Источник фото: literratura.org

 

Исаак Эммануилович Бабель (изначально Исаак Маньевич Бобель) — советский писатель, переводчик, сценарист и драматург, журналист, военный корреспондент, автор около 80-ти рассказов, объединенных в сборники. Среди его знаменитых произведений — цикл «Конармия» и «Одесские рассказы».

Сегодня альманах Huxley знакомит вас с откровенными цитатами из писем и дневников выдающегося одесского писателя.

 

ОБ ОТНОШЕНИИ К ЛИТЕРАТОРАМ

 

«Зиму я провел худо, сейчас чувствую себя хорошо, очевидно, северная зима действует на меня губительно.

Душевное состояние оставляет желать лучшего — меня, как и всех людей моей профессии, угнетают специфи­чес­кие условия работы в Москве, то есть кипение в гнусной, профессиональной среде, лишенной искусства и свободы творчества, теперь, когда я хожу в генералах, это чувст­вует­ся сильнее, чем раньше. Заработки удовлетворительны».

 

ПРО ЕСЕНИНА

 

«В пятницу, т. е. на следующий после Вашего отъезда день, я встретил Сережу Есенина, мы провели с ним весь день. Я вспоминаю эту встречу с умилением.

Он вправду очень болен, но о болезни не хочет говорить, пьет горькую, пьет с необыкновенной жадностью, он совсем обезумел. Я не знаю, его конец близок ли, далек ли, но стихи он пишет теперь величественные, трогательные, гениальные.

Одно из этих стихотво­рений я переписал и посылаю Вам. Не смейтесь надо мной за этот гимназический поступок, может быть, прощальная эта Сережина песня ударит Вас в сердце так же, как и меня. Я все хожу здесь по роще и шепчу ее. Ах любовь — калинушка…».

 

 

О ПРОСРОЧЕННОЙ РАБОТЕ

 

«Вместо десяти печатных листов я написал шесть для пущей верности, хотя, надо надеяться, будет больше, иначе мне пропасть. Срок я поста­вил более просторный, потому что, потому что… Вячеслав Павлович, дело обстоит просто.

Я хочу стать профес­сиональ­ным литератором, каковым я до сих пор не был. Для этого мне нужно взять разгон. Темп этого разгона опреде­ляется мучитель­ными (для меня более, чем для издательства) моими  особен­ностями, побороть которые я не могу.

Вы можете посадить меня в узилище, как злостного должника (взять, как известно, нечего: нету ни квартиры, ни угла, ни дви­жимого иму­щества, ни недвижи­мого — чем я, впрочем, горд и чему рад).

Вы можете сечь меня розгами в 4 часа дня на Мясницкой улице — я не сдам руко­писи ранее того дня, когда сочту, что она готова. При та­ких барских замашках, скажете вы, не бери, сукин сын, авансов, не му­чай, подлец, бедных сирот юрисконсультов…

Верно. Но, право, я сам не знал раз­меров постигшего меня бедствия, не знал всех каверзных «особен­ностей»,  будь они трижды прокляты, матери их сто чертей!!!»

 

О ЖЕНЩИНАХ В КРАСНОЙ АРМИИ

 

«В лесу. Интрига с сестрой. Апанасенко сделал ей с места в карьер гнусное предложение, она, как говорят, ночевала, теперь говорит о нем с омерзением, но ей нравится Шеко, а она нравится военкомдиву, который маскирует свой интерес к ней тем, что она, мол, безза­щит­на, нет средств передвижения, нет защитников.

Она рассказывает, как за ней ухаживал Константин Карлович, кормил, запрещал писать ей письма, а писали ей бес­конечно. Яковлев ей страшно нравился, начальник регистрационного отдела, белоку­рый мальчик в красной фуражке, просил руку и сердце и рыдал, как дитя.

Была еще какая-то история, но я об ней ничего не узнал. Эпопея с сестрой — и главное, о ней много говорят и ее все презирают, собственный кучер не разго­варивает о ней, ее ботиночки, переднички, она оделяет, книжки Бебеля.

 

 

ЖЕНЩИНА И СОЦИАЛИЗМ

 

О женщинах в Конармии можно написать том. Эскадроны в бой, пыль, грохот, обнажен­ные шашки, неистовая ругань, они с задрав­ши­­мися юбками скачут впереди, пыльные, толстогрудые, все *****, но то­ва­­рищи, и ***** потому, что товарищи, это самое важное, обслужива­ют всем, чем могут, героини, и тут же презрение к ним, поят коней, тащат сено, чинят сбрую, крадут в костелах вещи и у населения».

 

О ЛЮБВИ К ЛОШАДЯМ

 

Я понял — что такое лошадь для казака и кавалериста. Спешенные всадники на пыльных горячих дорогах, седла в руках, спят как убитые на чужих подводах, везде гниют лошади, разговоры только о лошадях, обычай мены, азарт, лошади-мученики, лошади-страдальцы, об них — эпопея, сам проникся этим чувством — каждый переход больно за лошадь

 

О ЖЕНЩИНАХ И ПРИЧИНАХ ВСТУПАТЬ В ПАРТИЮ

 

«Теперь о Вас, душенька моя Таратута. Где Вы, что с Вами, как Вам живется? Мне надо об этом знать подробно. Я вспоминаю последний Ваш ужасный месяц, это не должно повторяться. На моей короткой памяти Вы разительно изменились и ослабели здоровьем.

За что нам от Господа Бога такое испытание? Это я пишу к тому, что ежели Вы в Сочи не наберетесь духа, тела и прочих составных частей беспе­чаль­ного человечес­кого существования, то я очертя голову поступлю в партию и займусь рабкоровским движением или, что еще ужаснее, стану театральным реформатором, как Лойтер. И тогда Вам в жизни не останется никакого ходу.

 

 

А то что же это такое — была король-баба, в нее, в король-бабу, на одном Разгуляе были влюблены три человека, и все три с солидным положением, а в других окраинных местностях столицы еще двенад­цать человек, и это не считая эпизодов вроде роты курсантов, трамвайных калек и ночных извозчиков.

От имени много­численных этих страдальцев я протестую, товарищ Таратута. Красная армия, советские служащие, одино­кие калеки и лица свободных профес­сий требуют, чтобы Вы снова стали король-баба, потому что какая же нам без Вас сласть в этой жизни, где идеологии стало больше, чем кислороду!..».