КОНКУРС ФАНТАСТИЧЕСКОГО РАССКАЗА «КИБЕРИАДА-2021»: «ПРИЗВАНИЕ»

Всеволод Швайба. Внутренние дворы III. 2020

 

Редакция Huxley завершила прием рассказов на международный конкурс фантастического рассказа. Сегодня мы публикуем очередное произведение из отобранных для участия в конкурсе «Кибериада-2021».

Предварительные результаты мы огласим до 15 января, а победитель будет объявлен до 5 марта 2022 года.

---

Некоторые говорят, что это приятно.

Что приятна сама процедура определения, а не только то чувство, которое она после себя оставляет. Чувство уверенности в своем выборе, в том, что ты должен делать, чему тебе хочется посвятить жизнь. Оно прекрасно, да. Его сложно объяснить; оно похоже одновременно на влюбленность, на озарение и на мистический трепет. Ты выходишь из капсулы, смотришь на мир новыми глазами, будто взгляд обрел недостижимую прежде ясность, и понимаешь — вот оно, священное, настоящее, то, для чего ты создан, и то, что создано для тебя. Призвание.

Это чувство трудно в точности описать, но описывать его и не нужно: оно и так знакомо всем, кто проходил процедуру определения. То есть уже практически всем людям из цивилизованного общества.

Оно запоминается на всю жизнь.

А саму процедуру я почти не запомнил — только смутную мешанину образов перед глазами и странный звук, который то нарастал, то будто бы растворялся в тишине, но продолжал звучать изнутри моего черепа. Кажется, было даже немного больно.

Но некоторые говорят, что это приятно.

Субъективные особенности восприятия, типичный пример.

***

 — Слушай, — Арвин внимательно смотрел на меня, сцепив руки в замок. — Только не смейся, это серьезный вопрос. Что ты знаешь о программе профориентации?

Он написал мне утром — сказал, что есть какой-то важный разговор, что это никак нельзя обсудить дистанционно, и спросил, может ли он сегодня ко мне приехать. Не в его стиле так внезапно напрашиваться в гости; наверное, потому я и ответил сразу, что можно.

Теперь он сидел в кресле напротив меня, явно чем-то взволнованный, и спрашивал о программе профориентации.

— Явно меньше знаю, чем ты, — я хмыкнул и пожал плечами.

Арвин едва заметно поморщился.

— Это точно, — протянул он с какой-то непонятной интонацией. — Но все-таки расскажи вкратце. Это не экзамен, просто хочу сначала услышать твою версию.

Все еще не понимая, зачем ему это нужно, я начал пересказывать то, что знает, наверное, каждый. Что с внедрением программы всеобщей профориентации всем детям, переходящим в старшую школу, стали проводить так называемую процедуру определения. Что во время этой процедуры выявляются и закрепляются природные склонности ребенка к той или иной профессии. Что это практически сводит к нулю случаи неверного выбора специальности. Что если раньше считалось редкостью найти для себя дело всей жизни, то сейчас это — обыденность, и новым поколениям даже сложно представить, что может быть как-то иначе.

Наконец Арвину, видимо, надоело меня слушать.

— Во время процедуры выявляются склонности. Так ты сказал? — он задал этот вопрос точно как преподаватель, поймавший студента на глупой ошибке. Мне стало слегка неловко.

— Ну… да, — это вроде как был очевидный факт, но такой тон заставил бы усомниться даже в том, что вода имеет свойство течь.

— Ты знаешь, как именно это происходит?

Я попытался было что-то сформулировать, но все объяснения получались слишком простыми, слишком обобщенными.

Вспомнилась сама эта процедура. Капсула в человеческий рост, внутри которой я погрузился в мягкий материал, принимающий форму тела; казалось, что я завис в невесомости, полностью изолированный от всего мира. Экран прямо перед моим лицом, на котором мелькали странные фигуры — на них никак не получалось сконцентрироваться, сколько я ни пытался. Звук — гул, звон?.. Он будто пронизывал меня насквозь, и его потом было очень сложно вспомнить. И то самое окрыляющее чувство, переполнившее меня, когда процедура закончилась.

