Ирина Говоруха
Писательница, блогер и журналист

ИВАН АЙВАЗОВСКИЙ: армянский галичанин с украинской душой

ИВАН АЙВАЗОВСКИЙ: армянский галичанин с украинской душой
Иван Айвазовский. Автопортрет, 1874 / wikipedia.org

 

Иван Айвазовский (1817–1900) — царь моря и степи. Родился в семье армянского лавочника, семья которого переселилась в Крым из Галичины в 1812 году. Автор шести тысяч картин. Крупнейший благотворитель города Феодосия. Мировую славу получил в двадцать семь лет, в тридцать стал профессором, а одну из самых известных работ «Среди волн» написал в восемьдесят один год. При жизни имел 113 выставок (абсолютный рекорд) и положил начало новой маринистике. На вопрос «Какую картину считаете лучшей?» неизменно отвечал: «Ту, что стоит на мольберте».

 

ВСТРЕЧА С МАРИЕЙ ТАЛЬОНИ

 

В Петербурге привычно шел дождь. Солнце изнывало, постепенно скисало. Тяжелые болотные капли облизывали мосты, тротуары, набережные. Иван, студент Академии художеств, резво переходил дорогу и обдумывал новый пейзаж. Вдруг — толчок, крик извозчика, ржание лошадей. Молодой человек и сам не заметил, как оказался на мостовой, а из кареты она — Мария Тальони.

Балерина, которая была невесомой и танцевала в легких платьях, а не в париках и длинных парчовых юбках, как ее предшественницы. Женщина, которая умела стоять на пальцах (поднималась исключительно силой мышц ступни) и одной из первых обула пуанты (обычные шелковые туфельки без намека на жесткий крахмальный носок).

Балерину обожали, платили за выступление сто фунтов, выводили в ее честь новые сорта цветов. Например, белоснежную розу с розовой сердцевиной. О ней слагали легенды на манер: «Как-то таможенники на границе остановили приму и переспросили, не везет ли драгоценности. Мария не растерялась, лихо задрала юбку и показала свои ноги. Мол, вот мои драгоценности».

В общем, ее боготворили, сравнивали с перышком, сочиняли дифирамбы. Даже Гоголь — любитель вареников и галушек — заливался соловьем: «Тальони — воздух. Ничего воздушнее не видел». И вдруг такая встреча. Ивану — всего двадцать. У него слегка треугольная голова, высокий лоб, пышные бакенбарды и амбициозные планы на жизнь.

 

Марія Тальоні (23 квітня 1804, Стокгольм — 22 квітня 1884, Марсель) — видатна італійська балерина, балетмейстерка, педагогиня. Представниця італійської балетної династії Тальоні, одна з центральних представниць балету епохи романтизму
Мария Тальони (23 апреля 1804, Стокгольм — 22 апреля 1884, Марсель) — выдающаяся итальянская балерина, балетмейстер, педагог. Представительница итальянской балетной династии Тальони, одна из центральных представительниц балета эпохи романтизма / wikipedia.org

 

Балерине — 33. Она бледная, худощавая, почти прозрачная мать-одиночка, но ее знает весь мир. Женщина извинилась, помогла парню сесть в карету, отвезла домой, а на прощание подарила билет на знаменитый балет «Сильфида». Так вспыхнул бурный роман. Влюбленные встречались в Петербурге, в Венеции и даже делили на двоих один гостиничный номер.

Каждое утро Иван стоял у мольберта и писал волны, прохромленные солнечным и лунным светом, разморенные заливы, бухты, гавани, а Мария разминалась в танцевальном зале. Затем вместе завтракали, плавали в гондоле, занимались любовью. Через время Айвазовский сделал предложение, позвал замуж, но получил отказ, потому что балерина считала невозможным находиться в одной лодке двум творческим натурам. Для прощания почему-то выбрала Вербное воскресенье. Время, когда принято обрывать вербу и приговаривать «недалече красное яичко».

