Источник: na-dache.pro
Андрей Пермяков — автор, создатель сборников стихов «Сквозь», «Мой джаз» и «Любовь, рок-н-ролл и… V».
Стихи, рассказы и переводы публиковались в сборниках международных поэтических конкурсов «Эмигрантская лира» (Бельгия) и Arka Fest Barselona (Испания), в журналах «Радуга», «Палисадник», «Всесвіт», газете «Литературная Украина».
Отмечен специальным призом конкурса «Коронация слова». Автор проекта переводов рок-музыки «Книга Rock-y», соорганизатор Международного фестиваля поэзии Тerra Poetica. Член Национального союза писателей Украины.
Юр Юрич смотрел в окно своей пригородной многоэтажки на русские танки, трусливо стрелявшие с игровой площадки детского садика прямо под домом. Детский сад для многих соседей на то время уже стал и бомбоубежищем, и вторым домом.
Сам он спускался туда всего один раз. Оценил глубину и ширину подвалов помещения, а потом и упитанных, розовощеких, пахнущих молочной кашей поварих: «Вкусно готовят, наверное. С голоду тут не умрем». Лифт с начала войны не работал, а каждый раз бегать с девятого этажа Юр Юрич не захотел. Ему уже под шестьдесят, хоть на вид — всего за пятьдесят.
Танки появились вчера. Неожиданно и очень быстро. Они сразу поперли на детский садик, время от времени отхаркивая масло своими моторами, как наглые гопники. Танки быстро спрятались за качелями, песочницей, детской горкой и маленьким трехколесным велосипедом.
Покорежив деревья и игровую площадку, они уперлись задним ходом в кирпичные стены детсада. Оттуда теперь время от времени и стреляли. Садик четко охранялся постовыми с белыми повязками. На его территории — люди. Может, привыкли — там еда и убежище.
Поварихи кормили всех: и тех, кто уже давно поселился в садике, и их «освободителей». Танкисты поначалу отдавали бомбоубеженцам ящики из-под снарядов для костров и разогрева пищи. И в этом на тот момент виделся, по крайней мере из окна, какой-то гуманизм. Из другого окна виден двор.
Там тоже уже какие-то постовые пехотинцы. Несколько автоматчиков в черной форме с белыми повязками повели двух гражданских с поднятыми руками. Завели за угол. Автоматная очередь. Ничего не видно. Надо отойти от окна.
«Расийские асвабатители» поселились в их новеньком ЖК тоже со вчерашнего дня. В основном захватили квартиры со второго по шестой этаж. До него, на девятом, видимо, очередь пока не дошла. Они с сыном сидели тихо.
Был запас воды, хлеба, сала и консервов. Электричества, газа и воды не было. Телефоны жили за счет повербанков. Его четырнадцатилетний сын листал телеграм- и вайбер-каналы в надежде наткнуться на какую-то информацию об эвакуации.
Иногда они слышали, как шныряли пьяные «денацификаторы» в поисках дармового бухла и не успевших эвакуироваться женщин. «Как же я вовремя поругался с женой. Светка свалила к маме в столицу за день до войны «отдохнуть от меня».
Плохо, что сын с ней не захотел. Папин сын. Как бы не так. Просто Тима не захотел оторваться от каких-то своих компьютерных стрелялок, ведь у тещи такой возможности не будет.
Теперь вот смотрит из окна «в прямом эфире», обзор — панорамный. Только сам пальнуть не может. А смог бы?» — много мыслей крутилось в его голове.
Он позвонил по вайберу своему начальнику. Тот жил вместе с красавицей-женой и дочерью на выданье в богатом, хоть и безвкусном особняке в частном секторе.
— Валим отсюда? Твой БМВ на ходу? Ты собираешься своих вывозить?
Ответ удивил:
— Я дом не брошу, всю жизнь его строю. Я еще из Киева сестру с племянницей перевез.
— Ты что, дурак?
— Думаю отсидеться тут, в городе-спутнике, будет проще. Будем дома. Или в подвале. Там — закрутки, вода. Да и машиной ехать не хочу, такой коллапс на дорогах, еще поцарапаю. Останусь тут. Рискованно ехать. Я так решил.