Я знал, как она происходит. Все знали. Но почему именно это сочетание странного подвешенного состояния, визуальных образов и звука так влияло на человеческую психику?.. Это был уже вопрос по специальности Арвина. Сам я в такие подробности никогда не вдавался.

О чем ему и сообщил.

— Если захочешь, как-нибудь расскажу, — Арвин кивнул. Он явно не ожидал от меня развернутого ответа. — В одну лекцию это уместить сложно, но если упростить и очень постараться… Сейчас не буду. Сейчас речь не о том.

Он опустил взгляд, сжал руки крепче, будто решаясь на что-то. Потом спросил чуть тише, чем обычно:

— Ты мне поверишь, если я расскажу то, о чем тебе никто раньше не говорил? Что прозвучит похоже на бред или на теорию заговора?..

— Ар, давай прямо, — я не понимал, к чему он клонит. — Я тебя знаю. Ты никогда не был склонен к конспирологии или еще чему-то в таком духе. Рассказывай как есть.

— У меня есть доказательства, — он заговорил быстрее и еще тише. — Правда, боюсь, понятные только специалисту в нейропрограммировании. Потому и прошу тебя мне поверить. Если захочешь… — он запнулся и после небольшой паузы продолжил: —  Если ты захочешь дальше меня слушать, я попробую объяснить. Потом.

— Да что там такое у тебя?..

Арвин глубоко вздохнул. Потом сказал медленно и отчетливо, глядя мне прямо в глаза:

— Процедура определения не выявляет склонности.

Я молчал. Это прозвучало… да, именно так, как он предупреждал. Поэтому я молчал и ждал продолжения.

— Вернее, далеко не всегда выявляет. У нее есть такая функция, но ее нечасто используют. Тут сначала нужно сказать две вещи. Во-первых, то, что у каждого человека с детства есть четко определяемая склонность к конкретной профессии — миф. У кого-то их несколько равнозначных, у кого-то ее нет вообще, бывает по-разному. А во-вторых… склонности и желания людей часто не совпадают с тем, что от них нужно государству. Очень часто не совпадают.

Он говорил это, глядя как будто сквозь меня, и теперь наконец сфокусировал взгляд. Может, он ждал моей реакции, но я просто не мог подобрать слов.

— Процедура может как выявить существующие склонности, так и сформировать новые. Просто сформировать, если раньше их не было, или переделать те, которые уже были. Переписать. Как информацию на чипе. Это очень тонкая работа, но ее смогли поставить на поток.

— Но зачем переписывать?.. — это было все, что я смог выдать в ответ.

— Государствам нужны работники. Государствам, корпорациям… У них есть планы развития на будущее, и для этих планов необходимо столько-то тысяч инженеров, столько-то — программистов… Понимаешь?

Я медленно кивнул. Лучше бы я не понимал.

— С помощью программы профориентации они гарантируют себе выполнение этих планов. Как заказ на заводе: сколько нужно, столько и сделаем. Кому-то везет, и его природная склонность совпадает с требуемой. Чаще — нет. Вот скажи, тебе было больно?

— Что?.. — этот вопрос оказался для меня неожиданным.

— Когда ты проходил процедуру, — пояснил Арвин и повторил: — Тебе было больно?

— Кажется, да. Немного, — я прищурился, припоминая.

— Значит, ты из переписанных. Из тех, кого просто перекроили в соответствии с планом. Ты понимаешь, что это значит?..

Я дернул плечом.

— Наверное…

— Твою судьбу переделали. У тебя от природы были какие-то склонности, может, мечты… А они выдали тебе новое предназначение и заставили тебя считать, что так и должно быть. Потому что им нужен был инженер, а не… Кем ты хотел стать в детстве?

