КОРНИ И КРЫЛЬЯ с Борисом Бурдой: Николай Бердяев — киевский философ, 7 раз номинированный на Нобелевскую премию по литературе

 

 

Николай Александрович Бердяев, полный тезка последнего российского монарха, родился в имении своего отца Обухово, под Киевом. Он был отпрыском старой дворянской семьи, сыном кавалергарда и внуком генерала, а его мать была внучкой польского графа Потоцкого и французского графа Шуазель-Гуфье — оба рода в своих странах достаточно заметные, давшие им гетманов, министров и маршалов.

Родители избрали для ребенка военную карьеру и отдали его в кадетский корпус. Его казарменный уклад оказался для замкнутого и эмоционально позднего ребенка, воспитание которого дома полностью исключало насилие, просто невыносимым. Учился он там просто с омерзением, умудрившись получить годовой балл «единица» (это по двенадцатибальной-то системе!) по… Закону Божьему — для религиозного философа это круто! 

Родители от отчаяния наняли репетитора, и тот поначалу даже пробовал отказаться от этой работы, считая, что ребенок полностью неспособен к обучению. Зато самостоятельно проштудировать гегелевскую «Философию духа», читать и понимать Вольтера и Шопенгауэра, освоить «Логику» Милля и «Критику чистого разума» Канта, его способностей вполне хватало. Просто его пытались учить не тому и не там.

Ему разрешили оставить ненавистный кадетский корпус и подготовиться экстерном к экзаменам в университет. Готовился он не один год, сдал со второй попытки со средним баллом 3,5 (это уже по пятибалльной системе), от переутомления заработал нервный тик, оставшийся на всю жизнь (чтобы скрывать это, он начал курить — с сигарой в углу рта тик был не так заметен), но в Киевский университет Святого Владимира он все-таки поступил.

 

Все же высшего образования, как и среднего, он не довел до конца — был исключен из университета за участие в студенческих волнениях. К тому времени он испытал увлечение марксизмом, как многие гуманитарии того времени — даже его первая статья вышла именно в марксистском журнале «Die Neue Zeit». Не менее его заинтересовал столь же модный в те времена Фридрих Ницше. Но, как он сам говорил позже, он эти увлечения «пережил» и «переболел».

 

Его контакты с социал-демократами в очередной раз приводят его к аресту и ссылке на три года в Вологодскую губернию, которую в те времена называли «подстоличной Сибирью». Ссыльных в Вологде было много, они активно общались. Ленин, внимательно следивший за полемическими схватками в вологодской ссылке, даже писал: «Из Вологды (где сидят Бердяев и Богданов) сообщают, что ссыльные там усердно спорят о философии, и Бердяев, как наиболее «знающий», побеждает, повидимому, их». Вряд ли Ленину это нравилось — Бердяев все глубже расходился с марксизмом. «Меня начали считать изменником марксизму, несмотря на то, что политически я мало изменился», — вспоминал Бердяев позднее.

 

Последний год ссылки Бердяеву разрешили провести поближе к дому — в Житомире, после чего он вернулся в родной Киев. Дрейфуя, как и многие, с возрастом слева направо, он в 1903 году принял участие в организации «Союза освобождения», ставшего одним из источников кадров кадетской партии. Это особенность Бердяева — основывать множество союзов, обществ, журналов, академий, школ, которые часто продолжали долго работать и после того, как он их покидал. У него возникают контакты со многими представителями тогдашней философской мысли — он завязывает дружбу со Львом Шестовым, пишет свой первую книгу о народнике Михайловском с предисловием Струве.

 

Сам же Бердяев от коллег — будущих кадетов — все более отдаляется — он считает их партию «слишком буржуазной», что для него скорей ругательство. Но отдаляется он и от бывших единомышленников-марксистов — Плеханов в личной беседе даже сказал Бердяеву, что при таких философских взглядах, как у него, невозможно быть марксистом. Бердяев сближается с другими людьми, создателями того, что позже назовут «русским религиозным ренессансом» — Розановым, Мережковским, Гиппиус, Философовым.

