Всеволод Зиновьевич Нестайко (30 января 1930 — 16 августа 2014) — украинский советский писатель-прозаик, классик современной украинской детской литературы. Наиболее известна его трилогия «Тореадори з Васюківки». Для его произведений характерны человечность, доброта и светлый взгляд на жизнь, а также необычайное чувство юмора, которое с детства влияет на ваше собственное и потом не оставляет вас всю жизнь / uain.press
Его называют «украинским Марком Твеном». В каждом его произведении доминируют человечность, искренность, тонкий юмор и безграничная любовь к детям. В течение жизни Всеволод Нестайко создал сорок книг, которые были переведены на сто тридцать шесть языков. Тираж — более двух миллионов. Считал, что радость не разделенная с другом — это не радость, а лучшие люди — «утренние», то есть те, которые только что проснулись. Они бодрые и свежие, как огурчики.
По повестям Нестайко было снято три короткометражные ленты, но «Тореадори з Васюківки» запретили для просмотра в советской Украине. Автор обожал Печерск, жил на Липках. Имел массу премий, орденов и наград. Был убежден, что детство — самая счастливая пора, и продолжал творить для младших школьников до старости.
Однажды он увидел странный сон, где у него на щеках и носу сидел солнечный зайчик и щедро рассыпал веснушки. Проснулся озаренный идеями. Вот и сюжет для новой сказки. Почему именно сказка, ведь он солидный взрослый мужчина? Заведующий редакцией в издательстве «Веселка». А все потому, что не прожил собственное детство, поскольку веселье перечеркнул голод, за ним — война…
КАК ВЫРАСТИ С ПОМОЩЬЮ УТЮГА И СМЕТАНЫ
Первым воспоминанием был поезд, в котором направлялись в Киев, спасаясь от голода. На одной из остановок в вагон зашли дети-попрошайки и начали петь: «Позабыт, позаброшен с молодых юных лет. Я остался сиротой, счастья-доли мне нет…» Вадик (так называла его мама, не восприняв данное мальчику отцом имя) моментально запомнил и, когда прибыли к тетке, вскочил на табуретку. Старался, выводил, а слушатели, вместо того чтобы хлопать, почему-то безутешно плакали. Он вздохнул и привычно попросил есть. Мать в который раз показала пустые сумки и кастрюли.
— Ну так дай хоть воды.
Кроме голода донимали болезни. Стоило выздороветь после простуды — на тебе коклюш: справился с коклюшем — получай ангину или скарлатину! Так что здоровым себя почти не помнил.
Жили около Владимирского базара при школе № 56. Мать учительствовала, а малыша закрывала одного. Нагрузка была приличная, пропадала в школе с утра и до позднего вечера, а ребенок горько плакал под дверью. Пугали тишина, одиночество, собственная беспомощность. С детства мечтал стать капитаном дальнего плавания.
Представлял одну и ту же картину: как стоит на капитанском мостике, вокруг волнуется море, а у него не дрогнет ни одна мышца. Но не суждено было. Юноша оказался дальтоником: не отличал красный от зеленого, поэтому не смог бы работать с системой световой сигнализации.
Наконец — школа, от которой всеми силами пытался откреститься. Рыдал навзрыд: «Горе мне с вами и с вашей школой». Мама преподавала русский, но отдала мальчика в украинское заведение, потому что должен был знать язык своего репрессированного отца. Вот только дети дразнили немилосердно за маленький рост и рыжие волосы. Куда бы ни направлялся, в спину летело «море горит», «пожарная машина», «рыжий африканский ежик».
Чтобы казаться выше, поднимал чуб кверху, делал себе шевелюру. Чего он только не выдумывал: привязывал к одной ноге утюг, а ко второй — кусок рейки и цеплялся в ванне к трубе. Висел, вытягивался. Давился сметаной (кто-то сказал, что сметана также помогает расти).
Стоял под ливнями, ведь и дураку ясно, что под дождем все хорошо растет: и яблони, и кусты боярышника, и чернобривцы. Потом подолгу шмыгал простуженным носом. Укладывался спать в семь вечера. В конце концов вырос под два метра, а рыжая шевелюра чудом потемнела.
