КОРНИ И КРЫЛЬЯ с Борисом Бурдой: писатель Константин Паустовский, из рода гетмана Сагайдачного

 

ВРЕМЕНА И ПИСАТЕЛИ

 

«Времена не выбирают. В них живут и умирают». Александр Кушнер совершенно прав.

И что, люди зависят от времен? Да еще как! Зощенко говорил, что в хорошие времена люди хороши, в плохие плохи, в ужасные ужасны. И у него были основания так утверждать.

Поинтересуйтесь, например, коллективным трудом 120-ти советских писателей о Беломорканале — какие чудеса им там виделись в промежутке между роскошными банкетами в голодный год за казенный счет. Тому же Зощенко, кстати, тоже…

Или посмотрите письма тех же писателей о процессе Зиновьева-Каменева. Под требованием их расстрелять подписались не только Ставский, Афиногенов, Павленко и им подобные, о которых сейчас надо еще объяснять, кто это такие, но и Пастернак — сразу и не верится!

Да, подписали без его ведома, он сначала требовал снять его подпись — но ему объяснили, и он все понял, подпись осталась. Не собираюсь его судить, не был на его месте, но хоть огорчиться из- за этого можно?

В принципе, это даже и не помогало — требующий расстрела врагов Бабель сам расстрелян, клеймящий вредителей Зощенко сам заклеймен, как вредитель. Писатели были неглупые люди и понимали, но делали все это — так, на всякий случай. Потому что иначе было нельзя…

 

А МОЖНО БЫЛО ИНАЧЕ

А правда ли, что было нельзя? Мог ли тогда жить и работать хоть один заметный писатель, не написавший ни строчки о Сталине? Не подписавший ни одного погромного письма? Очень хочется сказать: «Не мог» — это косвенно оправдает многих талантливых и любимых писателей.

Не выходит! Получается, что мог — Константин Паустовский ни в том, ни в другом не замечен. Если и подписывал письма, то с ходатайством о предоставлении Солженицыну квартиры в Москве, к Брежневу — против реабилитации Сталина.

Вместе с Чуковским он дал положительный отзыв на творчество судимых Синявского и Даниэля — прямо во время процесса. Уже умирая, звонил Косыгину с просьбой не увольнять с Таганки Юрия Любимова — и добился этого. Другие письма, иные отзывы, не те звонки!

Как же его за это наказали? Ну, так не было у него ни Ленинской, ни Государственной премии, которыми удостоили многих, чьи фамилии теперь и не вспомнят. Вряд ли он это даже заметил — его трижды номинировали на Нобелевскую премию!

Как же его не обязали по партийной линии? А не могли — он был еще и беспартийный. Но его печатали, многотомные собрания сочинений выпускали, фильмы по его книгам снимали.

Получается, что и в партию вступать было не обязательно?

В общем, все как в старом грубом анекдоте — каждый вечер в деревне всех девчат насилуют, кроме Машки. — А Машку почему? — Так она не хочет!

Выходит, что были и те, кто просто не хотел, и этого было достаточно.

Борис Слуцкий как-то спросил у критика Бенедикта Сарнова: «Кто правильнее прожил жизнь: Эренбург или Паустовский?». Тот ответил, что Паустовский — не играл в грязные игры, не кривил душой. Слуцкий возразил — но ведь Эренбург многим смог помочь…

Позже Сарнов вспомнил, что сам Эренбург однажды сказал: «Людям, страдающим морской болезнью, советуют глядеть на берег. Меня не укачивает на море, но не раз меня укачивало на земле. Тогда я старался хотя бы издали взглянуть на Константина Георгиевича Паустовского».

 

О ПРЕДКАХ И НАЦИИ

 

Паустовский родился в достаточно интересной семье. Его отец был потомком того самого гетмана Сагайдачного, который и Москву осаждал, и под Хотином турок бил, и, если верить народной песне «смiняв дружину на тютюн та люльку» — «сменял жену на табак и трубку».

Паустовский, правда, писал: «Отец посмеивался над своим «гетманским происхождением» и любил говорить, что наши деды и прадеды пахали землю и были самыми обыкновенными терпеливыми хлеборобами…».

Гораздо лучше писатель помнил деда, николаевского солдата, привезшего из Турции жену-турчанку Фатьму, во святом крещении Гонорату, а после армии — чумака. Мать писателя была из рода православных шляхтичей Высочанских, бабушка — полька, ревностная католичка.

