«Ещё десять-пятнадцать лет и крупные города оторвутся от культурных якорей и шаблонов «советчины». Три вопроса к идеологу «станиславского феномена» Владимиру Ешкилеву

Фото: firtka

Владимир Львович Ешкилев – украинский прозаик, поэт, эссеист. Идеолог «станиславского феномена» (группы литератов-постмодернистов)

Как Вы рассматриваете текущие кризисные события в Украине и в мире в целом?

Если строго придерживаться классического понимания кризиса (от древнегреческого κρίσις – решение; поворотный пункт), то я бы не стал оценивать текущие события в Украине как «кризисные». По моему глубокому убеждению, Украина, как государство и как самобытное «пространство национальной идентичности», уже прошла плато своего имманентного (или, если угодно, определяющего) кризиса 2013-2014 годов. Сейчас мы находимся в стадии «реакции на кризис».

И это даже не переживание некоего внутреннего состояния, а ситуативное противостояние судорогам медленно умирающей евразийской империи, которая отреагировала на наш выход из кризиса неожиданно панически. С одной стороны, это нанесло Украине ущерб (оккупация Крыма и части Донбасса). А с другой — позволило очень быстро, в считанные месяцы, завершить переходной период от кризиса к ремиссии.

Мыслящее и обладающее созидательной волей ядро украинского общества, благодаря этому паническому приступу в Москве, преодолело внутренний конфликт относительно «фантомных болей» советского происхождения. Это осталось в прошлом. Ядро украинского общества, при всём многообразии взглядов на проблемы культуры, религии, идентичности и гендера, уже не рассматривает Россию как реальную «альтернативную цивилизацию». Теперь, с точки зрения этого ядра, путинский империализм выглядит как некое геополитическое недоразумение, сохранившееся до наших дней благодаря известной недальновидности лидеров Запада. Выглядит как хищный и примитивный динозавр, случайно переживший свою эпоху.

В тоже время Украина, переходя с орбиты России на орбиту Западного мира, становится всё более включённой в мировой контекст и, соответственно, в ситуацию векового многоэтапного «кризиса смыслов». Эту ситуацию, как известно, переживает не только сама современная Атлантическая цивилизация, но и возглавляемый ею глобальный интеграционный проект.

Современный мир национальных держав и транснационального капитала является продуктом эпохи Нового времени. Его кризисная перестройка стартовала в преддверии Первой мировой, была обозначена как Модерн и продолжается до наших дней. Классический Модерн породил политические системы, основанные на идеологиях и стоившие человечеству сотни миллионов жизней. Бессмысленная устремлённость в эскизно-проектируемое будущее и гекатомбы жертв подорвали веру в Модерн и привели к его ревизии, получившей с лёгкой руки Франсуа Лиотара имя Постмодерна. Но эта ревизия оказалась поверхностной. Она свелась к декомпозиции культурно-идеологической надстройки с последующим использованием «на износ» достижений Модерна.

Постмодерн отказался от поиска смысловых основ человеческого бытия и сосредоточился на проблемах организационной и культурной компетенций. На практике это привело не к организационной симфонии, а к появлению новых идеологем, целью которых является не проектирование будущего, а «замедление», отсрочка его прихода, мыслимого как неизбежная глобальная катастрофа. Постмодерн утопил смысловые основы в мифологии и получил вполне ожидаемый ответ в виде мифологически мыслящих толп, стремящихся к потреблению и развлечениям.

Эти толпы не захотели играть в долгие и сложные постмодерные «игры компетенций». Они захотели всего и сразу

Мир начал переход к Гипермодерну, к ситуации нового проектирования будущего. Теперь уже не на базе «единственно правильного учения», а на основе обеспеченного социальными сетями «властного присутствия» верящей в мифы толпы. А кто-то скажет: «На основе «протоколов справедливости» для «угнетённых»».
В мире Гипермодерна украинское общество может занять ситуационно выгодную позицию жертвы, позицию некоего «топоса угнетённости». Но она не имеет ценностной перспективы, потому что, воленс-ноленс, лишает нас политической субъектности. С другой стороны, Гипермодерн открывает невиданные ранее возможности для преодоления «сломанного горизонта», для счастливого прорыва с минимальными потерями.