ВОЙНА В ОРЕШНИКЕ
Все бы ничего, если бы не война. В то июньское утро играли с ребятами в контратаку. Весело так, задорно, и вдруг ожил громкоговоритель. Мальцы не растерялись: «Вот дадим тому проклятому Гитлеру! Разобьем за несколько дней». Но реальность оказалась страшнее игры. Два года мальчик вместе с мамой прожил в оккупации, в сплошном страхе.
Бывало, шагают по улице, а навстречу фашисты. Рожи красные, вероятно, пьяные, идут себе, хохочут, а мама вжимается в стену и шепчет: «Только не смотри им в глаза. Они этого не переносят». Дальше был Бабий Яр. Половина его четвертого класса пошла в урочище и осталась в нем навеки. Среди них девочка, с которой сидел за партой.
Одно из самых страшных воспоминаний: нервный крик «Облава!» — на базаре неожиданно появлялись немцы и хватали людей, чтобы вывезти в Германию. Перед тем на глазах немец убил товарища. Мальчишки на старом кладбище рвали лещину, как вдруг Павлик повернулся, чтобы сказать что-то важное, и упал с простреленным виском.
Всеволод ошарашенный застыл, а на него — черное дуло. Наконец фриц разобрался, что в орешнике дети, и опустил оружие. Второй раз оказался одной ногой в могиле, когда совсем рядом взорвался снаряд. Подростка присыпало землей, а в ушах еще долго звучал безумный крик матери: «Люди добрые, помогите, потерялся мальчик!»
Выживали тяжело. Чтобы не умереть с голоду, торговал вместе с другими подростками на Евбазе сигаретами, выискивал уцелевшие стекла и продавал. Мастерил скамейки, помогал ухаживать за лошадьми. Учился дома (мама организовала подпольную школу). Со временем о войне написал всего один рассказ «Витька» и больше не смог. Слишком болезненные воспоминания.
РОЖДЕННЫЙ РЕМАРКОМ
Время летело неумолимо. Оглянуться не успел, как стал студентом филологического, увлекся критикой, печатался в ведущих украинских журналах. Защитил диплом, который написал по роману Ярослава Гашека «Приключения бравого солдата Швейка», устроился литредактором в детский журнал «Барвинок», влюбился.
Светлану приглашал прогуляться по Крещатику, чтобы послушать соловьев (они там якобы пели до пяти утра). Вскоре молодожены поселились в коммуналке: из мебели — только кровать, этажерка, стол. Над кроватью — стариковский коврик, на этажерке — бюст Чехова (купил на свой первый гонорар), на полке — двенадцать томов того же Антоши Чехонте.
Сразу же начал писать. Первый рассказ «Шурка і Шурко» напечатали в «Барвинке». В нем говорилось о двух детях с одинаковыми именами, которые стали друзьями благодаря приступу острого аппендицита. Затем рассказал о рыжем Тимке. Тот шалил, но не от злого нрава — малыш мстил миру за свое одиночество.
После этого родилась повесть «В країні сонячних зайчиків». Выходит, стал детским писателем, чтобы дожить свое детство. Досмеяться. Доозорничать.
Прозаик быстро понял, что для детей следует писать динамично и весело, чтобы читали не отрываясь. Если забросит и пойдет играть в футбол — книга неинтересна. Поэтому прятал в тексте загадочные «магниты». Учитывал интересы дочери Леночки. Подчеркивал, что писать грустное намного легче, чем веселое, и предлагал в школах ввести урок смеха.
Дома частенько устраивали застолья. На столе — белая скатерть, хозяин в светлой рубашке и галстуке. На тарелках консервированные помидоры, сельдь, винегрет, в графине — бабушкина вишневка. Случалось, с охоты приносил зайца, освежевывал, а Светлана несколько дней косого вымачивала, начиняла гречкой и печенью. Как-то поехал на охоту, подстрелил утку, и она упала ему к ногам. Птичка была еще живой и смотрела с такой грустью, что с охотой мигом завязал. В тот же день разбил свое ружье.
В доме Нестайко всегда звучал смех: Всеволод обладал прекрасным чувством юмора. При случае рассказывал семейную легенду о собственном появлении на свет. Божился, что мама перед родами читала Ремарка «На западном фронте без перемен». Роман только что перевели на русский язык, и роженица не могла оторваться. Неожиданно начались стремительные схватки, женщина родила, обцеловала младенца и продолжила чтение. Врач, наблюдая за таким нетипичным поведением, воскликнул: «Мадам, кажется, вы родили писателя».
