Сергей Параджанов / radar.am
Сергей Параджанов (9 января 2024 — 20 июля 1990) — армянин, который «родился в Тбилиси, жил и снискал славу в Украине, а сидел в российской тюрьме за украинский национализм». Человек-фестиваль, гений, сорвиголова, эстет, коллекционер, бунтарь. Режиссер, сценарист, актер, художник, скульптор, костюмер, гример, хореограф.
В молодости похожий на Чарли Чаплина, в зрелом возрасте напоминал седовласого старца. Автор знаменитой ленты «Тени забытых предков». Мастер коллажа. За боль и обиды мстил любовью. Старался не упустить прекрасное. Был нетерпимым к серому. Жил так, будто снимал о себе непревзойденный фильм.
ФАТАЛЬНЫЙ ПРИГОВОР
В зале суда стояла колючая тишина: вот-вот должны были вынести приговор Сергею Параджанову. Следствие длилось четыре месяца и зашло в тупик. Анонимное письмо от Петриченко не получило никакого подтверждения. Тот настаивал, что режиссер — извращенец, а его киевская квартира — самый настоящий притон.
Уверял, что мужчина насилует представителей сильного пола или же добивается их добровольного согласия. Кроме того, подсудимого обвиняли в национализме, незаконной торговле иконами, распространении порнографии и еще в куче всего.
Суд заседал три дня. Все это время обвиняемый не сводил глаз со своей бывшей жены Светланы, взглядом умолял не верить сплетням. Она обнимала его сердцем. Наконец приговор. В зале моментально стало темно, начался ливень. Гром рокотал авторитарно, раскатисто, видно, хотел перекричать ложь. Молния разрывала небо в клочья. Дождь яростно хлестал. Пришлось закрыть окна и включить лампы, чтобы довести шитое белыми нитками дело до конца.
В тот роковой момент Сергей выглядел красавцем. Мужественный, искренний, непостижимый пятидесятилетний гений. Режиссеру присудили пять лет в исправительно-трудовой колонии строгого режима. Среди настоящих убийц, насильников, деспотов. Он проглотил тяжелую обиду, а как только оказался за решеткой, сразу написал сыну: «Суренчик, за все время общения с тобой я не успел сказать, что очень тебя люблю».
Ссылку и изоляцию переживал тяжело, но сумел подняться с колен. Завоевал авторитет, открыл школу живописи, переписывался с Федерико Феллини и ближайшими друзьями. Письма писал с ошибками и не ставил дат. Бывало, просил презентовать от него большие шерстяные платки, украшенные розами. Жаловался на больное сердце, поэтому избегал компаний, которые попивали чифир.
Зато собирал крышки из фольги для будущих серебряных «талеров» (фольгу заливал смолой и делал гравировки выдающихся личностей), мастерил коллажи. Писал сценарии. Как-то подметал двор, а мимо — начальник тюрьмы с ироничным: «Осужденный, работаете без огонька». Заключенный принял замечание во внимание и, когда в следующий раз заприметил босса, мигом поджег метлу. Продолжил свое нехитрое дело, но уже с желанным огоньком.
Частенько резюмировал: «Украина — это моя родина, это моя вторая родина. Там я создал свой первый шедевр «Тени забытых предков», там я стал гением, там у меня родился сын. Украина мне подарила все и Украина меня погубила».

ТРАГЕДИИ КРИВОРИВНИ
Перед тем уже выпустил восемь лент, но все они были сняты в стиле соцреализма. Выглядели слишком оптимистичными, возвышенными, идейными. Герои собирали подсолнухи, носили ведрами пшеницу, любовались молодняком, сушили сено, женились. Не получилось с «Первым парнем», «Украинской рапсодией», «Цветком на камне», а вот с «Тенями» все удалось.
Такие ленты называли «датскими», потому что снимались к определенным датам (к 100-летию со дня рождения Михаила Коцюбинского), но режиссер превзошел самого себя и создал вместо обычного кино нечто гениальное.
Для начала переехал к составителю закарпатских сказок Ивану Чендею. Спал в течение месяца в его кабинете, учил коллегу писать сценарии, но сам за буквы не брался — не знал украинской грамматики.
Съемки проходили в окрестностях села Криворивня, где Коцюбинский собирал материал. Поговаривали, что общим знаменателем стали горы, потому что гуцулы — это те же горцы, и Сергей — армянин. Человек свободный, самобытный, непокоренный.
Съемочная группа поселилась в местном отеле, а Параджанов — в обычной гуцульской семье, чтобы наполниться колоритом, языком, традициями. Жил их жизнью, обедал банушем, охотно ходил на крестины, свадьбы. Покорно волочился за гробом и впитывал в себя плач вдовы. Слушал песни и протяжный крик трембиты.
Кроме того, бродил по селу: собирал прялки, лежники, коромысла. Имел тягу к старине, недаром был сыном антиквара. Гуцулы его любили, дарили иконы и вышиванки. Он благодарил киевскими тортами и мастер-классами по приготовлению голубцов в виноградных листьях, а какой-то столетней бабушке презентовал настоящий французский парфюм.
В ленте все начиналось с трагедии. С белого хрупкотелого снега, падающей ели, бойкого паренька в красном. С высоты птичьего полета казалось, что это не напуганное дитя, а подвижное пятно крови, которое расползается. Дальше — крик трембит. Танцы бешеных и молитвы смиренных. Закопченная свечами церковь. В ней — серебряное пение, серебряные посохи и жезлы.