Тальони подарила экс-возлюбленному один розовый пуант и ландыш (символ балета и слез) и посоветовала долго не тянуть, поскорее искать свою женщину. Он умолял о надежде, но Мария оставалась категоричной. С тех пор именно на Вербное воскресенье художнику приносили букетик ландышей как запоздалое извинение или напоминание о несбыточной любви. Женщина даже поручила дочери поддерживать эту традицию после ее смерти.

 

ПОИСК ВДОХНОВЕНИЯ В КРЫМУ

 

Иван спрятал в сейф туфельку, разложил треногу и принялся писать шторм. На этот раз волны поднимались слишком высоко и тянули за собой в бездну. Он отбивался кистями. Прятал в кобальте ультрамарин. Всколыхивал то ли краску, то ли воду. Прилаживал за горизонтом берлинскую лазурь. Вскоре вернулся в Крым, потому что где бы ни путешествовал, в каких краях ни вдохновлялся, всегда тянуло к феодосийскому небу, вьющимся курчавым волнам, целебной воде из источника у подножия горы Паша-Тепе.

С тех пор писал, как одержимый, по два полотна в неделю. Завершая, ставил бесповоротную точку (никогда не возвращался, не подправлял). На заказ — море, по зову души — украинская степь. Неутомимо изображал разнотравье, гибкий мохнатый камыш, чумаков, измученных августовской жарой. Волы, мельницы, хаты-мазанки. Охотно водил дружбу с крестьянами и те с радостью приглашали художника на свадьбы, дни рождения, крестины.

 

Іван Айвазовський за роботою, 1893
Иван Айвазовский за роботой, 1893 / wikipedia.org

 

Он опрокидывал чарку, восклицал «Горько», а уже на следующий день полотно пестрело от шароваров, лент, плахт. Художник удивлял необычайным трудолюбием и о своей работе высказывался так: «Сюжет складывается у меня в голове, как идея стихотворения у поэта. Я берусь за работу, но до тех пор не отхожу от полотна, пока полностью не выскажусь на нем кистью». Самое интересное, что море всегда писал по памяти. Приходил на берег, впитывал в себя стихию, огненный шар, почивающую Медведь-гору, вытянутый кипарис и тащил увиденное в мастерскую.

Художник частенько бывал на Херсонщине. Там творил по просьбе помещицы Софии Фальц-Фейн — богатой землевладелицы и основательницы заповедника «Аскания-Нова». Приезжал в имение Преображенка (село Красный Чабан Херсонской области), поселялся в собственной комнате и лихо смешивал на палитре желтую охру с сеяной.

Рождал степь: летнюю, осеннюю, сонную, бодрую, сухую, тягучую, одним словом, разную. Над ней то водянистое, то сгущенное, то радужное небо. «Камыши на Днепре близ городка Олешки» — небосвод запеченный, вечерний. Вода взъерошенная, пахучая. Часть реки оседлал густой, дремучий, как лес, камыш. Лодка ползет напрямик в самую чащу, всхлипывая своим латанным-перелатанным парусом. Жара наконец-то утолена. В сон погрузились отдаленные усадьбы и натруженные ветряные мельницы.

 

Вступая в клуб друзей Huxley, Вы поддерживаете философию, науку и искусство

 

ИСТОРИЯ ЖЕНИТЬБЫ НА ЮЛИИ ГРЕВС

 

Между одним полотном и другим тридцатиоднолетний Иван женился. Избранницей стала гувернантка Юлия Гревс, дочь английского штабс-врача, которая работала у знакомого художника. Маринист учил его девочек живописи и попал в сети темноглазой воспитательницы.

Преподаватель отнесся к своим обязанностям на удивление серьезно. Спешил, задерживался, вдохновенно водил кистью. Хозяйка одобрительно кивала и все размышляла, какую из дочерей выберет знаменитый художник для совместной жизни, а он взял да и выбрал их гувернантку. Позже написал: «Я женился, как истинный артист. Влюбился, как никогда раньше. Через две недели все было кончено. Мы поженились. Теперь, восемь месяцев спустя, по-прежнему чувствую себя счастливым».

Молодожены поселились в Феодосии, в доме, построенном по проекту хозяина. Часто приглашали гостей. Юлия Яковлевна родила четырех дочерей: Елену, Марию, Александру и Жанну. Занималась воспитанием детей (девочки были погодками) и челяди, пока муж пропадал в мастерской возле своего очередного моря.

