РЕФЛЕКС РАБСТВА И РЕФЛЕКС СВОБОДЫ: как пропаганда эксплуатирует социальные инстинкты (Часть I)
Фото: Родни Смит. Рид с мегафоном на крыше, Нью-Йорк, Нью-Йорк, 2011 / rodneysmith.com
Почему наш мозг неспособен отличить правду от лжи? Каким образом пропаганда стала побочным продуктом социальной эволюции? В чем сходство ложных воспоминаний и фейков? Как вышло, что пропаганда стала неотъемлемым атрибутом антиутопий? Что нужно делать, чтобы натренировать свой мозг и защитить его от манипуляций? Об этом и многом другом вы узнаете из материала, подготовленного редакцией нашего альманаха.
ЭВОЛЮЦИЯ И ПОДРАЖАТЕЛЬНАЯ ПРИРОДА ПРОПАГАНДЫ
В процессе эволюции наш мозг приобрел одно удивительное свойство — в нем появился эффективный механизм подражания себе подобным. Он обеспечивал лучшую координацию внутри группы, а стало быть, повышал вероятность ее выживания.
В основе этого механизма — зеркальные нейроны. Они, например, начинают включаться, когда человек наблюдает за тем, как некое действие выполняет кто-то другой.
Похожая история происходит и с убеждениями — в этом мы тоже склонны подражать окружающим, поскольку эволюционные преимущества давала трансляция не только поведенческих реакций, но и знаний. Чем больше в вашем окружении людей, придерживающихся вполне определенного комплекса идей и мнений, тем выше вероятность, что они будут вами «отзеркалены».
Зеркальные реакции имеют свойство распространяться в социуме, как пожар в сухой степи. Причем жертвой этого «пожара» могут стать граждане любых, как демократических, так и тоталитарных стран. По той простой причине, что мозг и психика у всех людей на планете устроены одинаково.
ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ «ПОЖАР»
Показательный случай произошел не тысячу лет назад, а совсем недавно, в самом сердце цивилизованной Европы, в Амстердаме. В мае 2010 года здесь проходила многотысячная антифашистская церемония. В ней принимали участие королева Нидерландов Беатрикс и наследный принц Виллем-Александр, объявившие минуту молчания в память о жертвах фашизма.
Никто не догадывался, что в толпе присутствует провокатор. И этому — всего-навсего одному! — человеку удалось вызвать непредсказуемую реакцию у большого количества вполне нормальных, цивилизованных людей. Посреди тишины провокатор издал всего лишь один истошный панический крик.
Это мгновенно вызвало неконтролируемый животный страх у окружающих. Мгновенно вспыхнула паника, причин которой не понимал никто. В ужасе люди бросились спасаться от неосознаваемой и невидимой ими опасности. Обезумевшая толпа топтала тех, кто упал, не щадя ни детей, ни женщин.
В результате тяжелейшие травмы получили более 50 человек, которые остались лежать на площади без сознания. Когда участвовавшие в церемонии граждане Нидерландов немного успокоились и осмотрелись по сторонам, они не могли поверить, что без всякой на то причины нанесли другим людям многочисленные ранения и увечья.
В данном случае зеркальные нейроны сослужили людям плохую службу. Психика человека в толпе и психика человека, изолированного от других, ведет себя совершенно по-разному. Ни интеллект, ни образование, ни уровень культуры, ни социальный статус — ничего из этого не гарантирует, что ты защищен от того, чтобы не «заразиться» доминирующей коллективной реакцией.
Особенно хорошо первобытные инстинкты включает чувство самосохранения, когда над человеком и коллективом нависает какая-то реальная или мнимая угроза. Чтобы манипулировать людьми, надо их хорошенько напугать — об этом правиле прекрасно осведомлены все пропагандисты.
ИНДИВИДУАЛИЗМ ГЕНЕТИЧЕСКИЙ И ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЙ
Есть в нашем мозге еще одна зона, которая помогает пропаганде заставить нас «делать как все». Это так называемая цингулярная кора, являющаяся частью лимбической эмоциональной системы.
Опять-таки, ее присутствию в мозге мы обязаны эволюции: «шибко умные», непохожие на других одиночки со своим «особым мнением» ослабляли слаженность группы перед лицом внешних угроз. Поэтому все, кто «идет не в ногу», что сто тысяч лет назад, что сейчас, коллективом не приветствуются.
Неудивительно, что индивидуалистов в любой популяции всегда будет не очень много — против мнения большинства идти невероятно трудно. Более того, для этого должны иметься, судя по всему, некоторые генетические предпосылки.
В ходе проведенных японскими учеными исследований выяснилось, что проявления индивидуализма и нонконформизма сопровождаются меньшей плотностью цингулярной коры, чем у тех, кто без особых колебаний привычно следует мнению большинства.