МАЛЬЧИШКИ С КУКУРУЗНОГО ПОЛЯ
«Тореадори з Васюківки» возникли спонтанно. Однажды Нестайко услышал о двух озорниках, которые заблудились на кукурузном поле и вышли, когда ожил сельский громкоговоритель. А еще о деде Вараве, который стрелял, только завязав один глаз платком, поскольку что он почему-то отказывался прищуриваться.
Позднее вспоминал: «“Тореадорів“ я писав вечорами на роботі, працював у видавництві “Веселка“. А вдома писати ніде було. Комунальна квартира. В одній квартирі я, дружина, донька, мама. У нас і стола письмового не було. Вже не кажу про холодильник і телевізор. І якось жили… Тому для роботи над книжкою взяв відпустку й попрямував до “Будинку творчості“ в Конча-Заспі. Тягнув із собою друкарську машинку. Бажан гуляє алеями, а я пишу-пишу. І в Одесу на відпочинок брав машинку…»
А еще черпал вдохновение в Ирпене (любимое место литераторов). Выходил из электрички, прогуливался по лесу, по дороге собирал ландыши и землянику. Придумывал что-то остроумное. Взять хотя бы мальчишек, которые решили под свинарником выкопать метро. Станция «Клуня» — станция «Кривая груша». Три копейки в один конец. Родственникам — бесплатно. С учителя арифметики — пятак.
Произведение получилось забавным, и было переведено на двадцать языков (в том числе на арабский и бенгали), переиздавалось тридцать два раза, а тираж в издательстве «А-БА-БА-ГА-ЛА-МА-ГА» вдвое превысил «Гарри Поттера». Но больше всего автор радовался, что дети перечитывают трилогию во время болезни. Радовался, что помогает малышам выздоравливать.
«Тореадоров» сняли в кино и жестко раскритиковали за искаженную советскую действительность. На писателя посыпались доносы: некоторые достигали тридцати страниц. Автора обвиняли в развращении детей, потому что они не имеют права драться, получать двойки, влюбляться в третьем классе, потому что для любви существует другой возраст и время.
А еще ставили в вину, что события происходят на пастбище, а не в доме пионеров. Что герои в майках и трусах, а должны были бы быть при галстуках. Да и куда годится такая фраза: «Стьопу ми не любили. Він щодня чистив зуби, робив зарядку, і взагалі був свиня».
Как бы там ни было, лента получила гран-при в Германии и первую премию кинофестиваля в Австралии. Для показа «Тореадоров» закупило семьдесят две страны мира, кроме родной.
МОЛОДЫЕ МОГУТ УМЕРЕТЬ, А СТАРИКИ ДОЛЖНЫ УМЕРЕТЬ
Писатель всю жизнь жил на Шелковичной, но охотно писал о сельских детях. Мог полдня болтать с дядькой-колхозником и записывать за ним интересные вещи. У него был хитрый прищуренный взгляд, и при этом он отличался большой скромностью и суеверностью.
Ни за что не продолжал путь, если дорогу перебежала черная кошка. В редакции ко всем обращался «сонечко» и всегда находился в центре внимания. Когда речь шла о собственной книге, становился очень впечатлительным. Краснел, терялся, волновался.
Любил сладенькое, особенно фирменный яблочный пирог своей жены. Никогда не интересовался политикой, потому что прежде всего был детским писателем. Частенько выгуливал спаниеля Дюка и охотно общался с прохожими. До последнего на рабочем столе держал бронзовую фигурку Чехова и печатную машинку.
Со временем заболел сахарным диабетом, почти ослеп, поэтому, подписывая экземпляры, слишком сильно нажимал ручкой и рвал бумагу. Повторял, прищурив глаза: «Молодые могут умереть, а старики должны умереть… Так уж заведено».
Прощались с писателем оригинально. Часть киевлян шла с большими охапками подсолнухов, другая — с зеркальцами. Провожали мастера не только читатели, но и солнечные зайчики.
При копировании материалов размещайте активную ссылку на www.huxley.media
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
