КОРНИ И КРЫЛЬЯ с Борисом Бурдой : Жорж Шарпак, величайший физик и нобелевский лауреат из Ровенской области

В отборе персонажей для данной рубрики место рождения играет определённую роль. Тот, кто родился и рос на территории Украины, заведомо для неё интересен, это так.

Но очень хочется возразить против придания месту рождения человека излишнего значения. Рождение в провинции — не приговор, рождение в столице — не гарантия счастья, рождение в университетском центре на культуру родившегося влияет достаточно косвенно.

Короли, конечно, чаще рождаются во дворцах. Но основатель династии может родиться и в крестьянской семье, как китайский император Лю Бан, и в доме бедного переселенца, как император Византии Василий I Македонянин, и под кровом провинциального адвоката, как Наполеон Бонапарт.

А уж предсказать по месту рождения, где пройдет жизнь человека, не стоит и пытаться. Дело даже не в переездах и иммиграциях — в прошлом веке практически все более-менее возрастные жители западной Украины успевали пожить под пятью-шестью юрисдикциями, из родного городка не выезжая.

Страшно и неприятно говорить, но похоже, что место смерти человека дает больше информации о его жизни, чем место рождения.

А уж научную карьеру может сделать кто угодно. Даже седьмой герцог Брольи, нобелевский лауреат Луи де Бройль. Но из самых простых выходит не меньше научных светил — сын небогатого коммерсанта Эйнштейн, дитя мелкого фермера Ньютон, наследник обедневшего дворянина Галилей, это я только величайших вспоминаю…

Вот и внук владельца маленького кирпичного заводика, из продукции которого построено немало домов в местечке Дубровица и его окретностях (тогда это была Польша, теперь Ровенская область Украины), сын мелкого торговца мороженым и газировкой Георгий Харпак, родившийся в 1924 году,  тоже не думал, что в далекой Швеции, в Голубом зале столичной ратуши, ему будут вручать величайшую награду мировой науки — семидесяти лет не пройдет.

Фамилия это явно местная, западноукраинская — через много лет житель этого же региона Станислав Лем дал фамилию Харпах командиру космолёта «Непобедимый». Некоторые считают, что она произошла от украинского слова «харпак», означающего «бедняк».

Интересно, что электронные словари о таком слове представления не имеют, говорят, что по-монгольски это арфа, а по-украински — непонятно что.

Поскольку фамилия это еврейская, мне как-то проще поверить, что это типичная для европейских евреев фамилия-аббревиатура — первые буквы слов «хатан рабби Пинхас-Кальман», то есть «зять раввина Пинхас-Кальмана». Скажем, фамилия Маршак тоже образована по похожей схеме — недавно я об этом упоминал.

Подкрепляется это мнение и тем, что родители ребенка были очень религиозными людьми, в семье говорили на идиш и читали Тору на иврите.

Да и звали его в детстве явно не Георгием — товарищи его детских игр запомнили его под именем Гешко, это скорее всего от Герш.

Языковых проблем в играх с украинскими детьми у него не было, то есть уже в раннем детстве он владел тремя языками, но это было только начало…

Когда ему было два года, родители уехали с ним в Палестину, но прижиться там не удалось — в жарком климате у ребенка развилось тяжелое заболевание глаз, грозящее ему слепотой.

Пришлось вернуться в родное местечко Сарны, там болезнь действительно прошла, но смотреть выздоровевшими глазами на окружающий мир там не было особо приятно.

Маленький Гешко начал ходить в польскую гимназию — вот и еще один язык он прилично освоил. Но вскоре случилась с ним неприятность — купаясь в речке Горынь, наступил на камыш, поранил ногу, попала зараза и всё так воспалилось, что пришлось ехать в Варшаву к хорошим врачам.

А когда они смогли помочь, какой смысл было возвращаться в Сарны? Отправились в Париж, якобы на коммерческую выставку, а там с помощью родственников отца смогли зацепиться, нашли работу и стали новыми парижанами.

Жили они тесно и небогато, спать приходилось в одной кровати с младшим братом, мать шила, отец на грузовичке развозил товары по лавочкам.