Шанс Украины в том, что в ситуации Гипермодерна некоторые системные проблемы могут, в принципе, решаться не долгим путём наращивания компетентности, а серией удачных «кавалерийских атак». Вопрос в наличии «штаба», способного эффективно использовать прилёт очередного «чёрного лебедя». Или стаи таких «лебедей». Но это из области предположений.

В чём главные проблемы Украины как государства и украинцев как нации?

Украина – одна из постсоветских стран. Государство, перешедшее от «оболочечного» статуса УССР к формальному суверенитету без длительного периода становления независимости и, соответственно, без сформированной национальной элиты. Государство, которым несколько десятилетий управляли семьи бывших советских номенклатурщиков, рассматривавшие его не в качестве державы, а в качестве своей корпорации, усложнённой державной атрибуцией.

Соответственно, государство до конца правления Леонида Кучмы было «плоским», поверхностным, не обладавшим сложной функциональностью, обеспечивающей его «бюрократическую самобытность» и непрозрачность для внешних влияний (реальный суверенитет). Основной функцией такого государства-корпорации было обогащение правящей верхушки. А, фактически, мафиозных кланов, замаскированных под министерства, департаменты, областные и районные госадминистрации. И только после 2005 года постепенно начали появляться бюрократические структуры, обеспечивающие «глубину» системы, работающие на государство вообще, а не на семейный бизнес президента, министра, губернатора или генерала.

Сейчас главной проблемой Украинского государства является завершение выстраивания этой «глубины», создание эффективных барьеров между олигархическими структурами и государственной бюрократией. Плюс насыщение бюрократических структур функционерами, способными последовательно отстаивать государственные интересы, руководствуясь не корпоративным эгоизмом, не патриотическими эмоциями, а гражданской позицией, основанной на украинской политической идентичности.

Что касается украинцев как нации, то тут проблем меньше. Идёт успешный процесс осознания своей национальной самобытности уже не на уровне «песни, танцы, шаровары», а на уровне формирования современных маркеров украинской идентичности, более «объёмных», чем этническая принадлежность. Одним из таких маркеров выступает осознание украинства как гражданственной общности, исторически основанной на демократических принципах самоорганизации. Это осознание имеет крепкую основу в мировоззренческом противопоставлении несовершенной, но «мягкой», «своей» выборной украинской власти и российской репрессивной «ментовской державы», пребывающей под государевым оком несменяемого «Путина-царя».

По большому счёту, будущее процесса осознания своей национальной самобытности напрямую зависит от формирования полноценного урбанистического украинского культурного гештальта

Культурологи прогнозируют, что для этого необходимо не так много времени – ещё десять-пятнадцать лет и крупные города оторвутся от культурных якорей и шаблонов «советчины». В принципе, по моим наблюдениям, рядовой двадцатилетний житель Киева уже не реагирует на популярные мемы из советских кинофильмов.

Как вы связываете эту ситуацию с местом философии в системе современной культуры и цивилизации в целом?

Позиция философии и философствования в современном социуме (и украинский социум не является тут исключением) определяется общественным запросом на философию в ситуации Гипермодерна. Если учесть, что человек Гипермодерна, как его мыслит Жиль Липовецки, это человек, прежде всего заботящийся о своём времени, то актуальность философии определяется ответами на вопросы: «Может ли философия помочь решить проблему правильного использования времени? Не является ли философствование пустой тратой времени?». Тут можно вспомнить, что в эпоху Постмодерна философы упорно, с применением сильных аргументов, пытались доказать, что философия – не наука, а искусство. Что философствование – вольное скольжение по краю предельного вопрошания и никому ничем не обязано.

В принципе, этот посыл был услышан и принят теми референтными кругами, которые формируют сетевое мнение в среде миллениалов и постмиллениалов. Эпоха Гипермодерна формирует соответствующее отношение к философии, как к сложному искусству, которым следует заниматься тем, кому это нравиться и кто от этого ловит кайф.

Человек Гипермодерна не ждёт от философии, что она освободит его от того, что Липовецки называет «порабощением ускорившимся временем». Он слушает не мыслителя, а коуча, знающего лайфхаки. Он ждёт не онтологии, а перформанса.