ФИЛОСОФСКИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ Михаила Минакова: «Язык философии и маски несвободы»

Хотя нужно признать, что кое-что в этом направлении делается. Например, можно обратиться к опыту Френсиса Фукуямы. В своей книге «Идентичность. Стремление к признанию и политика неприятия» он пытается использовать другие термины, чтобы говорить об известных явлениях — национализме, неонацизме, трайбализме и консерватизме в новых исторических условиях. Фукуяма пытается найти для новой реальности язык описания. Это очень сильная книга, которую я рекомендую тем, кто пытается осмыслить процессы, происходящие в современном мире.

Кроме того, идеи Ханны Арендт и Юргена Хабермаса, двух важнейших современных философов, крайне необходимы для понимания нашего мира. И для Украины в особенности, если мы хотим установить здесь справедливое общество и растущую экономику. Если мы хотим стать успешной или хотя бы перестать быть мучительно страдающей частью современности, нам нужно провести коррекцию языка описания реальности и выйти за пределы привычных способов мышления.

Здесь нужно прислушаться к мнению Арендт. Она предлагает в центр внимания, в том числе и занимаясь государственным строительством, помещать не сословие, партию или класс, а отдельного человека. В измерении языка это означает отказ от всяческих «измов», догматизирующих мышление, делающих его «несоразмерным человеку». Арент справедливо замечает, чем меньше ты находишься в плену «измов», тем больше ты обращаешься к собственной свободе и креативности. У отдельных людей и всего человечества проблемы возникают «здесь и сейчас». И договариваться как их решать всем вместе приходится с ныне живущими, а не с ушедшими поколениями.

Все эти «измы» родом из нашего идеологизированного прошлого: это мертвые держат за ноги живых. Но, если делать упражнение, которое нам рекомендовала Ханна Арендт, можно находить неожиданные решения вне идеологий. Идеологические же решения, напротив, в очередной раз оставляют нас у разбитого корыта, которое мы потом передаем по наследству из поколения к поколению.

У несвободы множество масок. В прошлом веке несвобода была у нас большевистской, сталинской, гитлеровской, хрущевской, брежневской… Анархия 1990-х содержала в себе иную несвободу (выживание вместо творчества), из которой постсоветское пространство пришло в его нынешнее идеологическое состояние.

Обратите внимание, что во многих бывших советских республиках, в том числе и в Украине, слово «либерал» сейчас стигматизируется. Особенно негативный оттенок оно приобретает у национал-консервативно и советско-консервативно настроенных частей общества. Крен общественного сознания в право выражается и в восприятии слова «социализм». В современной Украине оно до сих пор, к сожалению, ассоциируется с Советским Союзом и практиками этого корпоративного государства. Это мешает развивать плодотворный поиск прогрессивных социалистических идей, которые прочно вошли в плоть и кровь европейской цивилизации и культуры.

Постмарксистская мысль, которая связана с Хабермасом и многими другими современными философами, пытается найти язык для моделирования социально справедливого общества. Сегодня существует целая плеяда социалистически ориентированных украинских социологов, политологов, философов. И хотя часть из них выдавлена из Украины, многие остаются здесь жить и работать.

Основной вопрос, на который они пытаются дать ответ: как совместить индивидуальные права и социальное равноправие? Как обеспечить сосуществование свобод и прав индивида и малых сообществ с социальной справедливостью и политико-экономической моделью? Как учесть ошибки советской поры и опыт того же Китая?

Существует украинский стихийный социализм, который подпитывается мечтой о социальной справедливости в очень несправедливой стране. Этот вектор формирует умонастроения постсоветских поколений, даже если они негативно относится к советскому наследию в целом. Даже если им никогда не преподавали научный коммунизм и пичкали ненаучным национализмом.

Левая интеллектуальная тенденция и стихийные поиски социальной справедливости идут рука об руку с тем, что происходит и в Западной Европе. Многие мои европейские коллеги ищут идею «нового социализма». Они пытаются совместить марксизм, постмарксизм, неокейнсианство, новую политэкономическую мысль и экофеминизм.

В Давосе, Римском клубе и на многих других дискуссионных площадках рождается новая мысль. Например, пытаются найти модель для социально ориентированной демократии, развитие которой не предполагает экономического роста, эксплуатации человека человеком и уничтожения природной среды. Очень интересно наблюдать за тем, как во всем мире возвращается и набирает силу своего рода «новый левый тренд». Ну, и за политиками в Европе и Америке, где социал-демократ Берни Сандерс, не смотря на свой почтенный возраст, имеет поддержу среди молодежной аудитории…

Кроме этих экспериментов с языками, моделирования политических и социально-экономических систем, есть и другие тренды. Один из них — культурное освоение и присвоение современного философского «багажа». В свое время в Украине при поддержке фонда Сороса был реализован важный культурный эксперимент: в течение более десяти лет на украинский язык переводились (и издавались) сотни книг. Ранее эти тексты были «пропущены» украинской культурой, или же с ними приходилось знакомится при посредничестве русского или польского языков.

Впервые на украинском появились Гегель и Платон, Кейнс и Кельзен. К сожалению, далеко не все переводы были совершенны. Но опыт первого перевода всегда важен, потому что в дальнейшем переводчик может учитывать предыдущий опыт. Можно сказать, что украинский язык и философия встретились, и для новых поколений философов, теоретиков права и экономики открываются горизонты для творческого осмысления нашего общества и моделирования нашего будущего.

Впрочем, существует определенное противоречие… Говоря о проблеме философии и языка, сам себя спрашиваешь: насколько вообще возможен универсальный язык философии? Может ли философ реализовать и сохранить свою функцию диссидента в исторически заданном мире, функцию «шпиона бытия» в рамках всеобщей значимости философского дела?

Мне кажется такая универсальность проблематична не случайно. Например, у меня нет общего языка с консервативными философами и не быть может. При этом, мы читаем одни и те же тексты, например, Хайдеггера, но делаем из них совершенно разные выводы. Там, где один видит гуманистическое начало, другие слышат марши штурмовых отрядов.