А их сын, который из Гешко стал Жоржем, да и фамилию исправил на Шарпак (французам так легче произносить) закончил школу и поступил в престижный Лицей Святого Людовика, в специализированный математический класс.

Значит, французский у него был безупречным — пять языков. А от родителей, учившихся в России, он усвоил и азы русского — шесть.

Относительно спокойное течение жизни нарушила Вторая мировая война. Франция была разбита. Париж оккупирован, и над Жоржем Шарпаком нависла смертельная опасность, как и надо всеми живущими там евреями.

К счастью, знакомства родителей позволили семье выправить себе фальшивые документы — Шарпак превратился в Шарпантье, такого француза, что просто тебе о-ля-ля!

Этому помогло то, что у Жоржа была совершенно несемитская внешность — белокожий блондин, прямой нос, хоть в гауляйтеры отдавай.

Вряд ли бы он без этого выжил — естественная для него ненависть к гитлеровцам привела его в ряды Сопротивления и во время одной из операций он был захвачен в плен.

Еврея расстреляли бы сразу — и так расстреляли всех раненых, а не раненых отправили в Дахау.

Оттуда его перевели в лагерь при каком-то военном заводе, где ему приходилось копать столько бессмысленных ям и канав от забора до обеда, что после войны он не мог заниматься садоводством — отвратительно было снова брать в руки лопату.

Выжил он, как многие считают, еще и потому, что умел понять практически любого собеседника и договориться с ним, причем на его языке. Естественно, в лагере он и немецкий выучил — это уже семь.

Освободила его вместе с прочими заключёнными американская армия, для которой он вместе с другими сознательными заключёнными сберёг эсэсовских охранников от самосуда, который им грозил — чтобы всё было законно.

Американцы, увидев, что делалось в лагере, немедленно расстреляли их сами, но это уже по правилам…  А он отправился домой, по пути без труда находя подработки благодаря тому, что в Лицее Святого Людовика его немножко успели научить и английскому — восьмой язык, стало быть!

Воссоединившись с семьёй, он решил продолжать образование, избрав для этого знаменитый парижский вуз «Ecole de Mines», в переводе — «Горная школа».

Но по ходу обучения он стал всё больше понимать, что чистая физика интересует его больше, чем прикладные науки. По ходу обучения он натурализовался и стал французским гражданином — с такой биографией это не составило проблемы.

Закончив вуз, он не прельстился высокой зарплатой в промышленности, а пошёл на небольшие деньги, но в науку — лабораторию ядерной физики Коллеж де Франс, одной из старейших французских высших школ.

Зато руководителем у него был нобелиат, муж и зять нобелиатов Фредерик Жолио-Кюри. За толкового руководителя можно не только смириться с малой зарплатой, но еще и доплачивать самому.

В 1954 году он становится доктором наук в области ядерной физики. Но чуть раньше происходит еще более важное событие — он женится на Доменике Видаль, женщине с тёмными глазами и очаровательной улыбкой.

Брак оказался счастливым, принёс семье троих детей, и это всё несмотря на наличие в жизни Жоржа Шарпака другой.

Об этой другой он говорил, что она

«напоминает требовательную, а иногда роковую любовницу. Ночью и днем, летом и зимой, утром и вечером она преследует вас, пленит, переполняет и погружает в отчаяние. И вы безумно любите ее и не вольны расстаться с ней хотя бы на день»

Вы уже, наверное, поняли, кто она — физика, конечно, это его собственные слова.

Между тем Европа, ощущающая некий комплекс неполноценности от своего отставания в ядерных исследованиях от СССР и США, стала с ним бороться, вкладывая немалые деньги в исследовательские центры.

В частности, развернулась работа ЦЕРН — Европейского центра ядерных исследований. Сейчас он известен всему миру из-за Большого адронного коллайдера, темы многих околонаучных страшилок. А тогда всё только начиналось…

В 1959 году Шарпак приходит в ЦЕРН. Проблемой, которая его заинтересовала, становится регистрация элементарных частиц, способы наблюдать за ними.