При таком смешении кровей, человек сам выбирает свою национальность и свой язык. На вопрос Николая II, посетившего гимназию, в которой Паустовский учился: «Вы малоросс?», тот не ответил: «Да» — это было бы неприлично. Он сказал, как было положено: «Да, Ваше Величество».

А его родным языком стал русский — теплому чувству к Украине это совершенно не мешало. Позже он писал:

 

Я вырос в Украине. Мои родные со стороны отца говорили только по-украински. С детства я полюбил певучий, гибкий, легкий, бесконечно богатый образами и интонациями украинский язык

 

Почему нет?

 

ДАЛЕКИЕ ГОДЫ

 

Родился Паустовский в Москве, но уже в 6 лет его семья переехала в Киев. Он начал учиться в знаменитой Первой киевской гимназии, которую закончили много замечательных людей — в частности, Бердяев и Сикорский, уже ставшие персонажами нашей рубрики.

О его учителях и соучениках он много писал в своей биографической повести: «Далекие годы». Просто в качестве примера приведу один из этих отрывков.

 

Перед экзаменами в саду была устроена сходка. На нее созвали всех гимназистов нашего класса, кроме евреев. Евреи об этой сходке ничего не должны были знать.

На сходке было решено, что лучшие ученики из русских и поляков должны на экзаменах хотя бы по одному предмету схватить четверку, чтобы не получить золотой медали.

Мы решили отдать все золотые медали евреям. Без этих медалей их не принимали в университет

 

МОЛОДОСТЬ

 

Семья Паустовского распалась — из нее ушел отец. Некоторой время он жил у дяди в Брянске и учился там. Позже он вернулся в Киев, с помощью педагогов гимназии восстановился в ней и благополучно окончил, подрабатывая уроками, чтобы помочь семье.

После гимназии он поступил на физико-математический факультет киевского Университета святого Владимира, но, разумеется, долго на нем не удержался — и перешел на историко-филологический.

Потом по семейным обстоятельствам он перевелся в московский университет, но закончить его не получилось — началась война. Сначала он работал водителем и кондуктором трамвая, потом стал санитаром, отступал со своим санитарным поездом от Люблина до Несвижа.

И тут на его семью обрушилось огромное несчастье: оба его старших брата погибли — один в Галиции, другой в Прибалтике. Ряд источников сообщает, что это случилось в один день. На самом деле — с разрывом больше месяца, но кому от этого легче?

Судя по всему, его демобилизовали, как единственного сына. Он вернулся к матери в Москву, но потом уехал. Работал на металлургических заводах в Екатеринославе и Юзовке (то есть Днепре и Донецке), на котельном заводе в Таганроге, в рыбачьей артели на Азовском море.

В 1916 году он женился на Екатерине Загорской. Он называл ее Хатидже — это крымско-татарский вариант произношения ее имени. Позже, в 1925 году, у них родился сын Вадим, который до конца жизни собирал документы, посвященные отцу, и многое передал в его музей.

С началом революции он сначала вернулся к матери в Москву, а потом семья перебралась в Киев. Его мобилизуют в армию гетмана Скоропадского — сражаться с Петлюрой, после очередной смены власти — в Красную Армию, но ненадолго.

 

ОДЕССКИЙ ПЕРИОД

 

Окончательный приход Советов он встретил в Одессе. Там он работал в газете «Моряк», популярность которой в те годы была очень высока. Там он активно общался с Бабелем, Багрицким, Ильфом, Славиным, Кирсановым, другими замечательными и интересными людьми.

 

 

Четвертая из восьми частей его «Повести о жизни» — «Время больших ожиданий» — почти целиком посвящена Одессе и почти сразу после ее выхода стала в Одессе культовой. Ее читали все, по ней узнавали и изучали историю родного города.

Похоже, что не стоило принимать ее буквально — это все-таки художественное произведение. Уже доказано, что Паустовский в «Повести о жизни» многое просто придумал. Но если он и придумал, скажем, слова Бабеля — то именно такие, от которых и Бабель бы не отказался.

Скажем, слова: «У нас в Одессе не будет своих Киплингов. Мы мирные жизнелюбы. Но зато у нас будут свои Мопассаны. Потому что у нас много моря, солнца, красивых женщин и много пищи для размышлений. Мопассанов я вам гарантирую» — бабелевские, даже если их придумал не Бабель.

