КОРНИ И КРЫЛЬЯ с Борисом Бурдой: Мария Примаченко из села Болотня под Киевом — известная украинская художница, пишущая диковинных зверей

 

Примитивный — это хорошо или плохо? Обычно, при ответе на этот вопрос, долго не думают. Если вас лично назовут примитивным — вы обрадуетесь, поблагодарите, будете этим хвастаться? Вот видите? И словарные значения этого слова не утешают — что «простейший, несложный и грубый по выполнению», что «недостаточно глубокий, слишком упрощенный». Явно не похвала.

Так почему же художников, представляющих целое художественное направление, называют «примитивистами»? Что же они, выходит — грубые по выполнению, слишком упрощенные, недостаточно глубокие? Как бы не так — их картины выставлены в лучших галереях мира, стоимость их зашкаливает, интерес к ним высок, а большие мастера традиционных направлений не могут повторить их «грубые по выполнению, слишком упрощенные, недостаточно глубокие» работы.

Такие вот дела — художники-примитивисты отнюдь не примитивны. Они действительно не освоили или просто не стали применять правила, по которым создают картины другие художники — они просто выдумали свои правила, не менее интересные.

 

 

Да, формы их картин упрощены и кажутся примитивными, напоминающими творчество детей или художников древнейших времен — но это только на первый взгляд. Их работы характеризуются своей собственной системой гармонии, отличающейся от привычной, но богатой и тонкой.

Есть художники-примитивисты, ранее работавшие во вполне традиционной манере — скажем, Михаил Ларионов, основатель целого направления, именующегося неопримитивизмом.

Но многие из них — непрофессионалы. Анри Руссо, скромный чиновник таможенного ведомства, Нико Пиросманишвили, рисовальщик вывесок для магазинов и забегаловок по бартеру, за порцию-другую харчей заказчика, Бабушка Мозес (если уж официально — Энн Мэри Мозес) жена фермера, которая только уже после смерти мужа, почти дожив до семидесяти, стала рисовать, потому что вышивать ей уже сильно мешал артрит.

Так что не удивляйтесь, что равный им собрат по таланту появился на свет в совершенно далекой от искусства простой крестьянской семье в селе Болотня под Киевом. Собственно, почему нет?

Мария Авксентьевна Примаченко появилась на свет под Новый Год: по старому стилю — в 1908 году, 30 декабря, по новому — уже в 1909, 12 января. Родители у нее были обычные крестьяне, притом люди достаточно одаренные.

 

 

Отец был прекрасным плотником, охотно мастерящим соседям на заказ красивые ограды дворов, мать замечательно вышивала и передала дочери свой талант — всю жизнь Мария Авксентьевна предпочитала носить сорочки, вышитые ею самолично.

Особо радужной при рождении ее судьба никому не представлялась — жизнь небогатого украинского крестьянина, она сами знаете какая — Шевченко в школе, чай, наизусть учили…

Но от тяжелой работы в поле ее судьба уберегла, хотя лучше бы она этого не делала — еще совсем маленькой девочкой она заболела полиомиелитом. Антипрививочников бы за шиворот и носом потыкать — сейчас полиомиелит благодаря вакцинам Солка и Сэбина практически исчез, а в свое время он просто калечил людей на всю жизнь, если вообще оставлял в живых.

 

 

Какая там работа в поле — она и ходить могла с трудом! Болезнь не отпускала ее всю жизнь, практически на всех фото она на костылях.  В селе ее даже прозвали Мария Кривая — что ж, такая она и была.

Уже в наше время, после выставок по всей Европе, от Москвы до Парижа, ей сделали три операции, ломали кость и сращивали вновь — толку от этого было немного, разве что соорудили ей протез, позволивший перемещаться с чуть большими удобствами.

Она только шутила: мол, в юные годы — на костылях, а под старость — красавица с плавным ходом. Длинные юбки скрывали протез и порой даже было трудно догадаться, что перед вами калека.

Но это все было уже потом. А пока что ей приходилось терпеть ужасные боли, которые не оставляли ее в покое до самой смерти. Зато зрение и слух обострились до предела — по закону компенсации, так часто бывает.