 

Іван Айвазовський з дружиною Юлією Грейвс та чотирма доньками зліва направо: Олександрою, Марією, Оленою та Жанною
Иван Айвазовский с женой Юлией Гревс и четырьмя дочерьми. Слева направо: Александра, Мария, Елена и Жанна / wikipedia.org

 

Иван Константинович снимал этикетки с бутылок шампанского и заменял их на собственные водные пейзажи. Хотя имели личного повара, охотно придумывал десерты.

Но согласие длилось недолго, и супруги начали ссориться. Одни говорили, что женщина обожала петербургские балы, променады, светскую жизнь, а благоверный заставлял мариноваться в провинциальной Феодосии. Другие отмечали, что у Юлии Яковлевны были больные нервы, а еще тяжелый характер.

Она постоянно раздражалась, без конца жаловалась на жизнь, презирала собственного мужа. Это происходило не только в быту, но и письменно, поскольку не уставала писать многочисленные жалобы, просьбы, заявления, в которых унижала избранника и преуменьшала его достоинства. В конце концов супруги разъехались: Юлия с дочерьми направились в столицу Российской империи (там и кавалеры для дочерей перспективнее), а Иван остался.

Конечно, бывшая вместе с детьми приезжала на лето, отдыхала, любовалась пейзажами (Айвазовский каждой из дочерей отписал по имению в Крыму), но официально развелись в 1877 году, когда маринисту исполнилось шестьдесят. Художник никогда не изменял своей колыбели и не уставал это подчеркивать: «Мой адрес всегда в Феодосии».

 

РОЖДЕНИЕ «ДЕВЯТОГО ВАЛА»

 

«Девятый вал» сразу стал знаменитым. Репин долго созерцал эмоциональное полотно, жмурился, держался за подбородок, а потом воскликнул: «Это же шедевр!» И действительно… Рассвет только что забрежжил. Повсюду следы пережитой бури. На мачте несколько уцелевших моряков, а впереди та самая волна-убийца. Девятая. Солнце пронизывает возбужденные фиолетовые волны, выискивая в них бирюзу. Где заканчивается небо и начинается вода — не разберешь. Все смешалось в одну кучу.

 

Іван Айвазовський. Дев'ятий вал, 1850
Иван Айвазовский. Девятый вал, 1850 / wikipedia.org

 

Поговаривали, что начал работу после того, как сам пережил мощный шторм и чудом остался жив. Вода в тот день была настолько неистовой, что парижские некрологи поспешили обнародовать известие о его гибели, но Иван оправился, отогрелся, заперся в мастерской и не выходил из нее почти одиннадцать дней, пока не наполнил воду титанической силой и мощью.

Как бы там ни было, все его полотна дышали, а волны накатывали друг на друга прямо на глазах. А еще в них неимоверное количество солнечного и лунного сияния. Один подозревал свечи за картинами, другой — использование флуоресцентной краски, которой в то время еще не существовало.

В таких случаях художник устраивал публичные сеансы живописи. Зеваки удобно усаживались и не успевали даже ойкнуть, как из-под кисти брызгала лазурная и васильковая вода. Через некоторое время всплывали новые сплетни, что «маляр» глухонемой, потому что только человек с подобными недостатками может так остро воспринимать окружающий мир».

Главными героями упорно оставались степь и море, хотя не чурался пейзажей Италии, Турции и даже Антарктиды. Писал портреты крымских татар и армянских деятелей. Время от времени возвращался к жнецам, волам, чумацким обозам. К остроклювым тополям, стадам неразумных овец. Крестьянским будням и гуляниям.

Особенно удалась одна сельская свадьба. На полотне — выжженное поле, вероятно, осеннее. Дом под соломенной крышей, гости в праздничном, сваты с красным стягом (верный признак, что невеста девственница). Волы нагружены приданым, а из-за крыши выползает злобный ураган.