Созданная еще в 1910 году камера Вильсона, и даже сменившие её позже пузырьковые и искровые камеры уже не могли обеспечивать требующейся физикам точности и скорости регистрации траекторий элементарных частиц. Нужна была новая идея.

Шарпак годами упорно работал над этой проблемой и в итоге совершил в 1968 году решающий прорыв. Сам он представил свою идею довольно простыми словами:

«Вот такая небольшая коробочка размерами 10 на 10 сантиметров, пронизанная тысячами тоненьких проводов, могла отслеживать элементарные частицы атома. Все расчеты проводил компьютер, а не ученый с калькулятором, как раньше»

Более официальное название нового детектора Шарпака — «многопроволочная пропорциональная камера».

В этом изобретении Шарпак объединил новый вид детектора с мощным (по тем временам, сейчас это проще) компьютером, который вёл необходимые расчеты движения частиц, ибо вручную уже просто не было никакой физической возможности это сделать.

Как всегда, принципиально новый инструмент привел к целому каскаду открытий — от доказательства существования кварков — до обнаружения промежуточных векторных бозонов.

Но это для специалистов, а вот использование детекторов Шарпака в биологии и медицине сразу стало приносить людям пользу, о которой можно рассказать без употребления специальных терминов.

Скажем, рентгеновские аппараты получили возможность обходиться излучением в десятки раз меньше прежнего — Шарпак особенно радовался, что изобретение поможет мягче осматривать женскую грудь, не причиняя женщине вреда. А сейчас детекторы Шарпака еще и помогают предсказывать землетрясения.

Научный авторитет Шарпака, разумеется, резко вырос. В 1985 году он стал одним из «бессмертных» — так называют членов Французской академии наук, основанной еще Кольбером по приказу Короля-Солнце. А вот Нобелевский комитет не торопился. Нобелевские премии уже вручили двум его соавторам, а его всё обходили.

Но честный человек Время, хотя порой и долго думает, но додумывается до того, что должно быть. Сам Шарпак вспоминал:

«Физика меня больше не покидала… И, к моему великому удивлению, в конце 1992 года она привела меня в Стокгольм — за Нобелевской премией. Нобелевская премия — это Эйнштейн, Нильс Бор или Кюри. Сравнивать себя с ними — не могло быть и речи!»

Личная скромность — это хорошо, но и с фактами надо считаться. Шарпак заслужил ту же премию, что и перечисленные им титаны, и мир это признал, хотя и позже, чем следовало бы.

Он всегда много работал, стремился приносить пользу людям. После Чернобыля он, как специалист в области диагностики заболеваний, возникающих в результате облучения, предлагал свою помощь советской Украине, но на его предложение практически не обратили внимания и официально ему отказали.

Известно, что Шарпак в 2004 году по случаю своего 80-летия собирался посетить места, в которых он родился и рос. Со стороны Украины он бы теперь не встретил никаких препятствий, но поездка сорвалась — скорее всего, по его личным обстоятельствам. 

Но места, в которых Шарпак родился, он явно не забывал. В одном из своих интервью он сказал:

«Если не стелется путь на украинскую территорию, то я зову Украину к себе. И она каждый раз приходит — из собственного сердца»

Он не называл себя украинцем — его мемуары характерно озаглавлены: «Воспоминания изгнанника, физика, гражданина мира». Кем еще назвать себя человеку, знавшему не меньше восьми языков?

Но гражданином мира может быть и украинец — мир включает в себя и Украину, причём целиком.  А слово «изгнанник» говорит о том, что покидал он родные края не по доброй воле. Впрочем, иначе не бывает.

В 2010 году Жорж Шарпак покинул этот мир. Но его и сейчас помнят на его родине. В Сарнах есть улица Шарпака — он провёл в этом городе часть своего детства.

В нашей стране родилось всего шесть нобелиатов, и каждый из них важен для нас. Скорей всего, недостаточно — но так бывает всегда. Но нам нужно больше знать о нём — хотя бы для того, чтобы не забывать, что и у нас могут рождаться нобелевские лауреаты. Если помнить об этом, вероятность этого возрастёт.