КОРНИ И КРЫЛЬЯ с Борисом Бурдой: Илья Мечников — первый Нобелевский лауреат из Украины

Как-то раз один коллега по «Что? Где? Когда?» сказал мне: «Интересный вопрос я слышал – кто был первым российским подданным, получившим Нобелевскую премию? Оказывается, Генрик Сенкевич – Польша тогда входила в состав Российской империи. Вряд ли кто-то догадается…».

 

Я сразу нашел в вопросе неточность – Сенкевич получил Нобеля в 1905 году, а Иван Павлов – годом раньше. Чуть позже сообразил, что и Мария Склодовская-Кюри, получившая премию в 1903 году, тоже родилась в Варшаве и, стало быть, российская подданная, хотя получила премию уже гражданкой Франции.

 

А кто же был первым нобелиатом Украины? Строго говоря, пока их нет – страна молодая, и хватает других проблем. Но что касается нобелиата, который родился на украинской земле и провел на ней большую часть своей жизни – такой вспоминается сразу. Да и в предыдущем списке он расположился бы сразу за Сенкевичем – он получил премию в 1908 году. Илья Мечников – вот кто первый наш земляк, удостоившийся столь высокой чести.

 

Он родился в отцовском имении под Харьковом, в очень интересной семье. Его отец, гвардейский офицер в отставке, происходил из старого молдавского боярского рода. Его предком был Николай Спафарий, русский дипломат. Полиглот, глава посольства в Китае и спутник Петра I в Азовском походе. По-молдавски его фамилия читается Спэтару, то есть мечник, и его внук, окончательно перебравшийся в Россию, принял фамилию Мечников.

 

Не менее интересно происхождение его матери – Эмилии Невахович. Она была дочерью Льва Неваховича, самого богатого в Польше банкира, публициста и просветителя, основоположника так называемой русско-еврейской литературы, повествующей об еврейской проблематике, но на русском языке – как, например, Исаак Бабель. Сама Эмилия в ранней молодости была знакома с Пушкиным, который ласково называл ее Милочкой, обычно добавляя: «Вам так идет ваше имя, мадемуазель».

 

Илья Мечников был последним ребенком. Старшие его братья тоже оказались заметными фигурами. Лев стал сначала географом, потом анархистом, потом деятелем итальянского Рисорджименто (движение, приведшее к образованию единой Италии, которой не было минимум полтора тысячелетия). А Иван Ильич, прокурор Тульского окружного суда, рано скончался от тяжелой болезни, о которой успел не раз поговорить со своим хорошим знакомым Львом Толстым. Да-да, «Смерть Ивана Ильича» — Толстой даже имя-отчество сохранил.

 

Младший ребенок этой семьи, Илья, был подвижен и боек, его домашнее прозвище было «Ртуть». А товарищи по гимназии прозвали его «Жрец», поскольку его разговоры, особенно речи о науке, которую он и в детстве почитал, как величайшее благо, напоминали проповедь.

 

Понятно, что учился он даже не просто хорошо, а блестяще – в гимназии золотая медаль, в университете — окончание курса за два года вместо четырех. Потом он отправляется в Европу, чтобы заниматься той наукой, которая его тогда особенно интересовала – эмбриологией. Тогдашнее научное сообщество быстро заметило и высоко оценило его работы.

 

Но первое время он жил там на медные деньги, буквально недоедая – отец проиграл в карты большую часть своего состояния и не мог ему более-менее заметно помогать. К счастью, его труды заметил сам Николай Пирогов и выхлопотал для него стипендию.

 

В Италии он познакомился со знаменитым биологом Александром Ковалевским и вместе с ним сделал блестящую работу по эмбриологии, заложившую основу так называемой филогенетической теории зародышевых листков и принесшую им обоим премию Бэра.

 

Вскоре после этого, он приехал в Петербург, защитил в тамошнем университете докторскую диссертацию в 22 года и стал доцентом. Пора было устраивать личную жизнь. Он ухаживал за дочерью известного химика Бекетова, вроде бы успешно, но когда он заболел, девушка не очень охотно навещала больного и постепенно они отдалились друг от друга.

 

Зато ее дальняя родственница, Людмила Федорович, часами просиживала у его постели, читала ему вслух, потому что от беспрерывного смотрения в микроскоп, он на некоторое время почти ослеп. Результат ожидаем – он сменил предмет своих чувств.