 

Вскоре он встречает в Киеве главную женщину своей жизни — Лидию Юдифовну Трушеву. Она тоже принадлежала к социал-демократическому окружению, пережила и аресты, и короткое тюремное заключение. Вскоре они уже просто не мыслили жизнь друг без друга. Но вот включали ли их отношения еще и физиологическую составляющую — мы толком не знаем. Они неоднократно провозглашали, что в их жизни важна только духовная сторона. Сестра Лидии утверждала, что с самого начала совместной жизни, они жили, «как первые апостолы». Скорее всего большинство их брака прошло именно так. Хотя не похоже, что так было и в начале их романа…

 

Бердяев с супругой перебираются в Петербург. Там Бердяев активно участвует во многих философских и религиозных собраниях и журналах, часто выступает, публикуется. Революцию 1905 года он переживает тяжело, почти трагически. Весной 1907 года Бердяев писал Философову, что летом прошлого года он пережил духовный перелом, «…я поверил окончательно и абсолютно в Христа, внутренне освободился от демонизма, полюбил Бога… С того времени я сделался благочестивым человеком, я каждый день молюсь Богу, крещусь и соединяю себя внутренне с Христом во всех важных случаях жизни…».

 

Он стал одним из организаторов Петербургского религиозно-философского общества, а в 1909 году принял активное участие в знаменитом сборнике «Вехи» — поразительном опыте самокритики русской интеллигенции, доходящей до самобичевания. Ленин назвал «Вехи» «энциклопедией либерального ренегатства», Горький — «мерзейшей книжонкой за всю историю русской литературы», но история показала, что приведенная в «Вехах» критика радикализма, интеллигентского «народопоклонства», и предсказание возможных тяжелейших последствий, были еще довольно умеренными и излишне оптимистичными…

 

Мучительный путь Бердяева к устраивающему его христианству, официальная церковь отнюдь не облегчала. В 1913 году церковь силой вывезла из Афона в Россию тамошних монахов, высказывавших взгляды, отличные от официальных, при этом солдаты применяли силу, нескольких монахов при этом убили, более пятидесяти было ранено.

Бердяев откликнулся возмущенной статьей «Гасители духа», в которой обвинил официальную церковь в косности. Газету конфисковали, Бердяева отдали под суд по статье, подразумевавшей поселение в Сибири навечно. К счастью, бюрократия так медленно этот суд готовила, что проволынила до начала войны, а там уж не до подобных судов было…

Отношения Бердяева с возникшей после революции советской властью оказались еще хуже. Он был по-прежнему активен: основал «Вольную академию духовной культуры», был одним из хедлайнеров сборника «Глубины» — продолжения «Вех» (его разрешили издать лишь в 1990 году), публиковался, горячо полемизировал перед лицом властей, не терпящих полемики.

 

 

 

 

К этому добавились личные переживания: любимая супруга после долгих раздумий перешла в католичество, первое время даже несколько фанатичное (она говорила: «Я за догмат о непорочном зачатии на смерть пойду», а ведь это существеннейшее различие между католицизмом и православием). Но в итоге они ужились и при таком резком изменении позиций — Бердяева вообще отличала достаточная терпимость к оппонентам, вот и в семье это сгодилось.

 

С властью было сложней — он был готов ее терпеть, а она его нет. Первый раз его арестовали по делу «Тактического центра», кончившегося 19-ю расстрельными приговорами — по нему Бердяева допрашивал лично Дзержинский и в итоге распорядился его амнистировать. Второй раз приговора было уже не избежать — он попал в число пассажиров одного из «философских пароходов», на которых собрались вывезти из России навсегда всех позволяющих себе критические мысли. С него взяли подписку, что при появлении в пределах советского государства он будет расстрелян. Кто бы сомневался…

 

После эмиграции он недолго пробыл в Германии, а потом перебрался в Париж, где и протекала практически вся его дальнейшая жизнь. Его работа протекала очень активно — корпус его текстов, созданных там, огромен, мало кто из философов оставил столь объемное наследие. Его книга «Новое средневековье», вышедшая в 1924 году, привлекает внимание всей европейской научной мысли. Сравнение девятнадцатого века с Ренессансом, а следующего, двадцатого — с наступившим после него Средневековьем, интересует многих и весьма обсуждаемо даже сейчас.

