АЛЕКСЕЙ БОТВИНОВ: рондо ярости по поводу утерянного гроша (Часть I)
Весь цивилизованный мир в этом году отмечает 250-летие Людвига ван Бетховена.
Фестиваль ODESSA CLASSICS отметил это событие мировой премьерой проекта ведущего пианиста Германии Себастиана Кнауэра и композитора Араша Сафаяна.
Проект «Beethoven Variations» имеет потенциал мировой сенсации и может открыть новые пути развития классической музыки в XXI веке.
Предлагаем вашему вниманию эссе президента фестиваля ODESSA CLASSICS, всемирно известного украинского пианиста Алексея Ботвинова.
В этом году весь цивилизованный мир отмечает 250-летие со дня рождения Людвига ван Бетховена. Размеры празднования, особенно в немецкоязычных странах, впечатляют — юбилейные концерты, диски, конференции, книги и т.д.Видя беспрецедентный размах увеличения количества бетховенской музыки в концертных залах, одна из ведущих американских музыковедов, даже на полном серьезе, предложила в честь Бетховена… полностью отменить публичное исполнение его музыки на год — и таким нестандартным образом отметить юбилей гения.
Не думаю, что кто-то прислушается к такому «сомнительно-креативному» предложению. Хотя бы потому, что Бетховен всегда был и есть в десятке величайших и самых исполняемых и любимых композиторов планеты — и никогда не перестанет звучать, пока жива наша цивилизация.
Образ Бетховена в общественном сознании, как никакой другой, полон клише и стереотипов — преувеличенных или вообще неверных.
Самое большое заблуждение — строгость характера и даже мизантропия Бетховена. Однако самое лучшее зеркало души композитора — его творчество.
В бетховенской музыке невероятно много юмора. Своеобразного — не легкого моцартовского смеха ангелов — но вполне конкретно человеческого, со всеми его гранями — от смеха до сарказма и даже сатиры
Вспомним хотя бы его уникальное «Рондо ярости по поводу утерянного гроша». А сколько его сонат заканчиваются так, что естественной реакцией у раскрепощенной публики мог бы стать громкий смех — от радости и веселья!..
Но вот с раскрепощенностью публики на классических концертах есть проблемы: долгое время показывать такие эмоции на подобных концертах считалось моветоном.
Тому есть много причин — например, в европейской традиции вся концертная практика начиналась с выступлений перед коронованными особами — отсюда и запрет аплодировать между частями (первым свое одобрение должен был обозначить монарх), и вообще, яркие эмоции надо было сдерживать, дабы не нарушить атмосферу почитания осененного божественной благодатью императора-князя-герцога.
В советское время, наряду с поддержкой классики, обратной стороной медали стала ужасная чопорность самого ритуала филармонического концерта: юмор и веселье могли быть поняты как скрытый бунт против общественного порядка.
В детстве сам образ Бетховена мне напоминал постоянно раздраженного профессора, один взгляд которого вызывал появление чувства вины.
На моем рояле стоял небольшой бюст композитора — такие бюстики были почему-то очень популярны в советскую эпоху.
Даже в кинохите 30-х годов «Веселые ребята» была уморительная сцена — когда начинающая певица для улучшения голоса ела сырые яйца и разбивала скорлупки одну за другой как раз о такой бюст.
Как только я садился за рояль — на меня постоянно с укоризной и легким презрением смотрел Сам Бетховен — и все неизбежные в обучении ошибки как будто звучали под тяжестью его недовольного взгляда.
Все это моментально изменилось, когда я дорос до того возраста, в котором смог сам играть с листа и разучивать сонаты Бетховена.
Передо мной открылся мир эмоций и ритмов настолько яркий и разнообразный, что в период моего становления — с 10 до 15 лет — именно Бетховен стал моим безусловным кумиром и музыкальным богом. (Потом в мою жизнь вошли Рахманинов и Бах, заняв самые верхние места моего личного музыкального Олимпа, но Бетховен всегда был, есть и будет рядом с ними — в моем ДНК).
Подробнее о Фестивале Odessa Classics