Святослав Рихтер — всемирно известный пианист из Житомира и Одессы, почетный доктор Оксфордского и Страсбургского университетов, лауреат премии «Грэмми»

Святослав Рихтер с Нью-Йоркским филармоническим оркестром в Карнеги-холле, 1960 год / nytimes.com

 

Моя родная Одесса породила столько замечательных музыкантов, что для того, чтобы плюнуть на улице и не попасть в какое-то место, связанное с их памятью, нужно специально целиться. Но герой моего рассказа даже среди них — явление исключительное. Правда, он родился в Житомире, но вскоре его отец перебрался в Одессу, в которой он и прожил примерно два десятка лет.

Печально, что он не просто ее покинул, а внешне исключил из своей жизни и биографии — ничего не говорил, нигде не упоминал об одесском периоде своей жизни. Возможно, ему было нелегко вспоминать город, в котором был расстрелян его отец.

Без какой-либо вины, ни за понюх табака — просто за то, что немец, а на дворе август 1941 года. Кстати, и его мама, по отцу Москалева, по матери была фон Рейнке, так что он и сам был на три четверти немцем.

То, что Одесса была для него в каком-то смысле «запретной зоной», подтверждает и его гастрольное расписание. Подсчитано, что в Украине он дал 271 концерт, в частности, 90 — в Киеве (первый — 15 ноября 1944 года, последний — 12 апреля 1985 года), 33 — во Львове, 14 — в Харькове, 4 — в Житомире… Об Одессе — ни слова.

Была пара выступлений до войны и славы — и это вроде все. Я хорошо помню афишу Одесской филармонии тех лет, но Рихтера не припоминаю.

Правда, его друзья вспоминают, что уже в зените славы он пару раз приезжал в Одессу практически инкогнито — навестить ряд старых друзей, переписку с которыми он никогда не прекращал. А вот упоминание о том, что он при этом еще и заходил в свою старую одесскую квартиру — это вряд ли точно.

Он отлично помнил ее адрес — Нежинская 2, квартира 15, а я провел детство на Нежинской 5, практически напротив, и помню, что этот дом в войну был разрушен.

Мне потом показывали еще одну его квартиру — на Новосельского, рядом с кирхой. Так сказать, служебное жилье его отца, тамошнего органиста. Может быть, он заходил туда? Развалины кирхи он видел точно — она оказалась последним зданием Одессы, восстановленным после разрушения в войну. Сейчас там и проходят службы, и дают органные концерты, но этого увидеть он уже не успел.

Его отец, Теофил Данилович Рихтер, был не только органистом, он еще и преподавал в Одесской консерватории — она как раз напротив кирхи. Помимо студентов, он обучал и собственного сына, из-за чего позже и возник небольшой курьез — при поступлении в консерваторию обнаружилось, что начального музыкального образования у него нет.

Точнее, не было документа о таком образовании — его знаний вполне хватало на то, чтобы уже пятнадцатилетним быть принятым на место пианиста-концертмейстера в одесском Доме моряка, где иногда ему платили деньгами, а один раз выдали целый мешок картошки, немалую ценность по тем временам.

Оттуда он перешел на ту же работу в филармонию, а потом даже в знаменитый Одесский оперный театр — это в 19 лет, практически одновременно с его первым в жизни сольным концертом, на котором он исполнял произведения Шопена.

Настало время учиться дальше, и Рихтер отправился в Москву — поступать в консерваторию. Замечательный пианист и педагог Генрих Нейгауз рассказал однажды о первой встрече со своим будущим учеником: «Студенты попросили прослушать молодого человека из Одессы, который хотел бы поступить в консерваторию в мой класс. — «Он уже окончил музыкальную школу?» — спросил я. — «Нет, он нигде не учился».

 

 

Интересно было посмотреть на смельчака. И вот он пришел… Его исполнение сразу захватило меня каким-то удивительным проникновением в музыку. Я шепнул своей ученице: ‟По-моему, он гениальный музыкант‟».

С помощью Нейгауза Рихтер преодолел все формальные моменты, связанные с отсутствием у него документа о начальном музыкальном образовании, и поступил в Московскую консерваторию. Но вскоре бросил занятия и уехал домой в Одессу — он совершенно не понимал, зачем пианисту изучать еще и общеобразовательные предметы, и категорически отказался этим заниматься.

Пришлось сначала родителям его уговаривать, что все равно этого не избежать, а потом уже Нейгаузу уговаривать консерваторское начальство простить талантливому студенту самоволку. Рихтер позже писал: «Нейгауз мне был как отец». Вместе с отцом и уговорили…

Началась война. Для Рихтера тоже настало время отложить учебу — все понимали, что это уже сложившийся гениальный пианист, и уже в декабре 1941 года он играл в Большом зале консерватории концерт Чайковского. Он сам пишет позже: «Вся карьера моя началась с войны».

Гастроли были связаны с поездками по стране, которые не всегда были беспроблемными. В Ленинграде он выступал под новый 1944 год, после концерта кто-то посмотрел его паспорт и сразу сказал: «Вам надо немедленно уехать» — увидел в нем графу «национальность». О том, что случилось с его отцом, имевшим в своем паспорте такую же пятую графу, он узнал уже после войны.

Может и к лучшему — там было совсем нехорошо. Его мать полюбила другого мужчину, при царе — крупного чиновника, с немецкой фамилией, которую он скрыл и поменял на русскую — Кондратьев. Попав под его влияние, она отказалась эвакуироваться, а Теофил Данилович, хотя и знал о ее романе, счел невозможным ее оставить и тоже отказался.