Не раз врачи, совещающиеся о ее болезнях шепотом в соседней комнате, обнаруживали, что она все прекрасно слышит. Но выполнять обычные для ее сверстниц сельскохозяйственные работы у нее не было никакой возможности. Какой толк для семьи от беспомощной инвалидки? Так ей и жить, никому не нужной и полностью зависящей от милости близких?

Для человека талантливого и сильного — не так. Такой человек находит что-то полезное для себя и окружающих во всем, даже в таком несчастье. Невозможность работать в поле со всеми, дала ей свободное время, и она нашла, как его использовать.

 

 

Она потом вспоминала: «Начиналось всё это так — как-то около хаты, у речки, на убранном цветами лугу пасла я гусей. На песке рисовала всякие цветы, увиденные мной. А потом заметила синеватую глину. Набрала её в подол и разрисовала нашу хату…».

Соседям рисунок понравился, причем настолько, что они стали обращаться к девочке с просьбой нарисовать что-нибудь такое и на стенах их домов — разумеется, не бесплатно. Первым ее гонораром за выполненную работу, вроде бы оказался поросенок.

Вещь в хозяйстве полезная, а в те нелегкие времена особенно ценная. 1909+17 (столько ей было тогда лет) — получается 1926, год заведомо достаточно голодный, так что для всей ее семьи такой гонорар существенно помог им просто выжить.

Живописи ей было мало — она серьезно увлеклась вышивкой, вышивала оригинальными неповторимыми узорами не только рубашки, но и полотенца. Ее даже пригласили в открывшуюся тогда школу для народных мастеров. Там ее и приметила мастерица-ткачиха из Киева Татьяна Флору.

Ее роль в жизни Марии Примаченко огромна — она не только разглядела ее талант, но и приложила усилия, чтобы он развивался, пригласив ее поработать и поучиться в экспериментальных мастерских Киевского музея украинского искусства. Эту мастерскую как раз тогда преобразовали в Школу народных мастеров, и в 1936 году она ее закончила.

 

 

Она не только усовершенствовала то, что и так хорошо умела — она освоила новую для себя отрасль: роспись керамики. Народный мастер Аким Герасименко изготовил несколько керамических блюд и кувшинов самых различных форм, а она разрисовывала их изображениями диковинных зверей. Сама же она керамикой занималась мало, сохранилась только одна керамическая работа, достоверно принадлежащая ей — «Крокодил».

Где она таких зверей видела — не совсем ясно. Она закончила всего четыре класса, дома у нее, по воспоминаниям знакомых, никогда не было ни книг, ни газет — вообще.

Тем не менее под ее кистью возникали и зеленые слоны, и черные обезьяны, и оранжевые львы, и голубые бобры, изукрашенные золотыми рыбками, и желтые голуби в красную крапочку, и синий бык в желтый горошек.

Ее спрашивали: «А почему вы не рисуете людей?» и получали ответ: «Так это же они и есть!». Только в уже немалом возрасте она увидела настоящих львов и слонов — в цирке, куда именно за этим ее свозил большой поклонник ее творчества Сергей Параджанов.

После этого она продолжала рисовать своих зверей — совершенно непохожих на настоящих, увиденных в цирке. Это был ее собственный мир, и ей было видней, какого цвета в нем слоны.

Ее разноцветный зверинец почти сразу стал сенсацией, которая перешагнула границы не только Украины, но и СССР. Сенсационный успех на республиканской выставке народного искусства в Киеве, триумфальные экспозиции в Москве и Ленинграде — и вот уже в 1937 году 10 ее работ попадают на «Экспо» в Париже.

В украинских источниках время от времени появляется рассказ о том, что об ее работах восторженно отозвался сам Пикассо — вот только доказательств такого приятного утверждения мэтра не найти даже с собаками, а источники посолидней и почестней сразу предупреждают, что документальных подтверждений такого высказывания пока обнаружить не удалось.

