Иллюстрация: Всеволод Швайба. Венчание. Фрагмент. Цветная тушь, перо
Сергей Форкош — украинский мыслитель, доктор философских наук, переводчик, основатель Института социокультурных трансформаций, координатор совместных проектов с философским факультетом Венского университета.
Дорогой друг, ты просил меня поделиться с тобой мыслями относительно традиции? При этом ты также не ограничивал меня ни какими-то формальными рамками, ни стилем, в котором тебе было бы легче их опубликовать, поэтому я хотел бы тебе сообщить свои мысли посредством письма.
Да, я знаю, что эпистолярный стиль уже давно покоится на полках литературоведов и других людей, для которых прошлое вытеснило настоящее. Тем не менее я все же считаю, что такой стиль имеет ряд достоинств, которые в наше время уже сложно отыскать, и прежде всего то, что мысли, о которых пишут в письме, должны волей-неволей, так сказать, отстояться.Следовательно, если вам действительно есть что сказать, то мысли приобретают четкость и ясность, которых при беглом устном изложении никак невозможно достичь. Ты спрашиваешь о традиции, и, признаться, я теряюсь… как подступиться к этому Эвересту, как найти правильный путь в гору?
Ведь так много троп, которые могут привести к тому, что я сорвусь и все придется начинать сначала. Утешает лишь то, что начать сначала я все же смогу… Итак, выскажу положение, вокруг которого будут кружиться мои мысли.
В этом положении сосредоточено понимание традиции, которое формировалось столетиями, а я лишь отважусь на что-то, что будет напоминать комментарий к ним. Но, однако же, в этом ты с легкостью сможешь распознать мое представление о сущности традиции.
Данное положение гласит: исток традиции есть абсолютный смысл, или просто Абсолют. Далее я покажу, что исток традиции может пониматься по-разному, однако прежде следует сказать, чем же является сама традиция.
Вероятно, суть традиции проявляется в адаптации, а также в исторически соотнесенной интерпретации абсолютного смысла на протяжении длительного времени. Не спеши обвинять меня в метафизике. Хотя мне и будет сложно предоставить тебе ясные доказательства в пользу данного положения, я все же попытаюсь его обосновать.
Как-то Мирча Элиаде обратил внимание на то, что ностальгия по истоку, по началу, по тому месту, откуда мы все пришли в этот мир, такая ностальгия есть неотъемлемым состоянием человеческого существа, и лишь в некоторые периоды жизни эта тоска по истоку может обостряться до предела, даже так, что может затмевать собой настоящее, не говоря уже о том, что будущее человеку, находящемуся в тоске по началу, кажется и вовсе иллюзорным и незначительным.
Да, такой взгляд на традицию может проявиться скорее через воображение и эмоции, чем через разум. Однако же что может сказать разум в отношении этой сладкой тоски по чистому и вечному источнику всего достойного, что есть в этом мире? Исток традиции — абсолютный смысл… Традиция также — это преемственность во времени, и то, что она передает, является вечным и неизменным. Вечный смысл — исток традиции.
Смысл… «Да, — заключаю я, — теперь я понимаю, ведь смысл необходим, так как он играет двойственную роль: он — неизменная часть вечности и в то же время он — конститутивная часть временного. Смысл, — ликую я, — есть как бы посредник, форма связи, а также священный храм…» Но, может быть, тебе претят мой эзотеризм и мое откровение?
Попытайся все же удержать мысль и созерцательно вовлекись в ход истории, столь богатой на неожиданные поступки, бессмысленные жертвы, кровавые недоразумения, но также и на соразмерности событий, счастливые совпадения, радости культурного процветания и прочего.
Созерцая все это своим внутренним взором, ты вскоре убедишься, что именно смысл является связующим звеном между трагедией и комедией жизни, между величием и позором, и даже между самой жизнью и смертью… О, я отнюдь не хочу показаться тебе моралистом, тем более, что ты знаешь, как я отношусь к стоицизму, я лишь хочу, чтобы это положение о традиции стало для тебя очевидным, хоть бы ты и не был с ним согласен.
Далее, поскольку я упомянул о времени, то следует ясно высказаться о том, что такое время. Это важно, в чем ты скоро сможешь и сам убедиться, ведь первым воплощением традиции, если понимать ее в вышеуказанном смысле, является как раз ее временное воплощение. Это значит, что без явного определения времени двигаться дальше в этом направлении будет затруднительно, а может оказаться, что и вовсе бесцельно.
Итак, вот что я предлагаю. Поскольку вряд ли есть что-либо более неудобное для мышления, чем время, то я прибегну ко всевозможным приемам, и при этом не буду скрывать свои сомнения и неясности, которых будет множество. Однако, если же мне все же удастся установить стабильное представление о времени, такое, чтобы оно выдержало проверку в процессе использования его для прояснения традиции, то лишь этим я удовлетворюсь.