Длилась и длилась соседская вражда, которая и спровоцировала большую трагедию. Куда ни глянь — тени от елей, платков, баранов с овцами. Подобных метафор в ленте множество: подсиненные горы, серебряные листья, Палагна на коне с задранной юбкой, кровь, которая течет ручейками и превращается в красных жеребцов.
Диалогов мало, о чувствах повествуют события, ломаные солнечные лучи, гортанные песни. Чтобы их записать, наиболее голосистых возили в студии Киева. Трембиты тоже путешествовали. Вспоминают, что режиссер самостоятельно заносил эти трехметровые «палки» в салон самолета.
КАК КРОВОТОЧАТ ГРАНАТЫ
Премьера оказалась роковой и перечеркнула художнику будущее. Один из друзей — Иван Дзюба — использовал площадку (в зале собралось восемьсот зрителей), чтобы привлечь внимание к арестам интеллигенции, и тем самым спровоцировал бурю. Протестующие были уволены с работы, «Тени забытых предков» оказались на полке, работу над фильмом «Киевские фрески» заморозили, оставив режиссера без средств к существованию.
Бедняга сначала мыкался, писал письма, обивал пороги. Со временем замкнулся в себе и в своем доме: не хотел никого ни слышать, ни видеть. Наконец отправился зализывать раны в родной двор в Тбилиси, оттуда — в Ереван, чтобы родить свой очередной шедевр под названием «Цвет граната».
Новая лента стала еще более оригинальной. Предметы играли наравне с актерами: гранаты кровоточили, старые книги мокли под ливнями, рукописи охотно читал ветер, женскую грудь облизывала улитка. Актриса Софико Чиаурели сыграла сразу пять ролей, и руководители Госкино чуть не сошли с ума.
В конце концов резюмировали, что народу не нужен подобный бред, и снова положили пленку на полку. Сергей вернулся в Киев, где почти два года молил о работе, но вместо съемочной площадки попал в Лукьяновскую тюрьму.

ЛЮБИМЫЕ ЖЕНЩИНЫ СЕРГЕЯ ПАРАДЖАНОВА
По-настоящему любил трижды. Первое чувство сбило с ног еще в студенчестве, во время учебы во ВГИКе. Однажды зашел в ЦУМ, чтобы посмотреть обувь, а там продавщица по имени Нигяр. Смуглая девушка с немного суженными глазами. Молодые люди начали встречаться, со временем поженились, но не учли важную вещь. Нигяр и ее семья исповедовали ислам, Серж был христианином, поэтому возникал серьезный религиозный конфликт.
Сначала отец требовал от жениха немалый выкуп, далее подключились братья невесты. Ребята уговаривали покинуть иноверца, всячески угрожали, а когда влюбленная девушка ответила твердым «нет», столкнули ее под электричку. (По другой версии, нанесли многочисленные ножевые ранения и бросили на железнодорожном полотне).
Гибель любимой Параджанов переживал тяжело и предпочитал об этом никогда не вспоминать. Окончил ВГИК, переехал в Киев, залюбовался столицей. Восхищался каштанами, сиреневыми садами, странным, танцующим во рту языком. Устроился на Киевскую киностудию, принялся снимать кино, еще раз влюбился.
На этот раз избранницей стала дочь дипломата Светлана Щербатюк. Хрупкая, с правильными чертами лица и тонкой талией. У пары родился мальчик Сурен, а вот брак продержался недолго. Женщину пугала мужнина эксцентричность, непредсказуемость, склонность к авантюрам и полной импровизации. Он мог прийти на базар, устроить громкий торг, незаметно украсть пару персиков или курицу.
Считал, что любимой идет арфа (неважно, что не умеет играть, достаточно просто сидеть и перебирать струны). Без конца окружал себя знакомыми и малознакомыми людьми, поэтому дома постоянно кто-то подживал, шнырял в трусах; участвовал в импровизированных спектаклях.
Через шесть лет чаша терпения переполнилась, и Светлана забрала ребенка и ушла, но отношения оставались теплыми: бывшие каждое воскресенье обедали вместе. После увольнения сценарист предлагал выйти за него замуж во второй раз, однако получил от ворот поворот.
В третий раз увлекся молоденькой актрисой Зоей Недбай. Побрился, надел лучший наряд и отправился свататься. Через несколько часов вернулся как в воду опущенный и зарекся впредь потакать прихотям собственного сердца.