 

Іван Айвазовський. Весілля в Україні, 1892
Иван Айвазовский. Свадьба в Украине, 1892 / wikipedia.org

 

ЩЕДРАЯ ДУША ТВОРЦА

 

Иван Айвазовский был состоятельным, однако умел не только зарабатывать, но и раздавать. На собственные средства построил картинную галерею, библиотеку, школу, провел железную дорогу от Джанкоя до Феодосии. Заботился о питьевой воде. Из его фонтана разрешалось пить всем жаждущим, но из специальной серебряной кружки, помеченной надписью: «Выпейте за здоровье Ивана Константиновича и его семьи».

Кроме того, художник стал крестным отцом большого количества детей и справил приданое не одной бедной армянке. Был лично знаком со многими художниками. Однажды в Петербурге мариниста представили Шевченко, однако особой дружбы не получилось. Оба оказались амбициозными, несколько самоуверенными, и впоследствии Тарас Григорьевич в своей автобиографической повести отметил, что маринист не понравился с первого взгляда. Что-то в нем прослеживалось несимпатичное, вежливо-холодное, даже отталкивающее.

Не получилось дружбы и с Антоном Чеховым. Прозаик не мог понять, как так: жить и совсем не читать да еще и не стыдиться своей неосведомленности. Живописец в ответ переспросил: «А вам не стыдно не написать за всю жизнь ни одной картины?» На том и разошлись. Достоевский тоже не рассыпался в комплиментах, напротив, критиковал за повторяемость. Зато с Николаем Гоголем сразу нашли общий язык. Шастали по карнавалам (Гоголь в шароварах, Айвазовский переодетый испанцем), беседовали на украинском, Николай охотно читал товарищу отрывки из «Мертвых душ».

Новая любовь вспыхнула в самый неподходящий момент. Однажды по дороге шла траурная процессия, а за гробом брела молодая и привлекательная женщина в темных кружевах. Иван Константинович стоял на обочине и не мог отвести глаз от двадцатипятилетней Анны Бурназян. Что-то в ней притягивало и сбивало с толку. Говорят, выдержал положенный срок траура и через год сделал вдове предложение.

Женщина ответила согласием и стала лучшей спутницей, хотя была моложе его дочерей. Зато терпеливой, почтительной, преданной. Айвазовский не уставал повторять, что счастье ему в очередной раз улыбнулось. Жену безумно ревновал, часто рисовал, а она не посещала выставок, зато охотно нянчила девятерых внуков Ивана.

 

Иван Айвазовский. Анна Никитична Бурназян-Саркисова, 1894 / wikipedia.org

 

Чехов и здесь сунул свой нос и подчеркнул с большой иронией, что дедушка Отелло держит в «ежах» свою жену, хотя сам недалекий и балансирует между добряком-армянином и алчным архиереем, зато руку подает по-генеральски и живет в роскошном имении Шах-Мамай. Подобные увидишь разве что в Персии.

Но супруги и дальше жили в гармонии и согласии, пока ночью у художника не произошло кровоизлияние в мозг. На мольберте осталось незавершенное полотно. На нем: почти черная водяная гладь и посудина, запятнанная дымом и огнем. Одним словом — «Взрыв турецкого корабля».

Хоронили со всеми почестями. Траурная процессия растянулась от дома покойного до армянской церкви Сурб Саркис, где художника крестили и венчали. Флаги были приспущены, лавки закрыты, фонари задрапированы черным тюлем, дорога устлана маками, ромашками, редкими горными пионами. К церемонии привлекли местный гарнизон, что было неслыханным для похорон гражданских.

Город погрузился в глубокий траур на целых три дня. Вдова Анна Никитична в знак своей скорби двадцать пять лет не выходила из дома, а на надгробии установила саркофаг с надписью: «Рожденный смертным, оставил по себе бессмертную память». Так оно и есть.

Со дня кончины художника прошло более ста двадцати четырех лет, а его картины до сих пор продаются на аукционах за миллионы долларов. На них расхристанное, ошеломленное, раздраженное, ленивое, сдержанное и флегматичное море, а еще вечный зной и широкая украинская степь.


При копировании материалов размещайте активную ссылку на www.huxley.media
 
Вступая в клуб друзей Huxley, Вы поддерживаете философию, науку и искусство

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Получайте свежие статьи

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: