Публикуем третью часть воспоминаний ветерана труда из Одессы, Данилова Михаила Ивановича, чье нелегкое детство пришлось на годы страшной Второй мировой войны.
Лето прошло и пришла желтая осень. Поспел картофель, в садах — яблоки и груши, на полях — пшеница и подсолнухи, — это была наша основная ворованная пища. Картофель пекли на кизяках (коровьих лепешках) и ели ее прямо с лушпайками без соли, а что оставалось, закапывали в землю. У каждого детдомовца была своя заначка и никто ее не трогал.Совхозные семечки жарили и лузгали их от души, они хорошо забивали голод, — постоянный спутник детдомовца. Детдомовца можно было отличить от всех тем, что у него штанины были завязаны внизу — это были его большие карманы. В эти карманы мы на токах набирали пшеницу. Ее жарили, варили и ели просто сырую. Когда пшеницу долго жуешь, то она превращается в жвачку, которая тоже забивала голод.
Осень сменила зима, вьюжная, холодная и очень голодная. От недоедания я сильно похудел: остались кожа и кости. И на этом исхудалом теле появились фурункулы, под коростой которых, обосновались вши. Вообще, весь детдом был вшивый и худой. О нашей вшивости и худобе узнали в ГорОНО города Чкалова.
Приехала комиссия, нас построили в ряд, предложили снять рубашки. Члены комиссии внимательно рассматривали наши худосочные тела и бегающих по ним жирных вшей. Эти люди из ГорОНО качали головами и тяжело вздыхали.
Упитанный директор детдома, а также его упитанное окружение были немедленно уволены. Ими занялись соответствующие органы. Наверное, их отправили на заготовку дров в Сибирь, так как у нас в спальне была ужасная холодина.
При новом директоре кормить стали хорошо, провели санобработку — вши, паразиты на наших телах исчезли, фурункулы зажили. Через некоторое время, на щеках у нас появился здоровый румянец. В спальнях стало тепло и спали уже раздетыми. Да еще пришла к нам ласковая весна.
Все вокруг цвело и птицы заливались пением. Но тоска по родителям не покидала меня. Я все же думал, что они живы и я их найду. «Болячка» тоже тосковал по своим родным. И мы решили бежать из детдома, чтобы найти своих родных.
Было солнечное летнее утро. После завтрака мы ушли из детдома на поиски своих родителей. Мы шли по пыльной степной дороге. Как только слышали гул автомобиля, прятались в придорожной траве. Боялись, что нас поймают и вернут обратно в детдом. Сильно хотелось кушать и пить.
В селах мы заходили в дома и крестясь, просили кусочек хлеба, ради Христа. Нам давали хлеб, кормили, поили и еще давали на дорогу что-то покушать, не смотря на то, что у меня чисто еврейская внешность. Доброта человека не смотрит на национальную или на религиозную принадлежность.
Наконец мы добрались до железнодорожного вокзала города Чкалов. Но, не успели мы сесть на поезд, как тут же появилась милиция, нас сняли нас с поезда и отвели в детский приемник. Из приемника меня и «Болячку» отправили в разные детдома и больше я его никогда не видел. Так я потерял друга, которого запомнил на всю жизнь.
Меня с группой беспризорников отвезли в Васильевский детдом. Там я стал пасти детдомовских коров. Рано утром меня будила доярка, давала кружку теплого парного молока и кусок хлеба. Все это я с удовольствием съедал и выгонял коров на пастбище. Добрая доярка по-матерински относилась ко мне и я к ней очень привязался.
К концу лета Васильевский детдом преобразовали в дошкольный и всех, кто был школьного возраста, отправили в другие детдома. На прощанье доярка меня обняла и мы вместе заплакали. Это был мой первый и последний детдом, из которого я не хотел уезжать.