Традиционно считается, что для западной цивилизации характерен высокий уровень индивидуализма, который сформировался благодаря влиянию католицизма и протестантизма на европейские общества. Не очень понятно, насколько это характерное отличие закрепилось у европейцев генетически, на уровне мозга — таких исследований в больших популяциях не проводилось.
Но надо признать, что с XVI по XXI вв. все попытки европейских колониальных империй распространить западный образ жизни и культуру, европейскую правовую систему и политические институты на весь мир в качестве единой нормы особым успехом не увенчались.
Впрочем, хотя западные общества и несвободны от извращенных и бесчеловечных проявлений коллективизма, история европейских тоталитарных режимов в ХХ веке доказывает, что все же в западной культуре они воспринимаются как отклонение от нормы.
Фашизм и коммунизм для индивидуалистической европейской традиции — это извращенные формы коллективизма и однозначная аномалия. Возможно, именно поэтому европейская культура единственная, которая смогла отрефлексировать негативный опыт тоталитарной пропаганды и воздействия ее на социум в целом и отдельного человека в частности.
СОЦИАЛЬНАЯ ЭВОЛЮЦИЯ И ИНСТИНКТ САМОСОХРАНЕНИЯ
Еще в эпоху палеолита и мезолита, при переходе от биологической к социальной эволюции человека, инстинкт самосохранения обеспечивал продолжение жизни первобытной общины, реализуя себя в трех вариантах: собственно инстинкт самосохранения, инстинкт размножения и так называемый «инстинкт коллективности», который обеспечивал сохранение популяции в целом.
В стадных сообществах инстинкт коллективности органически сочетал «рефлекс свободы» и «рефлекс рабства» (И. Павлов), свободу и подчиненность вожаку (понятно, какой из рефлексов будет впоследствии одновременно эксплуатировать и обслуживать пропаганда).
Однако еще в «Происхождении человека» Чарльз Дарвин указывал, что социальное постепенно берет верх над биологическим — инстинкт коллективности над собственно инстинктом самосохранения. Затухание внутривидовой борьбы и естественного отбора в пользу общественных форм бытия наметилось еще в мезолите.
В неолите, когда человек сумел отрефлексировать цели и смыслы объединения людей в сообщества, социальная эволюция невероятно ускорилась. Ее главными инструментами и средствами выживания популяции стали культурная традиция и сознательная трудовая деятельность. А инстинкт коллективности стал постепенно «забываться» (К. Юнг).
Уже на этом этапе, когда в неолите возникло разделение на земледельцев и скотоводов, начало проявляться и различие ценностных оснований культур условного Востока и Запада. Для сохранения традиции и выживания земледельческой общины личная инициатива не играла значительной роли.
Образ мышления и благополучие жителей «зерновых центров», расположенных в речных долинах, определяло скорее «мы», а не «я». А вот у охотников, которые пережили неолитическую революцию, положив начало кочевым цивилизациям пастухов и воинов, ценность осмысленного и рационального самостоятельного действия играла в выживании решающую роль.
Вот она-то и стала одним из оснований того понятия индивидуализма, которое возникнет намного позже. Однако эта самостоятельность, будучи уравновешенной неразделенной, общинной формой собственности, была подчинена традиции и еще не входила в противоречие с коллективистским типом сознания.
ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ И РАСЩЕПЛЕНИЕ ТРАДИЦИОННОЙ КУЛЬТУРЫ
Но как только прогресс орудий труда создал возможность перехода к индивидуальному хозяйству, возник институт частной собственности, который невозможен без развития индивидуалистического сознания. Со временем оно стало приходить в противоречие с традицией и культурными ценностями коллективизма.
На новом этапе общественного развития индивидуалистическое чувство собственника давало человеку ощущение укорененности в мире. Бизнес, земля, дом, персональный счет в банке — все это символы устойчивости личного бытия, которые противопоставлены его принципиальной безосновности, безопорности, смертности.
То есть индивидуальное начало и частная собственность — это материальное воплощение некоего религиозного чувства «слияния с бытием», оттиск, отпечаток на нем личности. Именно поэтому и утрата собственности воспринимается всегда трагически — как своего рода «смерть мира» и непосредственная угроза телесной ипостаси человеческого «Я».
Появление частной собственности в Европе знаменует постепенный переход от первобытного общества к классовому, в котором возникает сложная, противоречивая динамика индивидуалистического и коллективистского сознания.
Культура как бы расщепляется и получает два базиса. Первый — холизм: как чувство принадлежности к целому — расе, нации, религии, культурной традиции, космосу. Второй — свобода человека-прагматика, ориентированного не на идеалы, а на цели. Утверждающая себя в качестве «меры всех вещей».
При копировании материалов размещайте активную ссылку на www.huxley.media
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