 

Но перед свадьбой Людмила серьезно заболела. Сначала думали, что это тяжелая простуда, но оказалось, что все еще хуже – туберкулез, болезнь в те времена практически неизлечимая и очень часто смертельная. Во время свадьбы невесту несли к алтарю на стуле – она не могла идти.

 

Все четыре года их брака Мечников почти беспрерывно возил жену на климатические курорты – Германия, Швейцария, Италия… Ничего не помогало – только морфий, и то ненадолго. Она умерла на острове Мадейра, и он с горя принял огромную дозу морфия, чтобы последовать за ней.

 

Хорошо, что очень много – его вырвало, и он остался жив. Возникшее у него пристрастие к морфию он ликвидировал так же – допустил страшную передозировку, чудом остался жив, и после этого выбросил морфий и никогда больше к нему не прибегал. Вряд ли такое помогло бы всем. Но на него это подействовало.

 

Профессором в Петербурге его не утвердили, и он перебрался в Одессу, в Новороссийский университет, который теперь носит его имя. Там он не только преподавал, но еще и подрабатывал частными уроками. Одна из его учениц, Ольга Белокопытова, доучилась у него до того, что в 17 лет вышла за него замуж, вряд ли успев закончить гимназию и впервые в жизни надев на собственную свадьбу длинное платье.

 

Где-то я увидел историю о том, что после брачной ночи она встала пораньше, чтобы хорошо выучить уроки и тем порадовать любимого мужа. Сомневаюсь – вряд ли об этом станут рассказывать – но теоретически такое возможно. Во всяком случае, этот брак длился всю жизнь Ильи Ильича и, судя по всему, был удачным. Вот только детей у них не было – Мечников, по ее же словам, «считал преступным для сознательного человека производить на свет другие жизни». Хорошо, что он не мог рассказать об этом собственным родителям…

 

Как известно, второй раз история повторяется в виде фарса. И вторая жена Ильи Ильича заболела крайне опасной и в те времена часто смертельной болезнью – тифом. Мечников так страдал, что принял решение ввести в свой организм культуру бактерий тифа, чтобы разделить ее участь.

 

К счастью, все произошло иначе – оба выздоровели. Более того, в полном согласии с теорией Вагнера-Яурегга, высказанной чуть позже, повышенная температура оказала на психические отклонения Мечникова целительное действие – он стал оптимистичен, бодр и, во всяком случае, подобных эксцессов в его биографии больше не было.

 

Некоторые источники соотносят его самозаражение не с болезнью жены, а с усилением реакции в университете после убийства Александра II. Это достаточно сильно попахивает советской пропагандой, да и доказательств нет. Но что правда, то правда – из университета он предпочел уйти. И на биостанции в Мессине он сделал первый шаг к своему величайшему открытию – увидел, как любое постороннее включение в организме личинки морской звезды облепляют какие-то клетки и заключают в капсулу, прекращая его связи с организмом.

 

Он назвал эти клетки фагоцитами – «поедающими клетками», сделал вывод, что именно так организм и борется со всем нежелательным, что в него попадает, и предположил, что эту же роль в человеческом организме исполняют белые кровяные тельца – лейкоциты. Так возникла фагоцитарная теория иммунитета.

 

Вскоре ее подхватил некий молодой итальянский социалист и стал распространять ее выводы на общество. Он назвал это «социалистическим фагоцитозом» — здоровые элементы общества уничтожают больные. Если он и был прав, то больным элементом оказался он сам – здоровые элементы его сначала расстреляли, а потом повесили вверх ногами. Звали этого поклонника идей Мечникова Бенито Муссолини, а сам Мечников к подобному расширению его идей был совершенно непричастен. 

 

Не все приняли идеи Мечникова – некоторые противопоставляли фагоцитарному иммунитету гуморальный. Они говорили, что организм просто вырабатывает определенные вещества, которые отравляют враждебные микроорганизмы и капсулируют посторонние включения. Лидером этой теории был известный медик Пауль Эрлих. Кончился их спор тем, что в 1908 году им обоим присудили Нобелевскую премию по медицине. Похоже, что оба были правы – средства организма для борьбы с тем, что ему вредит, достаточно многообразны…

 

Возвратившись в Одессу, Мечников уже не от университета, а лично, в частном порядке, строит вторую в мире после парижской, бактериологическую станцию для борьбы с инфекционными болезнями. Там производится целый ряд вакцин, в том числе и только что открытая вакцина от бешенства. Результаты ее применения феноменальны: из ста обратившихся погибают от бешенства только семь, пришедшие слишком поздно – и это для болезни со стопроцентной смертностью еще совсем недавно!