Предварительно вот что я могу тебе сообщить об изучении времени. Ко времени необходимо подбираться неспеша, замедляя собственные мысли… увеличивая разрыв с привычным/синхронным окружением. Во времени каждая вещь обретает свое завершение, а поэтому вещь подлинно может открываться лишь во времени. В силу чудовищной навязчивости времени следует аккуратно, но настойчиво отделять время от того, что во времени.
Ясно, что мыслить о времени как о таковом и мыслить о временном — не одно и то же. Само мышление также протекает во времени, и в этом смысле освободиться от времени невозможно. Но само познание именно потому таковым и является, что способно познать то, что выступает за его собственные границы.
А значит, познавая время, у нас возникает опыт времени как такового, хотя и временным образом. Мыслить о времени следует вариативно, то есть удерживать как время само по себе, так и то, что в нем протекает или осуществляется.
Далее: можно сказать, что мысль самотождественна (за моим представлением о мысли и мышлении я отсылаю тебя к одному из моих ранее написанных тебе писем) и поэтому ближе всего ко времени. Но если мыслить время, то мышление как бы освобождается от того, что есть различного в нем. Мышление и время фундаментально связаны. Ну а если помыслить время как удерживание вещей? Вещи протекают, меняются и затем исчезают…
Кажется, что вещь как что-то, как целое, может все-таки стать тем, чем она является лишь при ее удерживании, то есть лишь во времени. И действительно, если бы вещь отрицала время, то возникли бы все те логические и, вслед за этим, онтологические трудности, которые, как известно, ясно продуманы Платоном в «Пармениде».
Может, то, что Бергсон говорит о длительности или о том, что если нечто длится, то это также может значить, что нечто и удержано? Рискованно так утверждать. Но продолжим, если ты, конечно, еще не отчаялся. Если посмотреть с этой стороны, то в удержанной вещи просвечивает целостность, или Абсолют, который в своем самотождестве еще не нуждался во времени. Время — это всегда то, в чем что-то.
В этом смысле пространство — это лишь внешнее или развернутое время. Каждое различенное уже своим отличием несоразмерно иному. Поэтому я напомню тебе, что следует отличать способ и условие познания времени (Кант, Гуссерль) от онтологии времени. Время есть условие возможности различать (Кант), или время возникло и/или проявилось в силу и через различия вещей (Гартман, Делез)?
В естественной установке мы приходим к формированию понятия времени через вещи, а при выяснении процесса познания вещей мы приходим к тому, что само время становится основанием для возможности познания вещей. Старая как мир дилемма. Но мы, как я уже говорил, радостно и решительно избегаем этой дилеммы. Ведь нечто третье поручается за нас. Нечто третье поручилось за само время, и, следовательно, за сохранность традиции можно не беспокоиться.
Но давай не будем останавливаться на достигнутом. И вспомним наш личный опыт времени. Мы обращаем внимание на то, что во времени «сейчас» борется с «уже» и «еще не». Поток и островки… Мы говорим, например: «Время еще не пришло» или «Уже поздно, и с этим уже ничего нельзя сделать».
Мы отчеканиваем время днями и ночами, годами и столетиями, но также и периодами, циклами и эпохами. Мы говорим: «Это происходит слишком быстро» или «Слишком медленно». Бывает, что мы восклицаем: «Сейчас или никогда»! Как ты можешь заметить, мы развесили множество указателей для ориентира во времени.
Но давай же со всей решительностью и определенностью скажем о времени в его связи с абсолютным смыслом — что-то наиболее существенное и, может быть, священное! Кажется, что несовпадение происходящего рождает возможность различать и связывать вещи друг с другом и самим собой (случай, когда сама способность различать в ее априорности определяет само различимое, в мире, где царствует традиция, кажется бессмысленным).
Если бы мир был абсолютно синхронным сам в себе, если бы не было разрывов, этих «между», то и не было бы надобности сопоставлять и соизмерять что-то с чем-либо. Сразу возникает интуиция о том, что если нет различия, то не может быть и времени. Однако с этим стоит подождать. Ясно, что в абсолютном самом в себе время невозможно. Предварительно ясно, что время претендует на выполнение функции связи вещей друг с другом.
Отважусь на такое предположение: может быть, время — это след Абсолюта, который, словно эфир, еще витает после своего распада или эманации? Этот эфир, в котором вещи (результат его разобщения) парят, уже не способен удерживать вещи от разобщения, но зато способен указывать им на место или на состояние, из которого они, эти вещи, возникли. Может быть, в этом и состоит сакральное значение времени?
Да, теперь я готов сказать наиболее важное о сущности традиции, а именно, опираясь на вышеизложенное, я повторяю вслед за многими достойными предшественниками: «Традиция, дублируя в каждом столетии одно и то же… «вечно возвращаясь к одному и тому же», постулирует вечное во временном, абсолютное в случайном, вершит порядок в хаосе, удерживает распадающееся множественное…»
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
