Huxley
Автор: Huxley
© Huxley — альманах о философии, бизнесе, искусстве и науке

ЭССЕ О ВОЙНЕ: Рена Арзум­анова — «Мое личное государство»

ЭССЕ О ВОЙНЕ: Рена Арзум­анова — «Мое личное государство»
Источник: na-dache.pro

 

Рена Арзум­анова: «Родилась в го­роде Баку.​ Работаю в жанре малой прозы с 2010 года. В 2017-м стала победителем Международного литературного конкурса «Без границ».

Мои рассказы входили в лонг- и шортлисты премии Бабеля. Рассказ «Солнце над домом» стал дипломантом литературного конкурса «Антоновка 40+» в 2020 году.

В 2022 году стала лауреатом 3-й степени Международного литературного фестиваля-конкурса «Русский Гофман».

Рассказы печатались в таких журналах, как «Радуга», «Эмигрантская лира», «Сова», «Сетевая словесность».

Живу в Америке, в штате Вашингтон».

 

Моя любимая бабуля родилась в Украине. Город Фастов. И маму ее звали Хая Фастовская. И еще полродни были Фастовскими. И вышла Хая замуж за Бориса Бабенко, еврея по документам и прочим признакам. И родила близнецов — мальчика и девочку. Девочка, названная Лея Шейне, и стала моей бабушкой. Мальчик Боря умер…

А потом кто-то донес папе Фастовскому, который служил в синагоге, что его зять, который Бабенко, вовсе и не еврей, а украинец. Просто он так полюбил много лет назад Хаю, что и обрезание тайно сделал, и документы новые купил. Вот так. Так гласит история, но кто знает, сколько в этой истории правды? Прабабушка Хая умерла задолго до моего рождения, пытать на эту тему мне было некого.

Но, как опять же гласит легенда, папа Фастовский официально развел свою дочь с мужем непонятной ему национальности. Развел по разным углам большую любовь. Хая осталась одна. Что стало с ее мужем Бабенко, никто не знает, потому что…

Потому что в Фастове начались еврейские погромы.

И Хая Фастовская, подхватив дочь, побежала. Добежала до Баку. Почему именно до Баку — тоже не знаю. Вся Хаина родня благополучно добежала до Америки. В те дореволюционные годы это было сделать достаточно легко.

Советскими гражданами Хая и моя юная бабушка стали уже в Баку и получили паспорта. Бабулю паспортистка записала Елизаветой, так как была уверена, что нет такого советского имени как Лея Шейне.

В Баку уже бабуля познакомилась с еврейским парнем из Белоруссии, который тоже бежал от погромов, Гришей Письман. За него бабуля и вышла замуж. Украинский и белорусский идиш немного разнился, но это не помешало им любить друг друга и родить четверых детей: мальчика и трех девочек. Выжило двое — моя мама Ревекка и Яса, которой категорически не нравилось имя, данное при рождении, и все мы звали Ясу Асей. Я Асю обожала.

Деда я никогда не видела, и мама его толком не помнила. Его расстреляли в 1939 году. Больше бабуля замуж не выходила.

В Баку же родилась и выросла моя мама. И встретила Сергея Арзуманова, моего папу. Легенда гласит, что папа мамы долго добивался. И лезгинку танцевал, и песни пел, и ухаживал как за королевой. Поженились. И детей родили. Двоих. Чудесного белоголового (в маму) и кудрявого (в папу) мальчика Сашу и меня, непонятно в кого рыжую и конопатую.

Но немногочисленные родственники моего деда, который Письман, встречая меня, говорили: «Копия Генрих». Я Генриха лично не знала, он меня тоже, но каким-то образом та смесь кровей, которая во мне, сделала меня похожей на двоюродного брата Гриши Письмана, который мой дед по маминой линии.

Папин папа, Арзуманов Александр, рожденный в конце девятнадцатого века, армянин в десяти поколениях, бежал в свое время от армянских погромов (или не он сам, но его родители точно), долгое время жил в Карабахе.

Потом, то ли в армии, то ли при каких других обстоятельствах (шла Первая мировая война), познакомился он с русской девушкой Белокопытовой Анастасией Иосифовной, проживающей в Саратовской губернии, горячо полюбил, армянская кровь вскипела, и привез он ее почему-то не в Карабах, а тоже в Баку.

За Анастасией в Баку переехала почти вся ее родня: родители и многочисленные братья-сестры с женами-мужьями. Собственно, если бы папин папа не обосновался в Баку, то и мои родители бы не встретились.

И родилась я. С детства привыкла к обращению доня, мамеле, джана и балашка. Да, балашка, потому что и родители мои, и я сама так впитали культуру азербайджанского народа и любимого города, что эта культура стала и нашей. Мы готовили плов, долму, еврейский суп-пенициллин, фаршированную рыбу, галушки и шашлык.

Пекли блины, кутабы, пахлаву, кяту и халу. Папа, не зная армянского, прекрасно разговаривал на азербайджанском и очень любил этот язык. Мама, как это ни странно, хорошо говорила на армянском, так как выросла в армянском дворе, с сестрой и своей мамой общалась в основном на идиш, а в школе преподавала русский язык и литературу.