Он знал, что спорить, доказывать или объяснять что-то начальнику бесполезно. Юр Юрич присмотрелся. По улицам с пацанячими названиями «Водопроводная» и «Вокзальная» гуськом начали куда-то спешить люди.
— Сегодня, наверное, пробуем уехать! — бросил он сыну.
Тима подтвердил догадку сообщением в телефоне. Преамбулу о каких-то коридорах и договоренностях прокрутили быстро. Автобусы будут забирать только женщин, детей и стариков. Место эвакуации — рядом, через квартал. Тревожные рюкзачки собраны.
У сына — вещи, документы на квартиру (всю жизнь работал на эту трешку), батон, какие-то диски с играми. У него — в старых трусах и носках замотаны деньги, также упакованы Светкины побрякушки, а сверху какие-то свитера и зарядки для телефонов.
Оделись наспех. Спускались пешком. Солдаты, похоже, из «всяких многочисленных малых народностей» выносили из квартир какие-то шубы-кожи, мониторы и то, что на русском языке называется «домашняя утварь». Тварь и утварь. Вообще, они старались не смотреть.
На третьем этаже отец с сыном уперлись в стол. За ними какой-то «типа младший» офицер. К стенке приставлен российский триколор. Справа выбита дверь в квартиру, оттуда, видимо, стол и вытащили.
— А можно, мы пройдем? — осторожно поинтересовался Юр Юрич.
— Да, конечно, проходите. Вот там только осторожней, не ударьтесь, — гостеприимно предупредил новый хозяин подъезда и показал на выбитую дверную раму, распластавшуюся в лестничном пролете.
Во двор вышли без каких-то проблем. Даже не осматриваясь, быстро потрусили к спасительному месту.
На центральной площади — битком. В основном женщины, дети, старики. Мрачную картину дополняли инвалиды в колясках, коты в контейнерах, испуганные, растерянные собаки.
Среди толпы сновали и какие-то местные чиновники. Этих сразу видно по номенклатурным официальным лицам. Какие-то тетки пересказывали историю о разбомбленных особняках продюсеров и звезд шоу-бизнеса.
«Любовь к гламуру не выдавить даже танками», — подумалось ему.
— Кто тут главный, кто тут власть? — громко выкрикнул он.
Толпа указала на здание горсовета, но ни на кого конкретно.
Тиму надо было отправить. Пустят ли Юр Юрича — большой вопрос. Мужчина под шестьдесят, а выглядит, как за пятьдесят.
Толпа дала понять, что мужчин не пускают, что их все равно потом русская солдатня снимет с автобусов. Больше толпа ничего не знала.
В этот день автобуса не было. Дома ни воды, ни газа, ни света. Проголодались ужасно.
— Пойдем в детский садик, там безопасно, бомба не прилетит, и еда горячая, — по-отцовски побеспокоился Юр Юрич.
— Пап, ты совсем не понимаешь ничего! Война. Они там этих людей в заложниках держат, не выпускают, прикрываются детским садом с людьми. Потом всех убьют. Так, как в онлайн-играх.
Решили держаться ближе к народу, со всеми вместе легче не пропустить эвакуацию автобусами. Народ стал расходиться по подвалам. Попробовали сунуться в ближайший подвал.
— Нет у нас мест, вас еще куда? — рявкнула властным прокуренным голосом певицы Аллегровой подвальная темнота.
Зато в следующем подвале, уже как в «гостях у сказки», встретили приветливо, можно сказать, по-домашнему.
— У нас тут волшебная «Рукавичка». Все поместимся. Бульоноподобный кипяток будете? Вот коврик, вот стульчик. Ешьте.
Даже телефоны зарядили. Сын в обоих телефонах удалял фото, переписки, страницы в соцсетях. Не спали. Юр Юрич обнял сына и не отпускал.
Утром на площади было меньше народу, в толпе шептались, что на рассвете кого-то подсаживали к выезжавшим машинам.
— Мужчина, вам сколько лет? Шо вы тут ждете, вас не пустят в автобус, даже если тут впихнетесь, дальше выпихнут, — удивилась дама, по-хозяйски закутанная в шарфы поверх пуховика. Парень пусть ждет, уедет сегодня… Или завтра.
— Суки, — вздохнул народ и посоветовал, что ему надо идти в ближайшее село, оттуда всех берут.
— Пап, иди, я тут буду. Говорят, сегодня точно вывезут. Мама, вот, в вайбер пишет, что сегодня точно с площади. Но детей и женщин. А ты попробуй через село. Наберешь. Если не уеду, пойду в подвал.
«Герой, блин. Как я его оставлю?» — это не обсуждалось.
Но вдруг толпа засуетилась. Ехали автобусы.
— Только женщины, дети и старики, — скомандовала толпа.
Юр Юрич передал сыну и свой рюкзачок. Тима точно выедет.
— Давай, Тима, звони. Постоянно. Сынок, береги зарядку, в телефон не играй, — догоняли мальчика папины наставления. Толпа понесла Тиму к автобусам.
Вереница автобусов напоминала Юр Юричу огромного желтого удава, который своими боковыми порами ненасытно впитывал в себя невинных жертв войны: «Он обязательно проползет и выползет. И всех вытащит отсюда».
СМСка: «Я внутри, все ок» — и удав пополз.
«Такое себе сравнение с удавом, — подумал Юр Юрич и побрел домой. — А что делать… Холодно. Оденусь теплее. Хорошо, свой рюкзак Тимке отдал, на всякий случай».
Весь двор его пригородно-элитного ЖК напоминал площадку для мусорных контейнеров. Картонки, бутылки, лотки, шмотки, стекла.
Во дворе оккупанты. Ходят. Сидят на лавочках. Курят. Чего-то даже смеются. У подъезда постовые. Серое небо. Серый волчий оскал на лицах.
— Куда?
— Домой, я тут живу на девятом этаже.
— Уже не живешь.
— В смысле?
— Пока в переносном. Приказ. Никого не пускать.
— А вещи взять? Холодно. Пацаны? Ну?
— На третьем этаже — дневальный офицер. Можешь спросить, все равно выше не пройдешь.
Тот же столик. Только офицер другой. Из-под фуражки копна русых волос. Фига се. А какое очень знакомое лицо! Очень русское лицо. Где я его видел? Ну вообще, почти родное. Юр Юрич даже обрадовался.
— Стоять, куда, кто такой? — четко, хлестко, как удар плетью, отрезвило его очень русское лицо.
— Я тут живу, на девятом этаже.
— Иди отсюда!
— Как идти? Это мой дом, пацаны, дайте хоть вещи возьму.
— Приказ — никого не пускать.
— Да я на пять минут, вещи…
— Через пять минут будешь обсоссанный и мертвый в подвале. Пошел отсюда, — вспылило очень русское лицо.
Из комнаты вышли «по натянутым нервам господа офицеры» какого-то, правда, уже не очень русского вида. «Может, кадыровцы?» — встревоженно подумал он.
— Ухожу, ухожу, — четко произнес Юр Юрич.
— Стоять. Телефон сюда. Сам отдашь — уйдешь. Не отдашь — убью и заберу, ляжешь тут у мусоропровода, — пригрозило очень русское лицо.
Юр Юрич протянул телефон. Очень русское лицо что-то полистало в гаджете и отрыгнуло: «Больше на глаза не попадайся».
Он сошел с лестницы, с перепугу споткнувшись о раму, под смешки сослуживцев «очень знакомого русского лица». Быстрым шагом, не озираясь, он поспешил к площади, или к подвалу, или там видно будет, куда. Около детского садика — солдаты, подгоняют идущих по улице, чтоб те не задерживались. «Шнеля, шнеля», — вспомнилось Юр Юричу.
За металлической оградой детсадика «Яблунька», как за решеткой концлагеря, — какие-то дети, в смешных курточках и шапочках, с ними — постаревшие мамочки в закопченных пуховиках и старики в трогательных аккуратных пальтишках с меховыми воротничками.