 

По-прежнему проявляя высокие организаторские способности, Бердяев вместе с супругой создают в Париже межконфессиональные христианские собрания — раз уж христиане разных толков оказались способны ужиться в одной семье, почему бы им не уживаться и на большей дистанции? Его книга «Философия свободного духа» получает премию Французской академии.

 

Улучшается и его материальное положение. Друг его семьи, англичанка Флоранс Вест, активный участник кружка по изучение Библии, собиравшегося в доме Бердяевых еженедельно, завещала ему деньги, достаточные для приобретения его дома в Кламаре, пригороде Парижа, в собственность. Там он и проживет до самой смерти — под собственной крышей.

 

В начавшейся Второй мировой войне он совершенно четко определяется со стороной, которой сочувствует — он желает поражения Гитлеру и отказывает гитлеризму даже в минимальном сотрудничестве. Это выгодно отличает его от ряда бывших сотоварищей, готовых сотрудничать с Гитлером, как противником большевизма — Мережковского, Гиппиус, и особенно ставшего популярным в некоторых кругах современной России, Ивана Ильина, который гитлеризм откровенно восхвалял, и лишь после войны милостиво признал, что Гитлер совершил некоторые ошибки (хм!). Какую-то нишу для существования он находит лишь в напряженной работе.

 

Когда нацисты терпят поражение, Бердяева это явно радует — приветствуя освобождение Парижа, он даже вывешивает на своем доме красный флаг. Радость военной победы ему омрачает смерть любимой супруги — судя по всему, их нетрадиционная семейная жизнь была достаточно благополучной и для Бердяева даже благотворной.

 

В 1946 году он даже принимает советское гражданство — во всяком случае, такие сведения есть. Но не было бы счастья, да несчастье помогло — грянувшее постановление ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград» и сопутствующая ему расправа с Ахматовой и Зощенко, начисто прекращает всякие планы возвращения на родину. Пожалуй, это к лучшему — о данной им в 1922 году подписке могли бы вспомнить в любую минуту…

 

В его жизни остается только напряженная работа. Ее замечают во всем миру — семикратно его выдвигают на Нобелевскую премию по литературе. Два года она, правда, в итоге оказалась не присужденной вообще, но и в прочие годы его только раз превзошел не ахти как запомнившийся конкурент — датчанин Вильгельм Йенсен. Четыре его удачливых соперника в оставшиеся годы — Габриэла Мистраль, Герман Гессе, Андре Жид и Т. С. Эллиот — были действительно серьезными конкурентами, проиграть которым было не стыдно. А вот Кембриджский университет в 1946 году увенчал его званием почетного доктора — третьего русского после Тургенева и Чайковского.

 

В 1948 году Бердяева находят мертвым за его письменным столом, с пером в руке — прекрасная смерть для пишущего человека! Уже после кончины выходит в свет его последняя крупная работа — «Царство Духа и Царство Кесаря». Жизнь Бердяева закончилась, но его идеи продолжают активно обсуждаться и в настоящее время.

 

ДОСТАТОЧНО ЛИ ХОРОШО УВЕКОВЕЧЕНА ЕГО ПАМЯТЬ?

Знаете, не очень. Обычное свидетельство мировой известности — астероид, названный его именем, — Бердяев получил. А что-нибудь еще, названное в его честь, я не нашел. Даже музеев Бердяева нигде нет — разве что в Кламаре, если договоритесь о времени визита, для вас откроют его дом. Музей в Москве собирались организовать, но умер возглавлявший этот проект энтузиаст, и дело заглохло.

 

 

P.S. К счастью, кое в чем я ошибся. К счастью — потому что мемориальная доска Бердяеву все-таки есть. На желтом здании университета, где он учился. Еще с 2013 года. За ошибки не надо держаться — их надо исправлять. Тем паче это и приятно — все, значит, не так уж плохо с памятью о Бердяеве в его родном городе…