Иконопись и религиозная живопись в православном искусстве 14-19 веков (Часть II)

Александр Иванов. Явление воскресшего Христа Марии Магдалине. 1835

Huxley продолжает знакомить своих читателей с историей православной живописи 14-19 веков.

Вы сможете увидеть разницу между академической живописью Александра Иванова и его же вдохновенными библейскими эскизами.

А также, глубоко прочувствовать новую философию религиозной живописи, остро проявленную, в серии «Страстей Христа» Николая Ге.

Читать часть I

 

Александр Иванов (1806 – 1858)

 

В 1834—1835 годах Александр Иванов написал «Явление воскресшего Христа Марии Магдалине». Картина имела большой успех, как в Риме, так и в Санкт-Петербурге, где в 1836 году художник удостоился за неё звания академика.

Изображён момент, когда Мария Магдалина узнаёт воскресшего Христа, который жестом правой руки останавливает её порыв, говоря ей: «Не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему».

Ободренный успехом, Иванов принялся за «Явление Христа народу». Работа затянулась на двадцать лет (1836—1857), и только в 1858 году Иванов решился отправить картину в Санкт-Петербург и явиться туда вместе с ней.

На берегу Иордана Иоанн Предтеча со своими учениками крестил народ, когда видел, идущего вслед за ним Христа, Иоанн указал на него, как на Спасителя, который принесёт себя в жертву и этим искупит грехи мира.

Гоголь говорил, что вся материальная часть картины Ивановым уже исполнена, и исполнена в совершенстве, но, чтобы «изобразить на лицах… ход обращения человека ко Христу», мало неустанной работы, натуры, воображения, нужно, сверх всего этого, истинное всецелое обращение ко Христу самого художника. «И это было предметом сильных страданий его душевных и виною того, что картина так долго затянулась».

Уже с конца 1830-х годов он стал позволять себе некоторые отходы в сторону от работы над картиной. До 1848-го (года «перелома») таких отходов у него было немного, но каждый, так или иначе, подводил его к будущим библейским эскизам.

Эти композиции, наполняющие все альбомы и большую часть отдельных рисунков, рождались, набрасывались углем и потом отделывались – все одновременно, хотя все это происходило в продолжение восьми лет, то есть с 1849 года до начала 1858 года, года его поездки в Петербург и кончины.

«Библейские эскизы» Александра Иванова — сравнительно малоизвестные и совсем малоисследованные творения великого мастера, хотя, по оценке В. Стасова и А. Бенуа, они не уступают, а, возможно, и превосходят по своему художественному достоинству его ранее написанную прославленную картину «Явление Мессии». Первое полное их издание было осуществлено больше ста лет назад в Берлине.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

В самом художнике постепенно назревали сомнения и колебания. Сначала это были антицерковные настроения, поиски подлинно религиозного чувства, которые он противополагал пустой официальной церковности, — в это время его возмущали художники, которые служили церкви без веры, в качестве бездушных наемников.

По замыслу Иванова, серия его библейских эскизов должна была служить украшением особого на то предназначенного здания. Здание это отнюдь не должно было быть церковью. Искусство выходило из подчинения церкви.

Здание, для которого предназначены были эскизы, должно было стать чем-то вроде храма мудрости, в котором зрители на художественных образах могли бы видеть историческое прошлое человечества историю его умственного и нравственного роста, и этим воспитывать своё собственное самосознание.

Все эскизы, числом более двухсот (включая и завершенные в цвете листы, и наброски) исполнены на сюжеты Ветхого и Нового заветов, причем преобладают евангельские эпизоды – история Христа.

 

Ге, Николай Николаевич (1831-1894)

 

По мнению Ге, религиозность – проявление высшей духовности. Иными словами, живопись, которую Ге именовал религиозной, была философской. Диалектика мышления Ге, подчинённая утопичности идеала, проявлявшейся в особом подходе к выбору типажа, в композиционном и колористическом строе его произведений, в необычных формах сближения действительности и идеала.

В «Тайной вечере» это находит своё высшее выражение в том, что прототипом образа Христа явился А.И. Герцен. Название – «Отшествие Иуды», которое одно время носило произведение, более точно передаёт буквальный смысл изображённого в нём события.

Погружённый в глубокую тень вероотступник стоит, выпрямившись, лишь слегка согнув голову. Фигура его, обрисованная плавным обтекаемым силуэтом, кажется ещё более стройной по контрасту с нескладной фигурой прямодушного Петра. В Иуде чувствуется сила и мрачноватая величавость.

Рубеж 1870 – 80 годов, Ге разочаровался в живописи, жил на хуторе в Черниговской губернии и занимался хозяйством. В 80-е годы Ге как бы начал заново. Слова Л.Н. Толстого : «Наша нелюбовь к низшим – причина их плохого состояния…», как искра воспламеняет художника.

Он также стремится взывать, проповедовать, зажигать людей, раскрывать их глаза на самое трудное и больное в жизни. Для выражения всех этих мыслей Ге вновь обращается к евангельской теме; он хотел представить самые страшные сцены из жизни Христа, чтобы с их помощью воплотить все те мысли, которые его так сильно волновали.

Серия «страстей Христа», начата в конце 80-х годов и закончена, в год смерти художника – в 1894 году. «Прежде, в молодые годы, — говорил художник, — я и сам отделял религиозную живопись от исторической, но потом я увидел, что истинно историческая живопись должна быть непременно религиозной, точно также, как религиозная не может быть исторической».

В евангельских иллюстрациях Ге заметны две тенденции. Одна из них находит выражение в большинстве листов цикла и связана с идеей поиска истины. Иисус этих листов – вызывающий острую жалость фанатик, одинокий и исступлённый, навязывающий миру, как наказание свою любовь.