Они стоят и смотрят, как мимо них по улице проходят соседи-беженцы, а с ними проходит весна — для кого-то одна из первых, для кого-то одна из последних в жизни. В их спину пялятся дула танков. Они под охраной. Они — живая охрана. «Русская весна русского мира», — подумал Юр Юрич.
«Русский. Этот дневальный прям выглядит русским. Волосы цвета спелой ржи, и пронзительно голубые глаза, на которые нельзя попадаться. Да и вообще, все черты лица какие-то знакомые. Где я его видел? Откуда взялся этот ‟цвет спелой ржи”»? — не переставал возникать вопрос.
Детский садик «Яблунька» остался позади. «Все пройдет, как с белых в саже яблонек дым», — скаламбурилось в голове.
В таких неожиданных ассоциативных размышлениях Юр Юрич вышел на вновь наполненную гомонящими людьми площадь. Толпа опять авторитетно проорала, что мужчин не вывозят.
Телефона теперь нет, надо скорее в Киев, найти там сына. Вот и группка людей, несмело идущая в сторону леса. Среди них в основном мужчины его возраста.
Юр Юрич выдавил из себя нетренированные, но вполне произносимые звуки: «Шановні, а може, ви знаєте, як до Києва дістатися?»
— Побачимо, Бог виведе, — так же, как паролем, выдавили из группы.
— Ну и слава богу, свои, — присоединился к группе Юр Юрич.
Пошли какой-то просекой. Проводник, который оказался директором одного из ОСББ, приказал остановиться и ушел вперед. «Лидер коммунальный — ОСББист», — улыбнулся про себя Юр Юрич и присел около высокой, стреляющей в небо верхушкой, сосны.
Воздух обдавал холодным страхом.
— Тут не пройдем, там вдалеке трупы, гражданские. Пойдем глубже в лес, дождемся ночи и двинем дальше, — спокойно и как-то обыденно доложил вернувшийся из разведки лидер группки.
Юр Юрич испугался, решил не петлять лесом и вернулся на площадь. «Жители подземелья» переминались, переговаривались, проживая время в ожидании спасительного конвоя.
Попадет ли он, как мужчина, в автобус спасения — непонятно.
— Надо идти через переправу, — послышалось в народе из компании ярко одетых, закутанных в одеяла не то хиппи, не то хипстеров.
Лишь бы выйти отсюда. Цепочка людей уже двинулась в указанном направлении.
Юр Юрич привык ходить быстро, поэтому сам не заметил, как оказался в авангарде хиппо-хиппстеров. Рядом с ним бодрым шагом спешила интеллигентного вида старушка. Женщина несла с собой на спине всего один небольшой рюкзачок. То и дело она открывала его, заглядывала, что-то сюсюкала и закрывала снова.
— Две кошки у меня в нем, даю им воздух, но постоянно не хочу держать открытым, боюсь, выскочат и удерут. Глупые, напуганные.
Юр Юрич посоветовал перевесить рюкзак на грудь — и приоткрыть можно, и кошек рукой придерживать.
Разговорились.
— Нина, — представилась старушка, — переселенка из Крыма. 72 года. Я уже вроде как набегалась, а вот кошек надо вывезти, еще две черепахи в кармане рюкзака.
И Нина гордо похвасталась двумя «тортиллами». Они и не заметили, что быстро оторвались от основной группы.
— Пелотон отстал, — по спортивному заметил Юр Юрич.
Вдруг вдали показались какие-то солдаты с белыми повязками. Нина скомандовала Юр Юричу спрятаться за разваленный дом, а сама направилась к военным.
— Ребятки, а как пройти, чтоб никто старушку не подстрелил?
Солдат указал рукой в белой повязке на одну из сосновых-кирпичных улиц. «Белые повязки» скрылись.
Юр Юрич вместе с Ниной, ее котами и черепахами двинули по указанному маршруту. Юр Юрич почему-то чувствовал, что именно с этой женщиной ему ничего не угрожает. Ждать на месте остальных или идти назад было страшнее.
Шли прямо по безлюдной улице с разрушенными оградами, выбитыми окнами, мертвыми домами и горящей техникой. Шли молча, рассматривая чудовищный след военной гидры. Но не оглядывались.