 

 

Позже Паустовский покидает Одессу, много странствует (аж до северной Персии добрался!) и возвращается в Москву. Он стал журналистом — сначала редактором РОСТА, потом корреспондентом «Правды».

 

 

О ТВОРЧЕСТВЕ

 

А что же с его собственным творчеством? Первый свой рассказ под названием «На воде» он написал еще в 1912 году и опубликовал в киевском альманахе «Огни». В начале 30-х он вернулся к прозе — его очерки стал публиковать популярный журнал «30 дней».

Ранние романы «Романтики» и «Блистающие облака» судя по всему, его самого не очень удовлетворяли. Впрочем, несколько позже они были изданы, более того — не раз переиздавались. Прототипом героини «Романтиков» Хатидже, разумеется, была его жена.

В 1931 году РОСТА отправило его в длительную командировку на строительство Березниковского химкомбината. Об этой стройке он написал целую книгу очерков, но важней было то, что он закончил свою первую повесть — «Кара-Бугаз».

После этого он решился оставить службу и стать профессиональным писателем. Его повести «Судьба Шарля Лонсевиля», «Озерный фронт». «Колхида», а также его очерки имели успех — я специально перечитал «Колхиду» сейчас, и она понравилась мне не меньше, чем в детстве.

В 1938 году распался его брак — жена не простила ему романа с Валерией Навашиной, сестрой известного польского художника Зигмунда Валишевского, и заявила, что не может простить ему, «что он связался с этой полькой». Вскоре Паустовский женился на Валерии.

В 1939 году Паустовского наградили орденом Трудового Красного Знамени «за выдающиеся успехи и достижения в развитии советской художественной литературы». Почему в эти годы он остался жив и невредим? Спросите сначала, почему пострадали пострадавшие — это ведь важней.

С начала войны он работает военным корреспондентом. Пишет другу: «Полтора месяца я пробыл на Южном фронте, почти все время, не считая четырех дней, на линии огня…». Позже его отзывают в аппарат ТАСС, потом направляют в Алма-Ату, он продолжает много писать.

После войны он, помимо собственно творчества, более десяти лет ведет семинар прозы в Литературном институте. У него учились Инна Гофф, Владимир Тендряков, Григорий Бакланов, Юрий Трифонов, Юрий Бондарев, Борис Балтер — уровень семинара понятен.

А в 1949 году у него опять произошли изменения в составе семьи. Виной этому оказалась Татьяна Евтеева, жена известного драматурга Арбузова — именно ей он посвятил известную пьесу «Таня». Паустовский расстался с Валерией и женился на ней, а вскоре у них появился сын Алексей.

 

 

Тем временем литературная жизнь страны после временной отставки культа личности начала становиться бурной и непредсказуемой. Старые цепные псы партии, уже привыкшие к тому, что творчеством в стране руководят они, мешали всему новому, как могли.

 

ТАРУССКИЕ СТРАНИЦЫ

 

Очень показательна в этой связи история альманаха «Тарусские страницы». Сама его основная идея — напечатать лучшие произведения, не принятые московскими издательствами — уже попахивала крамолой.

Паустовский был главным составителем альманаха. Он включил в него 42 произведения Марины Цветаевой, 16 стихотворений Наума Коржавина (это была его первая публикация после ссылки), повесть Окуджавы «Будь здоров, школяр» и Балтера «До свиданья, мальчики»… Уже скандал!

Калужский секретарь по идеологии Алексей Сургаков разрешил не пропускать тексты альманаха через московскую цензуру — мол, свои цензоры есть… Ничего антисоветского, разумеется, в альманахе не было — возмутил сам факт выхода из-под идеологического контроля.

 

 

Доброхоты, конечно, донесли, и всем сестрам раздали по серьгам — главного редактора уволили, директору вкатили выговор, Сургакову поставили на вид… Паустовскому ничего не было, кроме нервотрепки — больше любить его идеологи явно не стали, а меньше было невозможно.

 

МАРЛЕН ДИТРИХ

 

Поскольку свободы все-таки стало больше, Паустовский поездил по Европе, его начали активно переводить, и интерес к его книгам вырос во всем мире. Дошли они и до легендарной Марлен Дитрих, и следствием этого была очень трогательная история.