Ге ищет и находит самую экономную и самую безжалостную графическую формулу: иногда кажется, что ломкие линии его карандаша сами по себе рождают чувство боли. В желании быть сразу и безошибочно понятым он отказывается от поисков «художественного» и достигает большой художественной правды.

В картине «Выход Христа с учениками с тайной вечери в Гефсиманский сад» свет приобрёл какую-то тягучую вязкость, контрасты света и глубокой непроглядной ночи определённы и трагичны. Ощущение надлома и беспокойства передаётся неспешным и как будто неотвратимым ритмом.

Воздействие картины основано не на сюжете, а на настроении, на эмоциональной среде, рождённой характером освещения, ритмом линий и масс, фактурным разнообразием, цветовой гаммой от светло-зелёных до иссиня-чёрных тонов, словно драматичных уже в самой своей потенции. Лунная ночь вызывает тоскливое и томительное чувство.

Картина делает то, что нужно, раскрывает целый мир той жизни Христа вне знакомых моментов и показывает его нам таким, каким каждый из нас может себе представить по своей духовной силе

Лев Толстой

Лев Толстой в своём переводе евангелия считает брошенную Пилатом Христу фразу «Что есть истина?» не вопросом, обращённым к нему, а ироническим замечанием человека, не имеющего идеалов и во всём сомневающегося.

Замечание скептика-римлянина означает, что истины нет и, следовательно, говорить о ней бессмысленно
Картина «Что есть истина?» стала едва ли не центральной. Противопоставление Христа и Пилата явилось главным стержнем картины.

С одной стороны холёная сытость, полное довольство, полная незаинтересованность в вопросах морали; с другой – страсть, горение, вечное искание истины. Спина Пилата становится выразительной, в ней выявлена масса, инертная и грубая. Христос стоит в тени, он худ и бледен, исчезает телесность его фигуры. Но в этой бестелесности живёт дух, напряжённый, горящий, дух протеста и борьбы.

Впервые Ге порывает с многовековой традицией, отказываясь от привычного изображения Христа, человека совершенного и духом, и телом. Ге заливает светом весь первый план; от этого плитки пола – красные в обычном освещении – становятся ярко-жёлтыми до рези в глазах. Свет и тень контрастирует, как цвета, противопоставленные друг другу силой своего звучания. В освещённых местах красочный слой картины густой, шероховатый грубый.

Ясно выражена программа художника в его словах:

Я сотрясу все их мозги страданиями Христа … Я заставлю их рыдать, а не умиляться!

Изображение Христа, по словам Толстого, прошло длительную эволюцию. Его долго изображали как бога, а потом перешли к его трактовке как исторического лица. Последнее представляет ряд затруднений, во-первых, потому, что трудно изображать как историческое лицо того, кто признаётся богом.

Многочисленные попытки свести Христа на почву обыденной жизни, изображать его, заботясь только о законах красоты и т.д., имеют некоторый смысл, но не решают проблемы. Картина Ге составляет эпоху в искусстве как раз потому, что в ней показан «Христос и его учение не на одних словах, а на деле, в столкновении с учением мира».

В картине «Совесть. Иуда», томительный свет и искрящийся воздух, камни и непрозрачная стена сада помогают установить конкретную взаимосвязь между силуэтом двигавшегося, а теперь застывшего, оцепеневшего Иуды и медленно уходящими в темноту, словно в небытие, фигурами и порождают чувство тоски, безысходности и нравственной тревоги.

В картине «Суд Синедриона. Повинен смерти», в движении толпы Ге видел не только выражение фарисейской торжественности. Это скорее победа заблуждения, чем победа зла. Ге считается с логикой заблуждения и не отказывается признать в нём своеобразную привлекательность. Перед зрителем проходит убаюкивающий себя красивыми звуками мир, не желающий видеть раздражительную и непривлекательную правду.

Христос Ге – не совершенный герой, подавляющий своим превосходством, не ведающий сомнений. Его связь с толпой, принадлежность к ней также существенны, как и противостояние толпе. Христос Ге выражает горькое и сладкое чувство нести людям правду и страдать за неё.

В той среде, в которую помещает художник Христа, он выглядит пришельцем из другого мира, неожиданно вносящим в библейскую неторопливость судорожную нервность и впечатлительность 19 столетия. В решении образа Христа, отмеченный ещё Достоевским, антагонизм между добром и красотой, между нравственным и эстетическим, демонстративно доведён Ге до их резкого противопоставления и взаимного исключения.

В последних картинах Ге окончательно исчезает Христос не только религиозной, но и художественной традиции, уступая своё место поруганному и обречённому человеку. «Цель религиозного искусства не в поддержании созданных предрассудков, а в радикальнейшем искоренении всех фетишей и низвержении кумиров», — говорил Ге.

Свет в «Голгофе» воспринимается не как поток тёплых солнечных лучей, а как ровное и страшное идущее из беспредельных космических глубин сияние. Окрашенный общим рефлексом среды, сухой и испепеляющий свет – мощное в своей активности средство, передающее неизбежность и глубину трагедии.

Толстой писал художнику в феврале 1894 года про «Распятие»:

То, что картину сняли, и то, что про неё говорили, — это очень хорошо и поучительно. В особенности слова «это бойня». Слова эти все говорят: надо, чтобы была представлена казнь, которая теперь проводится так, чтобы на неё было также приятно смотреть, как и на цветочки.

 

Удивительная судьба христианства! Его сделали домашним, карманным, обезвредили его, и в таком виде люди приняли его, привыкли к нему, на нём устроились и успокоились. И вдруг оно начинает развёртываться во всём своём громадном, ужасающем для них, разрушающем всё их устройство
значении…

По материалам wikipedia.org, icon-art.info и thelib.info

Продолжение следует …