 

Тем не менее, именно успешная работа станции и доводила до белого каления определенные круги. В наше время их называют «антипрививочники» — они очень мало изменились. Некоторые из них сообщают всем окружающим, что им точно известно, будто его достижения велики и разнообразны — на станции не лечат, а прививают людям бешенство. И, конечно же, чуму и холеру – правда, хоть не СПИД, тогда еще не знали, что этот такое, а то бы говорили, что и его прививали. Это то, что в полицию заявляли, а что говорили, лучше и не повторять – не поверите.

 

А Мечникову требовали всяческих кар за то, что он лечит, не имея диплома врача – он ведь заканчивал университет по зоологии, а не по медицине. У Билла Гейтса и Стива Джобса тоже университетских дипломов нет – так что же, повыбрасываем компьютеры и мобильные телефоны? Впрочем, у них и так не было ни того, ни другого…

 

Беду довершила действительная провинность станции. В отсутствие Мечникова что-то напутали в производстве вакцины от сибирской язвы, и вакцинированное стадо помещика Панкеева взяло и передохло. Того, что после этого началось, Мечников не выдержал и решил покинуть город. Луи Пастер охотно взял его в свой институт, и вся дальнейшая его жизнь и научные работы протекали уже там.

 

Он не ограничился дальнейшим развитием своей теории фагоцитоза – тематика его исследований очень разнообразна. Например, он первым стал изучать сифилис, ставя опыты на человекообразных обезьянах – оказалось, что они тоже могут им болеть. Результатом его работ стала ртутная мазь, годная не только для лечения, но и для профилактики.

 

Вы помните «Поединок» Куприна? «У нас семьдесят пять процентов офицерского состава больны сифилисом» — это оттуда. На самом деле чуть меньше, в 1904 году – 9,76%. В 1907 – 19,79%, но это же сотни тысяч! Благодаря работам не только Мечникова, но и его оппонента по теории иммунитета — Эрлиха, открывшего сальварсан, эти ужасающие цифры удалось уменьшить. Не зря Нобелевскую премию им присудили вместе – грамотная полемика полезна каждой из сторон.

 

 

Боролся он и с такими страшными инфекциями, как холера и чума. Создатель противочумной вакцины доктор Хавкин – его ученик. Но главным его интересом в последние годы жизни стала, что не удивительно, геронтология. Основой его взглядов стало учение об ортобиозе – полном и счастливом цикле жизни, заканчивающейся спокойной естественной смертью, которая уже перестает страшить человека.

 

Он пришел к выводу, что преждевременная смерть (по его теории – это любая смерть, которой человек не желает) вызывается отравлением организма ядами, которые выделяют вредные микробы. Это привело его к поиску микробов полезных, которые эти яды нейтрализуют. Он счел таким микробом открытую болгарским студентам Стаменом Григоровым болгарскую кисломолочную палочку.

 

С его легкой руки, популярность кисломолочных продуктов в мире возросла в разы. Он сам пил такую простоквашу дважды в день до конца жизни. Кроме того, он полностью отказался от алкоголя, азартных игр, все поедаемые им плоды он тщательно мыл, а потребление мяса ограничил.

 

Из-за этого он даже угодил в скандальную историю – пресса ополчилась на фирму по производству лактобациллина, чистой культуры болгарской палочки, с помощью которой каждый мог сделать себе дома полезный йогурт. Мол, какая же это чистая наука – сплошной бизнес! Мы сейчас даже плохо поймем, чего же тут страшного? Хорошая наука и должна в итоге приводить к хорошему бизнесу. А тогда от него отстали только после вмешательства Эмиля Ру, любимого ученика Пастера, директора Пастеровского института и большого любителя йогурта.

 

В 1916 году, после нескольких инфарктов подряд, Илья Мечников закончил свой земной путь. По его завещанию, его тело подверглось медицинским исследованиям, а потом было кремировано, а урна с его прахом захоронена в Пастеровском институте, в помещении его старой библиотеки. Там же, еще в 1986 году, по инициативе Академии наук УССР, ему был установлен памятник.