Какой странный вопрос. Сейчас его уже никто не задает, как и у детей не спрашивают, кем они хотят стать. Об этом можно не задумываться, можно не беспокоиться, что, поступая в университет, выберешь неподходящую специальность. Все определяется на процедуре. Сбоев не бывает.

— Кем ты хотел стать в детстве? — повторил Арвин, положив мне руку на плечо, и чуть встряхнул меня, выводя из размышлений.

— Художником?.. — неуверенно сказал я.

Он кивнул с невеселой усмешкой.

— А им нужен был инженер. Причем именно в сфере машиностроения. Я знаю, что иногда при процедуре даже удается заложить склонность и желание работать с очень конкретными вещами, но чаще это просто профессия, сфера деятельности и должность, выше которой человеку уже не хочется подниматься. Вот ты бы хотел быть ведущим инженером в своей компании? 

— Нет, — тут я ответил уже гораздо увереннее. — Там столько ответственности, столько нервотрепки… Не нужно это мне.

— Конечно, не нужно, — Арвин вздохнул. — Им это не нужно, а не тебе.

— А при чем здесь боль?.. Я думал, это просто индивидуальная реакция, — только сказав это, я мысленно одернул себя. Конечно, думал. А еще я думал, что процедура работает именно так, как нам о ней рассказывали.

— Не совсем. Индивидуальные реакции тоже есть, но они гораздо менее заметны. А по общей картине ощущений можно определить, какая именно процедура проводилась над человеком. Есть, грубо говоря, три типа. Болезненные ощущения — переписывание. Приятные — развитие существующей склонности. Нейтральные или неоднозначные — скорее всего, ее сформировали с нуля. Может, переписали или усилили что-то очень слабо выраженное.

— А ты сам?.. Тебе не было больно? Я вроде бы помню, ты говорил, что нет…

Арвин ответил не сразу. Его голос звучал будто бы немного виновато:

— Правильно помнишь. Мне как раз было приятно. Но я до процедуры никогда не задумывался об изучении мозга, и уж тем более о нейропрограммировании. Процедура вытащила эту склонность наружу, — он вдруг усмехнулся. — Система сама позволила мне стать тем, кто я есть сейчас. Начать изучать все это. Докопаться до сути. Без процедуры этого бы не было. Иронично, правда?.. Они сами создали то, что их уничтожит.

— Уничтожит?.. — мне сначала показалось, что я ослышался.

— Конечно, — решительно ответил он. — Так не может продолжаться. Это насилие над личностью, ты понимаешь?.. Людей не просто лишают выбора, их… перепрошивают, как роботов. Это даже хуже, чем насилие. Это противоречит вообще всем принципам, — Арвин понизил голос чуть ли не до шепота, наклонился ко мне ближе. Его глаза горели вдохновением. — Программа профориентации должна рухнуть.

— Но как ты один собираешься бороться со всей программой?.. Ее развернули по всему миру. Это не сломать одному человеку, — первым делом мне пришел в голову аргумент исключительно практического толка. — У тебя не получится даже распространить эту информацию, не говоря уже о… 

— Я не один, — Арвин перебил меня. Он улыбался. — И у меня есть план. Не могу пока посвятить тебя в детали, но… Он сработает, просто поверь. Люди обо всем узнают. И они не станут с этим мириться.

— Ты уверен?..

Он непонимающе нахмурился, а я продолжил:

— Представь, что… Нет, давай начнем с другого. Вот сейчас ты рассказал об этом мне. Я даже поверил, что все это правда. Но другие люди… Я-то поверил, потому что знаю тебя. Потому что ты мой друг. А другим нужны будут доказательства, и даже их они сочтут сфабрикованными… Мне ли тебе рассказывать, как работает психика, когда человек не хочет принимать правду?..

— Они примут, — коротко ответил Арвин. Таким тоном, будто сообщал мне какой-то очевидный, неоспоримый факт.