Отвезли меня в детдом поселка Гипс-Рудник, из которого я практически сразу убежал. Но не долго пробыл на воле и вскоре очутился в Кардаиловском детдоме, где старшие, с попустительства руководства детдома, отбирали хлеб у малышей. Не смотря на то, что была зима, я убежал и из него — сел в переполненный поезд и через трое суток очутился в городе Саранске, где тут же попал в руки милиции.
У вокзальной милиции был наметанный глаз на беспризорных детей, которых она отправляла в детприемник. Не знаю за какие заслуги, а может из-за моей худобы, сердобольный начальник Саранского детприемника отослал меня на откорм в мордовский колхоз.
Хозяйка дома, к котрой меня поселили, кормила очень хорошо. Со временем мое лицо округлилось, исчезла впадина живота и перестали торчать ребра. Сытая жизнь — хорошая жизнь. На мое пропитание хозяйка получала продукты в колхозе, но у них не было обуви для меня и мне сплели из лыка лапти, которые я с удовольствием носил.
Как всегда бывает — за зимой пришла весна. Тоска по родителям все больше одолевала меня и не покидала надежда, что они не сгорели, а живы. И оставив колхозную сытую жизнь, в лаптях по слякоти сельской дороги, я ушел из колхоза, даже не попрощавшись с доброй хозяйкой.
Вскоре я дошел до железнодорожной станции, где сел в поезд, который меня довез до Рязани. А в Рязани милиция была тут как тут, и забрали меня, и определили в детприемник. Из приемника таких же как и я отправили в Пронский детдом. Там меня подстригли, помыли, одели в детдомовскую одежду, вместо моих лаптей выдали ботинки, и я стал полноценным воспитанником Пронского детдома.
Кормили лучше, чем в других детдомах, но кушать постоянно хотелось. Когда поспела картошка на колхозном поле, мы ее выкапывали и пекли на кладбище поздними вечерами. А почему на кладбище пекли, до сих пор не пойму. Страха перед кладбищенскими покойниками у нас, детдомовцев, не было. Зимой в детдоме было чуть голодней, но дистрофиков не было.
Весной все расцвело и началась посевная. Во вспаханную борозду колхозники бросали картошку для нового урожая, а мы шли вслед за ними и эту картошку подбирали, и клали за пазуху. Ведь так хотелось кушать. Нам никто не делал замечания, потому, что эти колхозники были сердобольными людьми. Они жалели нас, они знали, что мы постоянно голодны.
Еще мы ходили в березовый лес, в стволе берез пробивали отверстия и приложив к ним свой рот, пили березовый сок. И еще мы отрывали березовую кору, жгли ее до смолы, потом эту смолу жевали и получалась прекрасная жвачка, которая убивала голод и чистила зубы. Мы рвали и ели дикий щавель, сердцевину ствола лопуха, ели все, что родила нам природа. Я часто мечтал, что когда кончится война, найду своих родителей и наемся до отвала.
Детдомовцы учились в школе вместе с деревенскими детьми. Если кто-либо из деревенских (мы их называли «жлобами») обижал детдомовца, то мы всей кодлой налетали на него и расправлялись с обидчиком. На помощь ему приходили деревенские и между нами завязывалась драка.
8 мая 1945 года завязалась очередная драка с этими «жлобами». Мы их побили и загнали в сельсовет, в который бросали камни, побив все стекла в окнах и убежали в детдом. Там нас уже поджидали. И чтобы мы не убежали, нас — зачинщиков, раздели до гола и закрыли в изоляторе.
9 мая 1945 года к нам в изолятор вбежала воспитательница со слезами и крикнула: «Ребята! Война закончилась!». Наша радость была неописуемой, наконец закончилась война. В честь победы над фашистами нас не стали наказывать, а выдали нашу одежду и весь детдом пошел на митинг в город Пронск.
В этот же день, после митинга, я ушел из детдома. Сел в поезд, который привез меня в Москву. И как всегда, на железнодорожном вокзале меня забрала милиция. И прямиком отправила в Даниловский детприемник, который размещался в бывшем монастыре.
При копировании материалов размещайте активную ссылку на www.huxley.media
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
