчески предсказана в фантастическом романе Евгения Замятина «Мы» еще в 1920 году.

 

ИСТОРИЯ КАК МИФОПОДОБНЫЙ ФЕНОМЕН

 

Талмудические мудрецы считали: все, что мы знаем о мире, — это кем-то рассказанная история. Если рассматривать историю как мифо- и текстоподобный феномен, то многое здесь будет зависеть от «авторской» интерпретации — его оценки прошлого, настоящего и будущего. Это значит, что утопическое и антиутопическое будут всегда присутствовать в истории человечества как некая сценарная возможность.

Утопия и антиутопия идут в человеческой истории рука об руку. Это своего рода «свет» и «тень» — отражение вечного мифа о борьбе добра и зла в судьбе человека и истории человечества. Но у мифа — своя собственная, отличная от повседневной, амбивалентная логика.

И она, если пользоваться определением Фридриха Ницше, находится «по ту сторону добра и зла». Поэтому то, что сегодня кажется «абсолютным» добром, завтра может обернуться его «абсолютной» противоположностью.

Интересно, что жанр киберпанка как современной разновидности антиутопии питается «сверхчеловеческими» идеями трансгуманизма, которые заложил родной брат великого антиутописта — Джулиан Хаксли. А сам Олдос Хаксли, понимая, что антиутопия отрицает жуткое будущее, но ничего не предлагает взамен, в итоге обратился к утопическому эксперименту в своих произведениях «Остров» и «Возвращение в дивный новый мир».

 

МЕЖДУ МЕЧТОЙ И СТРАХОМ: ЧЕЛОВЕЧЕСТВО В ПОИСКАХ СМЫСЛА

 

Мечта об идеальном обществе по-прежнему столь же сильна, как и страх перед неизвестным будущим. Утопия живет в современном американском городе Филадельфия, который был спроектирован по книге Томаса Мора.

Она живет в конституциях государств, в израильских кибуцах, в христианских и буддийских общинах, в социальных сетях, в датском квартале Христиания, в социальных инновациях и новых экономических идеях. Точно так же мы различаем в современности приметы манипуляции массовым сознанием — нашими убеждениями, эмоциями, потребительскими предпочтениями — и пытаемся противостоять этому.

Нам никогда не избавиться ни от надежды, ни от сомнений, которые наделяют смыслом наше существование на пути к счастью. Ведь куда бы мы ни шли, мы ищем именно его. Главное на этом пути — помнить предупреждение, которое оставил нам Олдос Хаксли:

«В натуральном виде счастье всегда выглядит убого рядом с цветистыми прикрасами несчастья. И, разумеется, стабильность куда менее колоритна, чем нестабильность. А удовлетворенность совершенно лишена романтики сражений со злым роком, нет здесь красочной борьбы с соблазном, нет ореола гибельных сомнений и страстей. Счастье лишено грандиозных эффектов».

 

Список рекомендованной литературы. Утопия и антиутопия

• «1984», Джордж Оруэлл
• «451 градус по Фаренгейту», Рэй Брэдбери
• «Аннигиляция», Джефф Вандермеер
• «Город Солнца», Томмазо Кампанелла
• «Государства и Империи Луны», Сирано де Бержерак
• «Государство», Платон
• «Делириум», Лорен Оливер
• «Заводной апельсин», Энтони Берджесс
• «История севарамбов», Дени Верас
• «Каллокаин», Карин Бойе
• «Кысь», Татьяна Толстая
• «Марсианские хроники», Рэй Брэдбери
• «Мы», Евгений Замятин
• «Не отпускай меня», Кадзуо Исигуро
• «Новая Атлантида», Фрэнсис Бэкон
• «О дивный новый мир», Олдос Хаксли
• «Остров», Олдос Хаксли
• «Повелитель мух», Уильям Голдинг
• «Полдень, XXII век», Аркадий и Борис Стругацкие
• «Скотный двор», Джордж Оруэлл
• «Туманность Андромеды», Иван Ефремов
• «Утопия», Томас Мор
• •