— Да даже если примут, — не сдавался я. — Ну, допустим, случилось чудо, и тебе все поверили. Вот как я тебе поверил. Замечательно. И что дальше?.. У меня не возникло никакого желания идти свергать систему. И даже не потому, что я знаю, что это невозможно.

Я замолк, подбирая слова. Так и хотелось напрямую назвать революционные планы Арвина наивными, глупыми, нереалистичными — ну в самом деле, разве возможно простому ученому развернуть массовые протесты против программы, принятой всем развитым человечеством?.. Но мое глухое отрицание точно бы его не переубедило.

Он тем временем встал и подошел к окну.

Я заговорил ему в спину:

— Ты называешь это насилием. Но я не чувствую себя несчастным или лишенным чего-то. Процедура отобрала у меня какие-то мечты, но вместо них появились новые, и какая, в сущности, разница?.. Вряд ли бы я смог стать известным художником. Наверное, я бы поступил на что-то совсем неподходящее и потом бы пожалел об этом… А так я на своем месте, и мне это нравится. Я не жалею. Процедура не сделала мою жизнь хуже, скорее наоборот.

Арвин молча смотрел в окно, скрестив руки на груди. Я не видел его лица, но был практически уверен — хмурится и поджимает губы.

Мне было неприятно говорить все это. Я чувствовал, что с каждой фразой будто отталкиваю его. Он рассказал мне о тайне невероятной важности, рассказал о своих планах — доверился, хотя говорить о таком явно опасно — а я не могу даже просто принять его идеи?.. Я сам казался себе предателем, но нужно было довести мысль до конца.

 Я тоже поднялся, сделал пару шагов к Арвину, чуть неловко застыл. Он не оборачивался.

— Понимаешь, да?.. Даже я так говорю. Даже я. Несмотря на то, что мне хочется тебе верить. А представь, что скажет большинство людей. Те, кому процедура действительно помогла проявить природные склонности, вообще будут только благодарны за это. А остальные… Им будет просто плевать. Они сами выберут продолжать программу профориентации. Потому что с ней намного легче жить, намного понятнее, — я подошел к нему еще на полшага. — Прости, Ар. Знаю, это было неприятно, но тебе нужно это понять. Людям будет все равно.

Когда он заговорил в ответ — все так же стоя спиной ко мне, глядя на башни высотных зданий за окном, — в его голосе почему-то послышалась улыбка.

— Ты не веришь в людей. Я бы тоже в них не поверил, честно говоря. Но поверь, пожалуйста, мне. Им не будет все равно. Я знаю.   

Улыбка и уверенность. Он говорил так, будто действительно что-то знал. Что-то, что не давало ему ни малейшего повода сомневаться.

И я уже понял, что он имеет в виду. Понял, но не хотел это признавать, не хотел озвучивать.

— Нейропрограммирование, — наконец сказал я. — Ты собираешься применить какую-то штуку… Сродни той, что используют в процедуре определения, так?.. Ар, не молчи, ответь что-нибудь!..

Он повернулся ко мне, и по одному выражению его лица было понятно, что я прав. 

— Если ты заставишь людей поменять свое мнение, решиться на протест, — я говорил тихо и медленно, — не будет ли это значить, что ты действуешь точно теми же методами, что и система?..

— Это ради общего блага. Настоящего, а не того, которое выгодно государствам и корпорациям. И я не буду менять людям личности, просто… — мне показалось, что этими словами он не меня убеждал, а самого себя, однако нотка неуверенности в его голосе быстро пропала. — Послушай, я уже спрашивал себя об этом. По-твоему, мне ничего подобного не приходило в голову?.. Но я должен был решиться. Просто должен был. Несмотря ни на что, — Арвин снова бросил взгляд в окно. На его лицо лег красноватый отблеск солнечного света, отраженного от зеркальных окон здания напротив.

— Это сложно объяснить, — проговорил он после паузы. — Это… это как призвание.