Ох уж мне эти патриоты — чтобы так напакостить родной стране, у врагов порой просто воображения не хватает… Но вот заведомо нелепым и невозможным такое высказывание Пикассо не кажется — масштаб таланта достаточно велик, чтобы не отметать такую возможность с порога.

Кстати, работы самого Пикассо Мария Примаченко видела — художница Людмила Лысенко привезла ей альбом Пикассо. Мария посмотрела альбом и сказала одну-единственную фразу: «В нашем селе этого бы не поняли».

К Марии Примаченко приходит и больший успех, чем творческие достижения — она находит настоящую любовь. Это ее односельчанин, пехотный лейтенант Василий Маринчук. Но их счастье длится недолго — начинается война. Из писем Марии он еще успевает узнать, что у них родился сын Федор. В ответном письме он желает ребенку счастья и говорит, что сейчас он должен будет идти в пятую атаку подряд. Это было его последнее письмо. Мария так никогда и не смогла даже узнать, где он похоронен.

Она вспоминала, что перед смертью любимого она видела удивительный сон: сад, где все наоборот — корни торчат в небо, а цветы растут в землю. После получения похоронки она вышила скатерть черными розами и накрыла ей стол. А кисти отложила в сторону — несколько лет после смерти Василия она не рисовала ничего. Наверное, не могла.

После войны ее коллега, киевский художник, не раз приезжал к ней в село — сватался. Говорил: «Вы все ждете Василия? Уже похоронке столько лет». А она отвечала: «Все может быть, какая-то ошибка вышла, так бывает в жизни. Я все жду-жду-жду, а там посмотрим, не обижайтесь на меня, пожалуйста, добрый человек, идите с Богом». Так и прожила всю жизнь одна, воспитывая сына — он тоже стал художником, проявил немалый талант и был удостоен звания народного художника Украины.

То, что она не рисовала картин, на ее доходах не сказалось — она за всю жизнь ни одной картины не продала, только дарила. А зарабатывала она вышивками и шитьем одежды, особенно свадебных платьев. Фасон и покрой она выбирала «на глаз», ножницами не пользовалась — просто рвала ткань, но результат устраивал заказчиков, и она не особо нуждалась.

Двузначное число лет прошло, пока она все-таки решилась снова взять в руки кисть. Изменилось и общество — наступили динамичные шестидесятые, интерес ко всему яркому и нестандартному возрос.

И ей опять повезло встретить на своем пути толкового и доброжелательного к ее творчеству человека, который обеспечил новую вспышку популярности ее творчества — кинодраматурга и сценариста Григория Местечкина. Тот стал автором сценария документального фильма об ее творчестве с точным названием «Сотвори свое солнце», который вышел в 1968 году.

Местечкин не только снял о Марии Примаченко фильм — он в какой-то мере стал ее продюсером в те времена, когда этой профессии в СССР вообще не существовало. Он вел, как мы сейчас бы сказали, лоббистскую деятельность, проталкивал в верхах вопросы о присуждении ей премий и почетных званий (в 1960 году она получила орден «Знак Почета», в 1966 году — Государственную премию УССР имени Тараса Шевченко, а в 1970 голу — звание заслуженного деятеля искусств УССР).

На вернисажах в кругу профессионалов от искусства она терялась, становилась мало разговорчивой, но вскоре научилась отвечать собеседникам — обычно короткими заученными фразами, скорее всего, Местечкин их для нее и готовил.

 

 

Она подписывала свои картины, как обычно — практически без знаков препинания, пользуясь не литературным языком, а народным диалектом. Но Местечкин, судя по всему, вмешался и в это, подсказывая ей актуальные темы и подписи, вроде «Украинский миллиард — пудов хлебозаготовок», «Мои цветы киевскому «Динамо» (после выигрыша суперкубка), и даже совершенно ранее для нее невозможное «Галя свиней в колхозе кормила. Вырастила поросят тысячу и семьдесят». Впрочем, картины от подписей не блекли и не выцветали. 

Вся ее жизнь по-прежнему протекала в ее родном селе. Даже когда случился Чернобыль и ее родная Болотня оказалась в тридцатикилометровой зоне, она отказывалась ее покинуть. В ее творчестве появился чернобыльский цикл. Под фантастическими зверями, изображенными на картинах этого цикла, появляются удивительные подписи.