Его сразу расстреляли, а мать Рихтера вместе с этим мужчиной перед освобождением Одессы все-таки эвакуировалась — на Запад, в Германию. Много лет Рихтер просто ничего не знал об этом.

В 1945 году Рихтер победил на третьем Всесоюзном конкурсе музыкантов-исполнителей. Это достаточно необычно — как это на первом послевоенном конкурсе лучшим пианистом СССР становится немец?

Говорят, что такое решение соизволил принять сам Сталин, на всякий случай приказав разделить первый приз между Рихтером и армянином-фронтовиком Виктором Мержановым. Возможно, это был жест напоказ, чтобы не так было заметно, что миллионы советских немцев, ни в чем перед СССР не виноватых, ни за что ни про что высланы в Сибирь и Казахстан? А может, Рихтер просто ему понравился? Он нравился практически всем.

 

 

На одном из концертов Святослав выступал вместе с певицей, о которой он сам вспоминал, что она «выглядела, как принцесса». Он подошел к ней и предложил вместе дать концерт. Девушка решила, что он предлагает ей выступить в одном отделении концерта, а самому занять другое, а он просто предложил ей аккомпанировать — она и подумать о таком не могла, ведь Рихтер был уже знаменит. Вскоре эта певица, Нина Львовна Дорлиак, стала его женой. Их брак длился до самой смерти Рихтера, да и пережила она мужа меньше, чем на год.

 

 

В некоторых воспоминаниях сообщается о том, что брак с Дорлиак был фиктивным, потому что у Рихтера была неподходящая для брака сексуальная ориентация. Доказать это так же трудно, как и опровергнуть, проще спросить: «Ну и что?»

Жили они явно хорошо и дружно, в единственном своем большом интервью (Рихтер давать интервью терпеть не мог, только за несколько месяцев до его смерти французское телевидение уговорило) он отзывается о ней с теплотой и нежностью. Что из того, во что мы вообще имеем право совать нос, интересует нас еще, и какое это имеет значение для оценки его творчества? На этом все.

В 1947 году он наконец закончил консерваторию, но диплома с отличием не получил. Хорошо, что вообще выпустили человека, который на вопрос на экзамене по обществоведению: «Кто такой Карл Маркс?» неуверенно ответил: «Кажется, социалист-утопист…» — причем слово «выпустили» тут явно имеет больше одного смысла.

Неудивительно, что Рихтер долго гастролировал только по СССР и изредка в странах «народной демократии». Великому импресарио Солу Юроку, имевшему неплохие отношения с советскими партийными бонзами, и то вечно отказывали — мол, болеет Рихтер, никак не может.

Выздороветь ему разрешили только при Хрущеве — он говорил, что Фурцева об этом попросила. Неблагодарный Рихтер вскоре после этого ее огорчил — правда, скорее по наивности. Фурцева в беседе с ним возмущалась: «Что себе Ростропович позволяет? Почему у него на даче живет этот кошмарный Солженицын?» — «Совершенно верно, — поддакнул ей Рихтер. — У Ростроповича дача маленькая, там тесно, пусть он у меня живет».

Тем не менее выпускать его продолжали, и вскоре он объездил практически весь мир, выступая в престижнейших залах, которые вообще есть для пианистов. Теперь можно только поражаться величине его необъятного репертуара — от композиторов барокко до еще не завоевавших академического статуса современников, 54 композитора минимум, кто-то даже посчитал.

 

 

Он играл на всех континентах, кроме Антарктиды, ездить любил, не отказывался практически ни от каких предложений. Он говорил: «Я готов сыграть и в школе без гонорара, играю в маленьких залах без денег, мне все равно…»

Если мы что-то и знаем о его неудачных концертах — это разве что концерт в Вене, где он мечтал повидаться с обнаружившейся после войны матерью. Ему перед началом сообщили, что она умирает, и он вспоминает, как играл настолько ужасно, что местная газета назвала статью о его концерте «Прощание с легендой». О других его неудачах я не слышал.

Целый ряд музыкальных фестивалей — в Турени (Франция), в Тарусе, «Декабрьские вечера» в музее Пушкина — числят его своим основателем. Вот только в жюри фортепианных конкурсов его не приглашали после того, как в финале Первого конкурса Чайковского он поставил Вану Клиберну высший балл — 25, а всем остальным — нули. И преподавательской работой, в отличие от многих своих коллег, он не занимался. Ему и так хватало.

Последние годы жизни он провел в Париже, но незадолго до кончины вернулся в Москву и вскоре умер там от сердечного приступа. После этого к его огромной прижизненной славе добавилась еще большая посмертная.

Он был не только народным артистом СССР, лауреатом и Сталинской, и Ленинской, и Государственной премии — его избрали почетным доктором Оксфордского и Страсбургского университетов, он стал лауреатом премии «Грэмми» и «Золотого диска» фирмы «Мелодия»… Перечислять можно еще долго — незаслуженных наград в этом списке нет.

А помнят ли Святослава Рихтера в стране, где он родился и начинал свой творческий путь? Пожалуй, да — памятник Рихтеру установили не только в польском Быдгоще, но и в украинском Яготине. А в его родном Житомире и не менее родной Одессе есть теперь улицы Рихтера.

Такими людьми, как Рихтер, можно и нужно гордиться — уж точно не меньше, чем политиками, завоевателями и феодалами. Будем считать это хорошим началом.

 

---

При копировании материалов размещайте активную ссылку на www.huxley.media