Дитрих прочла единственный его рассказ «Телеграмма» — больше ничего не смогла найти. Но он ей так понравился, что когда она прилетела в Москву, она прямо в аэропорту спросила у журналистов о Паустовском, и они с охотой поддержали тему.

Во время одного из ее многочисленных выступлений в Москве ее попросили остаться на сцене — и вдруг по ступенькам к ней поднялся Паустовский, вот такой ей устроили сюрприз.

Дитрих вспоминала:

Я была так потрясена его присутствием, что, будучи не в состоянии вымолвить по-русски ни слова, не нашла иного способа высказать ему свое восхищение, кроме как опуститься перед ним на колени.
Волнуясь о его здоровье, я хотела, чтобы он тотчас же вернулся в больницу. Но его жена успокоила меня: «Так будет лучше для него». Больших усилий стоило ему прийти, чтобы увидеть меня

 

Посмотрите, вот фото — история кажется романтической легендой, но она истинна.

 

 

О НОБЕЛЕВСКОЙ ПРЕМИИ

 

В 1965 году Паустовского впервые номинировали на Нобелевскую премию, но ее получил Шолохов. Известный немецкий славист Вольфганг Казак писал: «Внутреннее решение о присуждении ему Нобелевской премии не воплотилось в жизнь по политическим причинам».

В 1967 году будущий нобелиат швед Эйвинд Юнсон вновь номинировал его на премию. Но ее присудили Мигелю Анхелю Астуриасу — тоже достойному писателю, но вот…

Его номинировали и на следующий год, но он умер до присуждения премии и, таким образом, выпал из конкурса.

Что было делать? Чуковский прав — «Писатель в России должен жить долго». Но время шло, и Паустовского продолжали читать и ценить. У него появились новые недоброжелатели — уже не охранители, а разрушители устоев, молодое поколение модернистов и постмодернистов.

Почему-то именно Паустовский их раздражал, они настойчиво объявляли его малоталантливым и устаревшим — сама эта настойчивость несколько подозрительна. Да, это другой язык, другие нормы, не то, что у них — ну и что?

 

ПАМЯТЬ О НЕМ

 

В общем, то, что по мотивам его книг сняли 15 фильмов, написали три оперы и балет, еще ничего не доказывает — разве что в сочетании с тем, что идеологических причин для этого не было никаких. Но просто по фактам почитания его памяти сейчас ясно, что это благодарная память.

В его родной Одессе, где он был сверхпопулярен, наши «глауком партии, трахом партии и сарком партии» стояли стеной — ни улицы, ни мемориальной доски. Пусть дом сохранился, но он же жил в дворницкой, которую снесли! Сейчас, кстати, эта доска есть.

 

 

Жильцы нацарапали углем на двери в парадной этого дома: «Здесь жил К.Г. Паустовский — боец, писатель, коммунист». С внутренней стороны, чтобы не сразу заметили и не стерли. Разумеется, в надписи была ошибка — коммунистом он не был никогда.

Впервые память Паустовского увековечили в Одессе — постановлением Совмина УССР его имя присвоили одесской библиотеке номер 2. И первый памятник ему поставили в Одессе в 2010 году, в Саду скульптур — в виде мудрого сфинкса.

Улицы Паустовского есть теперь в Киеве, Днепре, Горловке, Москве, Тарусе. Таганроге и еще многих городах — разумеется, и в Одессе, и эта улица в новом районе далеко не самая маленькая.

А что астероид 5269 назван в его честь — пожалуй, никого и не удивит.

Памятники Паустовскому поставили и в Санжейке Одесской области, где он в 1960 году жил и работал, и в любимом им калужском Тарусе, и это явно еще не все.

 

 

Музеи Паустовского есть и в Москве, и в Старом Крыму, и в селе Пилипча киевской области, и в Киеве — это уже не говоря об Одессе. Зайдите туда непременно — музей простенький, но очень милый и трогательный, а его сотрудники — просто чудо!

И все эти почести достались человеку, о котором его литературный секретарь написал:

 

Удивительно, но Паустовский ухитрился прожить время безумного восхваления Сталина и ни слова не написать о вожде всех времен и народов.

Ухитрился не вступить в партию, не подписать ни единого письма или обращения, клеймящего кого-нибудь. Он изо всех сил пытался остаться и поэтому остался самим собой

 

---

При копировании материалов размещайте активную ссылку на www.huxley.media