ВИКТОР МАЛАХОВ о парадоксах этики, моральной революции и “окнах бытия” (Часть I)
Фото из личного архива Виктора Малахова
Виктор Малахов – выдающийся украинский философ, доктор наук, профессор Киево-Могилянской академии, главный научный сотрудник Института философии НАН Украины. Наряду с проблемами этики, Малахов исследует круг вопросов, связанных с человеческой идентичностью, общением, отношением «Я»–«Другой».
Сейчас он живет в Израиле. Но на его учебниках, книгах и лекциях по философии этики выросло не одно поколение украинских студентов.
Некоторыми мыслями об актуальных проблемах нашего бытия и времени Виктор Аронович поделился с читателями нашего альманаха.
ПОЧЕМУ ВСЕ-ТАКИ ЭТИКА?
Разговор об этике – это всегда разговор о фундаментальных проблемах нашего бытия, которые по своему подлинному существу не могут не волновать каждого. Я не представляю, что нужно сделать с этикой, чтобы она перестала быть для человека интересной.
Где-то еще на четвертом курсе я решил, что буду заниматься философской этикой, и вот, ни разу об этом не пожалел. В 60-е и 70-е годы в советской философии был “период эстетики”, естественно, на марксистской основе.
Эстетика была самая популярная дисциплина среди студентов, по ней издавалось много книг. Самым интересным и востребованным на нашем философском факультете был, соответственно, кружок эстетики. Эстетику преподавали прекрасные специалисты, энтузиасты своего дела.
А вот этика находилась на периферии тогдашнего философствования, её мало кто принимал всерьез. Еще в студенческие годы я осознал, что то конструктивное ядро, которое сохранила марксистская философия, связано с философией деятельности.
Ярким её выражением стала, в частности, работа Генриха Степановича Батищева “Деятельностная сущность человека”. Так вот, согласно этой популярной тогда «деятельностной» концепции, идея деятельного преобразования мира выступала своеобразным ключом к пониманию человека, специфики его сознания, познавательной активности, общения.
По существу, идея деятельности представала как своеобразное философское “перпетуум мобиле”. Человек в деятельности постоянно развивает себя, с каждым её витком перед ним раскрываются новые горизонты, возникают новые потребности, побуждающие, в свою очередь, к дальнейшему преобразованию бытия, что выводит на новый уровень процесс его саморазвития, и так далее без конца.
Таким образом, казалось, можно было объяснить весь мир «вещей человеческих». Но существовало то, что из подобной схемы понимания человека никак не выводилось. Из деятельности нельзя вывести этическую проблематику. В деятельностном словаре никак не описана любовь. И вообще, когда мы пытаемся описать Другого через категории опредмечивания/распредмечивания, почему-то получается пошлость.
И вот я понял, что для того, чтобы дальше заниматься философией, мне нужно сосредоточится на этике. Так что этика началась для меня с проблемы любви – не с долженствовательной модальности или категорического императива, хотя они, безусловно, важны.
Мой интерес сосредоточился на том, как описать в философских категориях наше отношение к Другому человеку – такие чувства как любовь, сострадание, жалость, стыд.
ГЕНЕТИКА И ПАРАДОКСЫ СОЗНАНИЯ
Есть такая научная область – социология морали. Еще с 60-х в этой философской нише появлялись интересные публикации. Например, “Родословная альтруизма (этика с позиций эволюционной генетики человека)” Владимира Эфроимсона. В этой работе шла речь о формировании социальных инстинктов, которые заложены на генетическом уровне, и о том, как они себя проявляют.
В целом подобного рода научные изыскания – не моя область. Нравственность меня интересует в первую очередь как проблема человеческого сознания. Для человека совокупность этических проблем может предстать как нечто парадоксальное, перед чем стоит остановится в изумлении и серьезно задуматься.
Мераб Мамардашвили где-то сказал, что философия как таковая начинается с подобной паузы. Вот, казалось бы, человек живет, делает карьеру и все у него складывается замечательно. И вдруг такой “успешный человек” (на мой вкус это выражение весьма вульгарно) чувствует, что жизнь его пуста, что ему недостает чего-то главного.
А где это главное искать? Каков должен быть жизненный ориентир, чтобы преодолеть эту внутреннюю пустоту? В размышлении об этих вещах бесполезно опираться на научные знания об инстинктах, которые предопределены генетически, или о каких бы то ни было социальных детерминантах.