ТЮРЬМА, БИДЗИЗИНКИ И КАРНАВАЛ
За решеткой провел четыре года и одиннадцать дней и вышел надломленным. Освободился досрочно, благодаря ходатайствам зарубежных друзей. Особенно о нем пеклись Лиля Брик, режиссеры Андрей Тарковский и Федерико Феллини. Лилю отблагодарил особым образом, по-параджановски.
Прислал букет из колючей проволоки, на котором вместо цветов «расцвели» носки заключенного. С Андреем позже имел странный разговор. Как-то мужчины сидели за столом и Параджанов сказал: «Ты хороший режиссер, Андрей, но не выдающийся, ведь не гомосексуалист и никогда не сидел в тюрьме».
Его называли «карнавальным человеком», потому что везде устраивал мистерию. Спал урывками, где придется (мог покемарить в бутафорском гробу), ел по крошке. Куда-то постоянно ехал, бежал, спешил. Каждое воскресенье посещал цирк, любил балет и оперу. Книг почти не читал, дома не было ни одной, кроме сказки «Мойдодыр». Редко оставался один, видимо, боялся одиночества.
Красоту творил на протяжении всей жизни из мусора, тряпья, дорожек, старых шляп, перьев, ковров, плодов граната. Даже во время обеда выкладывал котлеты на тарелке в форме елочки. Считался большим фантазером и выдумщиком. Обманывал на каждом шагу, но делал это творчески.
Например, носил очень красивый халат. Уверял, что он принадлежал полководцу Надир-шаху и датирован восемнадцатым веком. Со временем открылось, что тот халат ему сшила соседка из всяких лоскутков. В другой раз болтал, как в детстве во время обысков должен был глотать бриллианты, а утром ходить на сито в туалет.
Гений видел мир иначе. В одной из лент вместо часов раскачивался мальчик, и это воспринималось как «тик-так, тик-так, тик-так». К беременным женщинам относился как к святым. Мандарины называл бидзизинками. Каждый год ел кутью: непременно из макитры деревянной ложкой. Любил ореховый торт. Новогоднюю елку украшал детскими пинетками. В письмах подписывался вуйком Сергеем. Мечтал попасть в Лувр и снять в музее кино.

Мужчина постоянно что-то покупал, перепродавал, дарил. Разговаривал громко, эмоционально. Свою маленькую двухкомнатную квартиру на площади Победы превратил в ретро-музей. Расставил старинные зеркала, подсвечники, буфеты. В доме собирал единомышленников. Ежедневно готовил ужин на десять-двенадцать персон, в частности армянские, грузинские, украинские блюда. Спиртного почти не употреблял. Каждую субботу и воскресенье отправлялся за новым антиквариатом на киевскую барахолку.
Обожал шокировать неординарными поступками. Мог украсить дом красными яблоками (плоды лежали повсюду: на полу, на кровати, на столе), вырезать в вязаном свитере глубокое декольте, покатать дочь товарища на арендованной «Чайке» (девочка грезила тем, чтобы посидеть в таком престижном авто) и оригинально отпраздновать собственный день рождения.
Накануне последнего бродил по улицам и приглашал прохожих на именины. Пришло ни много ни мало около ста. Параджанов быстро сориентировался, разместил гостей на лестнице, предварительно застелив ее коврами, расставил бутылки с вином, а сам ездил туда-сюда на лифте и произносил громкие тосты. Гости охотно выпивали.
Под конец устал. Сказывались три ареста, пятнадцать лет простоя, тяжелая легочная болезнь. В Москве ему сделали операцию, отняли одно легкое, дали надежду, что будет жить, но самочувствие ухудшалось. Гений медленно угасал. В одном из последних интервью признался: «Для меня большая честь, что я жил на Украине, любил эту землю. И когда меня выслали с этой земли, я оставил здесь свое сердце. Я горец, который любил большую украинскую степь».
При копировании материалов размещайте активную ссылку на www.huxley.media
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.