Например, «Таким снился четвертый блок По нему будут расти цветочки А будут нести деточки цветочки Как памятник будет навек около него Будут прилетать голубчики наши герои Спасли нас ушли от нас».

А под изображением особенно страшного зверя с двенадцатью чудовищными зубищами и языком, вываливающимся изо рта, она поставила подпись: «Господин Рейган, На эту картину посмотри и задумайся, какая эта Атом тяжкая и тяжолая и неразумная…». Наверное, чтобы Рейган больше так не делал…

В независимой Украине Мария Примаченко пользовалась не меньшим почетом и уважением, чем в СССР. В 1994 году ей вручили почетный знак отличия Президента Украины. Она продолжала активно работать, до 75 лет даже не пользовалась очками — зрение и слух, как уже говорилось, у нее были прекрасными.

Невестка Катерина вспоминала, что до самого последнего для у свекрови была прекрасная память и полностью сохранившиеся умственные способности — никаких старческих немощей. Она скончалась 18 августа 1997 года в почтенном возрасте, на 88-м году жизни. Сын положил ей в гроб, рядом с левой рукой, карандаш и школьную тетрадку…

Большой талант тем и отличается, что после окончания жизни его прославляют не менее активно, чем при жизни. По решению ЮНЕСКО 2009 год был признан Годом Марии Примаченко — это почесть редкая, достающаяся только деятелям искусства, чье творчество имеет всемирное значение. Президент Ющенко несколько ранее издал указ о праздновании 100-летия со дня ее рождения.

 

 

Правда, фамилия в этом указе несколько иная — Приймаченко. Еще при ее жизни режиссер Лесь Танюк высказал мнение, что написание Примаченко — результат русификации, и она согласилась — она вообще боялась начальства. Но как только Танюк куда-то отлучился, она объяснила, что надо писать Примаченко, потому что у них в селе говорили именно так — «примак», а не «приймак». Сама она подписывала свои картины только «Примаченко».

В итоге, в 2010 году, Высший административный суд решил, что правильное написание ее фамилии — именно Примаченко (это понадобилось при рассмотрении дел о ее наследстве). Не буду спорить с почтенной инстанцией, а с самой носительницей фамилии хочется спорить еще меньше — ей явно виднее. Впрочем, такое бывает — есть варианты написания и у других известных фамилий. В конце концов, мы все знаем и сподвижника Дарвина Томаса Гексли, и писателя Олдоса Хаксли — а ведь они дед и внук, и фамилия у них одна и та же, Huxley, только сложилась привычка читать ее по-разному.

В Украине и во всем мире ей продолжают воздавать заслуженные почести. В Киеве появился бульвар Марии Примаченко, в ее честь назвали улицы в Броварах и Краматорске, в ее честь назвали малую планету с каталожным номером 14624. Даже скандалы не оставляют ее, как живую.

В 2013 году всемирно известную финскую компанию «Маримекко», изготовляющую товары для дома, уличили в плагиате ее работы «Крыса в дороге». И компания, и дизайнер признали плагиат и принесли извинения.

Хуже закончилась история с ограблением ее дома — бандиты унесли до сотни ее картин, каждая из которых имеет только страховую цену не меньше 10000 долларов, и пока поймать их не удалось. Но это пока…

Что бы она сама сказала об этих скандалах? Возможно, что и ничего — она всегда была занята: рисовала. Незадолго до смерти она говорила с известным журналистом Юрием Ростом и сказала ему, что уже была в раю. Там очень красиво, фабрика, светлая комната, столовая чистая и большая, только люди спокойнее и приветливее.

Делала она там то, что и всегда — рисовала картины. Однажды увидела бригадира с крыльями и сказала ему, что сегодня воскресенье и она хочет отдохнуть, а тот, вежливый такой, ответил, что тут выходных нет. Ей это не понравилось, и она вернулась на землю. Правда, ненадолго. Сейчас она, конечно же, в раю, и рисует там семь дней в неделю. Без выходных.