Необходимо найти нечто, способное восполнить смысловую нехватку моего Я. Таким образом, изнутри себя, из своего сознания я начинаю прокладывать дорогу к пониманию Другого. Потом наступает черед опыта реальной интерсубъективности. Существует парадокс: структура наших внутренних достоверностей не совпадает с тем, что дано нам вовне.
Так, например, как здравомыслящие люди, мы понимаем: есть объективный порядок вещей; буквально все во внешней реальности мне подсказывает, что я – существо обусловленное. Начиная с генетики, мое бытие детерминировано различными факторами.
Но при этом, внутренне я почему-то убежден, что свободен! Причем, убежден настолько, что мною даже можно манипулировать, используя это моё убеждение. В современном мире мы являемся свидетелями огромного числа манипуляций, которые апеллируют именно к человеческой свободе.
Ты свободный человек? Значит, ты должен поступать так-то и так-то, – то есть приемлемым для манипуляторов образом
ЗАГАДКА СУБЪЕКТИВНОСТИ
Или ещё пример. Все мы знаем, что люди смертны. Между тем, вся философия родилась из вопроса – почему человек отказывается принять собственную смерть? Что-то внутри нас отчаянно сопротивляется этому естественному ходу вещей.
То есть, как же это так? Однажды во мне возник свет сознания, родилось мыслящее Я – как можно представить, что оно вдруг исчезнет! Что в моем внутреннем опыте может мне засвидетельствовать неотвратимость моего небытия?
Этот вопрос не касается структуры ДНК или свойств белков, участвующих в процессе жизнеобеспечения. Вопрос этот касается исключительно внутреннего самостроительства моего сознания, моей субъективности. Этика как философская дисциплина, имеет, на мой взгляд, дело именно с такими вопросами – проблемами, парадоксами и тайнами, которые заложены в человеческой субъективности.
Почему, к примеру, субъективно я “не могу не делать добро”? Как бы человек ни поступал, он всегда ищет какое-то оправдание своим поступкам и неизбежно всё-таки выводит свою мысль на то, что “делает что-то хорошее”. С чего бы это?
Почему я не могу примириться со смертью? Почему я должен хоть кого-то любить? Почему я не могу отказаться от утверждения себя как свободного существа? Это этические вопросы, которые вытекают из самой природы человеческой субъективности.
Не удивительно поэтому, что этику с древнейших времен причисляли к кругу основных философских дисциплин. В её основе – целый ряд философем, которые неизбежно возникают перед человеком, реализующим себя как мыслящее существо.
“СМЕРТЬ” ХАЙДЕГГЕРА И “БЕССОННИЦА” ЛЕВИНАСА
Для философии человека смерть – это не окончательная разгадка и не ответ на все вопросы, это – проблема, которая мучает человеческое сознание. И философия издавна ищет различные варианты преодоления этой экзистенциальной сложности, пытается понять, как человеку жить с осознанием конечности своего бытия. Хайдеггер считал, что именно осознание своей конечности делает человека человеком.
С одной стороны, для человеческого существа (которое Хайдеггер именует Dasein – «Вот-бытие») нет ничего более аутентичного, более достоверного и истинного, чем бытие, к которому он причастен. С другой стороны, человек понимает, что его бытие есть “бытие к смерти” – рано или поздно оно завершится.
В книге “Бытие и время” Хайдеггер упоминает о двух фундаментальных фактах – единственных, которые в этой связи нам доступны. Первый – смерть обязательно придет за нами, мы не сможем переложить эту участь на кого-то другого. Второй факт – ее приход будет для нас неожиданным.
У Хайдеггера можно найти жуткие по своей выразительности места, в которых он описывает неотвратимые шаги смерти. Человеку дано их слышать. Но о том, когда его настигнет смерть, человек знать не может. Он должен реализовать себя перед лицом того фундаментального факта, что он существо смертное, что наступит время, когда его не станет. Должен строить свою конечную жизнь и отвечать за нее.
Так полагал Хайдеггер. Но его ученик и вместе с тем один из главных его оппонентов Эммануэль Левинас считал иначе. Левинас утверждал, что человек ужасается не смерти как таковой. Подлинный ужас не в том, что бытие конечно. Ужас таится в глубине самого бытия, когда мы осознаём, что заперты в нем как в тюремной камере, из которой нет выхода.
Левинас, считавший Холокост главным событием своей жизни, знал, о чем говорил:
известны ситуации, когда жизнь становится для человека намного страшнее смерти. Когда, испытывая невыносимые телесные или душевные муки, человек молит о смерти, но не может вырваться из круга страдальческого бытия
Обыденным аналогом ужаса бытийной безысходности для Левинаса выступает бессонница. Издавна известно представление о том, что Сон – младший брат Смерти. Но людям ведома и младшая сестра Бессмертия, это именно бессонница – состояние, из которого никаким сознательным усилием невозможно прорваться в сон. Вот это и есть модель истинного ужаса, по Левинасу.
ПОВОРОТ К ДРУГОМУ КАК НАПРАВЛЯЮЩАЯ ОСЬ СОЗНАНИЯ
Этическая направляющая каким-то образом заложена в человеческом сознании. Это конституирующая ось сознания, а не просто его рядовой компонент. В значительной степени, именно наше отношение к Другому побуждает нас ориентироваться в бытии, что-то предпринимать, как-то реализовывать себя. Весьма показательно в этом плане соотношение онтологии и этики.
Упомянутый уже в нашей сегодняшней беседе Эммануэль Левинас, на мой взгляд, один из наиболее значимых философов 20-го века, утверждал, что европейское философское мышление в своей основе онтологично. Именно в этом качестве его актуализировал Хайдеггер.
Однако не только хайдеггеровская философия, но и то, что в европейской традиции называют метафизикой, тоже, по существу, представляет собой вариант онтологии. Классической конституентой европейской онтологии является принцип conatus essendi, то есть “упорства в бытии”, восходящий к теореме 6 Третьей части «Этики» Бенедикта Спинозы: всякая вещь, насколько от неё зависит, стремится пребывать в собственном существовании.
Этика предлагает этому “упорству в бытии” некую альтернативу. Когда человек действует под влиянием этических стимулов, это означает поворот к Другому. При этом, пусть даже в самой малой степени, Я отрешается от себя, от забот о самоосуществлении. Там, где я отношусь к Другому исключительно как к средству утверждения самого себя, это отношение не является этическим.
Этика рождается, когда Другой представляется мне как самоцель, и я забываю о себе ради Другого. В различной степени мы видим это в любых проявлениях жертвенности, дружбы, любви. Разумеется, мы можем рассуждать далее и наряду с онтологическими и этическими вычленять, скажем, религиозные, мистические конституенты человеческого бытия.
Во всяком случае, очевидно, что этическое измерение внутренне присуще человеческому сознанию, что для него это не какая-то периферийная область, куда оно попадает от случая к случаю.
ОНТОЛОГИЧЕСКОЕ БРЕМЯ И “БЫТИЕ-В-ОТВЕТЕ”
Человек как сознательное существо всегда каким-то образом выстраивает осмысленное отношение к жизни. Я думаю, что этические оси сознания можно прослеживать в достаточно широком спектре явлений. Многое в человеке мы можем объяснять физиологией, психологией, генетическим или социальным наследием.
Тем не менее, для него остаются внятными проблемы, которые имеют духовный, этический характер. Чем бы ни был обременен человек как бытийное существо, ему неизбежно приходится искать ответ на некий обращенный к нему зов. В этом смысле, человеческое существование – это всегда своего рода “бытие-в-ответе”.
Люди ищут способы ответить на этот зов, что, собственно, и характеризует их существование как человеческое. Эти ответы могут быть очень разными, соответственно многообразию проявлений бытийной обременённости человека.
Например, человек с проблемной психикой может не найти те пути, которые для кого-то покажутся очевидными. Путь у каждого свой и порой он может быть очень тяжелым. Тем не менее, на мой взгляд, для каждого, каким бы ни было его неповторимое жизненное бремя, открыт определенный надонтологический горизонт существования человека, горизонт высших духовных смыслов, призывающих его к бытию-в-ответе – к посильному соучастию в их реализации.
Каждый человек несет свое онтологическое бремя. Но сквозь просветы в онтологии мы видим своего рода “путеводные звезды” – обращённые к нам источники света. Мы можем заблуждаться по поводу направления, в котором нам необходимо идти к добру, к свету, к красоте. Но глядя на свет, мы все-таки не можем заблуждаться относительно того, что перед нами свет.
И вот такие “первофеномены” человеческой духовной ориентации выходят, на мой взгляд, за рамки любой возможной онтологии. Отсюда, в частности, вытекает: что бы ни представлял из себя человек как бытийное существо – как самосознающий субъект, он так или иначе находится в поле притяжения этики, её духовных начал. Призыв добра дано ему услышать прежде, чем задаться вопросом о бытийных обстоятельствах собственного жизненного пути.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.