И тут Юр Юрич увидел то, чему никогда в жизни так не радовался, к чему относился всегда просто как к само собой разумеющемуся и чему до этого момента не придавал особого значения: недалеко за домами промелькнул украинский флаг. Сегодня он узрел Спасителя.
Они с Ниной побежали. Казалось, что даже черепахи и коты перебирали своими лапами в рюкзачке старушки. Украинские военные не смогли скрыть удивления.
— Как вы сюда попали? По какой из улиц шли? Вон — бус, как раз два места, быстро садитесь, держитесь зубами за воздух. Сейчас вас отправим на переход. Самое время.
В бусике, взявшись за руки, всю дорогу тихо молились дети и женщины в платочках с очень добрыми отрешенными лицами. Местные баптисты. Вот и крещение, правда, огнем.
На переходе всех пропустили быстро, присоединили к колонне детей и женщин. Юр Юрича задержали с проверкой документов. «Храни тебя Бог», — перекрестила его Нина.
Его попросили помочь понести носилки с раненым стариком.
Вокруг — расстрелянные машины, перевернутые минивэны, брошенные детские коляски… Сотни людей переходили вброд реку, вдоль которой мерзли обломки арматур и бетона, ютились бесхозные брендовые тряпки и мягкие игрушки.
Юр Юрич крепко сжимал деревянные ручки носилок и внимательно следил за каждым своим шагом. Последний раз он таскал на таких листья в парке на уроках труда.
Носилки перед ним нес подросток в наушниках. «На Тиму похож», — екнуло отцовское сердце. Еще он смотрел в глаза старику на носилках. Пронзительно синие, родные, как синяя часть украинского флага…
Старика отдали врачам скорой помощи. Юр Юрич хотел было найти Нину, но не разглядел среди людей. Ему сразу указали на один из спасительных автобусов…
Автобусы уже не походили на желтого удава, скорее — на слетевшихся птиц, забиравших под крыло своих растерянных птенцов.
Во время пути он все время хлопал по карманам — искал телефон. Высадили около церкви. Народ сказал, что надо идти в храм. То ли для того, чтобы поблагодарить Бога, то ли просто вместе со всеми, Юр Юрич заглянул в церковь. Кто-то играл на виолончели. У сына на рингтоне — тоже виолончель, группа «Апокалиптика».
Юр Юрич попросил у какой-то девушки в военном болотном свитере, по виду — волонтерки, телефон, чтоб позвонить. Номер сына он помнил.
— Привет! Это папа.
— Папа, я с мамой у бабушки, где ты?
— Я в Киеве. Скоро буду.
И Юр Юрич отправился пешком к теще. Пришел уже к утру. Никто не спал. Юр Юрич обнял родных. Случайно взглянул на книжный шкаф. Пробежал глазами по выстроенным, как на параде, корешкам. Есенин, Хем, Ремарк…
Есенин! Вот, где он видел это лицо. В учебниках, в сборниках стихов, в фильмах, на скатертях и футболках, на каких-то выжженных портретах-трафаретах, на выпиленных лобзиком изображениях, на березовой коре, на каких-то черных деревяхах, нарисованных белыми очертаниями рядом с березами. Даже вспомнилась татуировка у какого-то загадочного алкаша. Волосы цвета спелой ржи…
Вытащил книгу, глянул на портрет — гармошка, пьянство, непонятная пролетарская любовь к балеринам. И брезгливо вернул книгу на место.
— Второй раз тебя, Сережа, убили, «до свиданья, друг мой, до свиданья». Прощай, с оружием пришел! — бросил он в сторону книжного шкафа.
Юр Юрич подошел к окну тещиной многоэтажки. Он любил смотреть в окна. В квартире по телевизору успокоительную мантру вещал новый любимец женщин в стране.
В это время в жилом доме напротив раздался взрыв…
— Суки, — закричали люди внизу.
Юр Юрич побежал на улицу вместе с другими тушить пожар.
«Жити якось треба…»
Март, 2022
РУССКОЯЗЫЧНЫЕ ПИСАТЕЛИ И ПОЭТЫ УКРАИНЫ: творческое досье Андрея Пермякова
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.