Я росла в смешении языков и культур, но кроме русского ни на одном другом языке не разговаривала. Идиш понимала на слух, но отвечала бабуле на русском.

Бабуля, укладывая меня спать, пела на еврейском. Днем почему-то пела украинские песни. Я больше всего любила «Ти ж мене підманула», уж очень весело бабуля эту песню исполняла: и притопывала, и прихлопывала.

 

Вступая в клуб друзей Huxley, Вы поддерживаете философию, науку и искусство

 

Папины родители ни маму, ни меня с братом особо не привечали. Мы для них были «еврейской линией», не самой лучшей, так сказать. Но мамина мама, моя любимая Лея, довольно часто приходила в гости к папиным родителям, что-то вкусное приносила, чем могла помогала.

Я, став подростком, войдя во вредный возраст, время от времени возмущалась: что, мол, ты, бабуля моя родная, к ним ходишь? Они же нас не очень-то любят? А бабуля мне отвечала: потому, мол, хожу, что вас люблю и очень уважаю вашего папу. Мне кажется, что я ее тогда не понимала. Нет, я уверена, что я ее тогда не понимала.

— Ты будешь счастливой, — говорила мне бабуля, — непременно будешь! Потому что в твоей жизни никогда не случится ни войны, ни погромов.

Погромы случились. Ох уж эти погромы, которые вплетены красной нитью в историю моего рода. Бабули не стало за пять лет до бакинских событий. Помню, что я тогда подумала: «Как хорошо, что бабуля не дожила».

До того как в Баку начались погромы, я вышла замуж за русского парня с украинской фамилией (буквально повтор истории прабабушки Хаи). Во время погромов у меня в Баку родилась дочь. И уехали мы из Баку в Омск. В Россию. А потом и страна распалась, и жители некогда одной большой страны стали гражданами стран разных.

Я, дочь и папа стали гражданами России. Маме никакого гражданства не досталось. Была у мамы такая черта: приходить к обеду, когда все ложки разобраны. Мама до конца дней оставалась лицом без гражданства и жила по синему паспорту.

Мне очень повезло с родителями. Они не начали ненавидеть тех, из-за кого мы покинули свой дом и свой город.

— Нельзя ненавидеть целый народ, — говорил папа. — Нельзя перестать любить тех, с кем рос, учился. С кем делил горе и радость. С кем делил хлеб. Нельзя перестать любить друзей.

Папа в первые годы после эвакуации ходил на базар не столько за продуктами, сколько для того, чтобы поговорить с земляками на азербайджанском языке. На том языке, который он хорошо знал с детства и любил.

А потом я оказалась в Америке. Волею судьбы. Возможно, что завершила тот путь, который в свое время не завершила прабабушка Хая, побежавшая от погромов не в том направлении.

В Америке вышла замуж моя дочь за хорошего еврейского парня, родившегося в Узбекистане. И меню нашей семьи пополнилось узбекским пловом и самсой.

В Америке же и я вышла замуж за мужчину, родившегося во Львове. В Украине. Получается, что круг замкнулся.

— В твоей речи очень много украинских слов, — как-то раз сказал мне муж.

— Не может быть, я совсем не знаю украинского языка.

— Доня, жменя, жмакать, тикАть — это украинские слова.

— Да что ты? — удивилась я. — Просто так говорила бабуля.

Выходит, что бабулина Украина пустила во мне крепкие корни.

К чему я так подробно перебираю свою родословную? К тому, наверное, что во мне, как в приличном государстве, мирно живут представители многих народов. Я себя люблю. Я люблю своих родителей. Я люблю своего мужа, свою дочь и внучку, которая носит имя моей мамы. Моя русская речь пересыпана словами из украинского, армянского, азербайджанского и идиш. Это уже даже не суржик, это круче.

Меня не учили ненавидеть, меня научили любить и уважать. Я с удовольствием готовлю и ем халу, кяту, пахлаву и куличи.

Еще раз повторюсь: я очень люблю себя! Такой, какая есть. С той кровью, которая мне досталась и во мне кипит. Во мне мирно сосуществуют русские, украинцы, евреи, армяне и, возможно, кто-то еще, о ком легенда не гласит.

Я не хочу и не могу воевать сама с собой.

— Что мы будем делать? — cпросила я на днях мужа, после второй рюмки армянского коньяка, который, с момента начала войны в Украине, пью для успокоения вместо валерьянки за вечерним чаем. — Ты — с Украины, я — гражданка России?

Спрашиваю — и плачу. Как началась война — я постоянно плачу. Потому что меня бомбят, в меня стреляют, меня убивают каждый день…

— Будем жить дальше, — ответил муж. — Дружно. Нам еще внучку растить.

Будем жить…

Март, 2022

Вступая в клуб друзей Huxley, Вы поддерживаете философию, науку и искусство

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Получайте свежие статьи

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: