СУТЬ ПОСТСОВЕТСКОГО АВТОРИТАРИЗМА

Источник фото: havanatimes.org

 

Зачастую люди считают авторитаризм чем-то диаметрально противоположным демократии. Определенную роль здесь сыграла популярная культура, из которой мы черпаем карикатурные и катастрофические представления об авторитаризме. Из-за этого начинает казаться, что мы сразу заметим изменения, такими разительными они будут. Но так ли все просто?

 

На постсоветском пространстве достаточно примеров и карикатурности, и катастроф: кто-то убивает или сажает в тюрьму политических конкурентов, а кто-то ставит памятник своему алабаю в центре столицы.   

Повседневная жизнь в авторитарном государстве визуально и на первый взгляд не так и отличается от демократического аналога — транспорт работает по расписанию, инфраструктура строится, уровень сервиса растет, сфера обслуживания развивается, большинство рядовых, повседневных задач решается просто обращением в соответствующий госорган. Обыватель и вовсе может не замечать разницу.

Посторонний человек, например иностранец, также вряд ли ее увидит. Особенно если его будут окружать люди, разделяющие риторику власти. Ведь пока они находятся в рамках доминирующего политического дискурса, можно практически все — такой свободе слова и проявления себя позавидуют самые «демократические» демократии.

Этот текст — не апологетика авторитаризма. Речь идет об отказе от инфантильности и карикатурности, за ними мы часто упускаем нюансы реальных изменений, происходящих вокруг. Забываем, что демократия не уходит громко — она молча перестает быть.

По ходу текста мы разберемся с тем, на что обращать внимание при анализе политических проектов на постсоветском пространстве: обсудим появление авторитарных лидеров; выясним, почему рядовые члены общности участвуют в политическом проекте и как закрепляется отсутствие выбора; поговорим об активном меньшинстве и пассивном большинстве.

 

ПОЯВЛЕНИЕ АВТОРИТАРНЫХ ЛИДЕРОВ

 

Некоторые страны постсоветского пространства с обретением независимости начали строить «демократию». 30 лет назад мир был полон надежд: завершилась холодная война, пала Берлинская стена, советские солдаты покидали территорию Европы, создавались новые национальные государства. 

В то же время девальвация советских ценностей оставила за бортом этого праздника жизни значительное количество советских людей.

Как показала дальнейшая практика, это мешало сформулировать внятный политический проект, от чего в бывших советских республиках все больше начинал действовать принцип — чем менее убедительный политический проект, тем более репрессивное государство.

Эрнст Юнгер писал:

 

Считалось, что мера свободы, которой располагает сила, в точности соответствует отводимой ей мере связанности, и что объемом высвобожденной воли определяется объем ответственности, наделяющей эту волю полномочием и значимостью

 

Полномочия и значимость, читай легитимность, государство и его лидер черпает из ответственности. Сила принимать решения и смелость нести за них ответственность определяют лидера. Человека достаточно убедительного, чтобы его идеи начали совпадать с идеями общности, т. е. произошли их популяризация и укоренение.

Ханна Арендт, например, указывала:

 

Персональная легитимность тех, кто представлял народ и был убежден, что всякая легитимная власть происходит от народа, могла основываться на способности страдать и сострадать вместе со всем «огромным классом бедных», подкрепленной желанием возвысить страдания до ранга высшей политической страсти и величайшей политической добродетели

 

Но в бывших советских республиках стали складываться ситуации, при которых сильный лидер переходил в авторитарную позицию и не допускал к власти независимых управленцев среднего и топ-звена. Что, в свою очередь, приводило к последовательной деградации аппарата государства.

Безликий госаппарат, лишившись верховного лидера, как и прежде, остается в режиме ожидания приказов, которые перестали поступать. Потому что так он устроен — люди, способные принимать решения, попросту не приживались в его структурах.

Зигмунт Бауман описывал подобную ситуацию следующим образом:

 

Вкратце я бы назвал это понятие interregnum, это в переводе на русский язык что-то вроде «междуцарствия» или «межвластия»… Что особенного в этом периоде: старые права уже не обязывают, а новых еще нет.

 

Старый властелин, который надзирал за исполнением права, уже не существует, и никто не знает, каковы будут решения, принятые новым, потому что даже личность этого нового была неизвестна

 

Здесь скрыта одна из главных уязвимостей авторитарных проектов: воспроизводство себя и возможность передавать власть без потерь.

 

ОППОЗИЦИЯ МЕНЬШИНСТВО — БОЛЬШИНСТВО

 

А. Шюц указывал на необходимость понимания того, что мир значит для актора и что побуждает его к действию:

 

С самого начала эта ориентация через понимание происходит в кооперации с другими людьми: этот мир имеет смысл не только для меня, но также и для вас, и вас, и для каждого.

 

Переживание мной мира в опыте обосновывается и корректируется переживанием мира в опыте другими, теми, с кем я связан общим знанием, общей работой, общим страданием

 

Соответственно, судить о государствах и народах через призму нас и нашего понимания не совсем правильно. А отвечать на вопрос «почему люди что-то делают и поступают так, а не иначе?» следует исходя из их актуальной действительности, той, в которой они непосредственно пребывают.

Паулу Фрейре указывал на ошибки во время политического проектирования:

 

Многие политические и образовательные планы провалились, потому что их авторы составляли их в соответствии со своими личными взглядами на реальность, ни разу не постаравшись учесть (разве что в качестве простых объектов своих собственных действий) людей, находящихся в этой ситуации, для которых якобы предназначалась их программа

 

Авторитарные проекты довольно часто маскируются демократическими процедурами, например выборами. Они регулярно проводятся, и, на первый взгляд, есть из кого выбрать. Все мы знаем, что делегирование полномочий работает по принципу «один человек — один голос».

Здесь скрывается важнейший элемент манипуляции — реализовать свои политические права и свободы зачастую пытается меньшинство населения, им всегда можно противопоставлять «молчаливое большинство».

Таким образом, можно подкрепить количественными показателями отказ от модернизации — «выборы показали: у большинства нет запроса на изменения».

Следом политическое участие нивелируется массовостью. Внешне выглядит, что каждый «свободен» выбирать, но в рамках, установленных большинством и соответствующих их критериям нормальности, а также того, что «само собой разумеется». Так происходит принятие «того, что есть» за должное, а не увеличение качества.

Чтобы альтернативные точки зрения никогда не могли быть сформулированы — создается образ врага. Образ конструируется так, чтобы подходить под него мог каждый, но особенно хорошо подходят иностранцы и «их агенты».

Дальше все просто: наши враги — зло, следовательно, мы — добро, а добро не может, например, заниматься коррупцией и прочими глупостями. Соответственно, общество фрагментируется и делится на фракции, консолидации — нет, ненависть, которая может обрушиться в любой момент и на каждого, — есть.

 

 

СИЛА КОНТРОЛЯ НАД ЧЛЕНАМИ АВТОРИТАРНЫХ ПРОЕКТОВ

 

Общая устойчивость авторитарного проекта обеспечивается, по сути, двумя факторами:

• Прочность, монолитность и преданность госаппарата (в первую очередь силовиков).
• Поддержка «глобального игрока» (с правом вето в СБ ООН, ядерным арсеналом и достаточным количеством «средств доставки», экономикой, способной это поддерживать и модернизировать).

В «силовиках» авторитарный проект никогда не будет испытывать нужду — для граждан это один из немногих способов получить социальный пакет и сравнительно высокое обеспечение, кроме того, не нужно пользоваться политическими правами — это в принципе запрещено. Для инертного и исполнительного сотрудника — это беспроигрышный вариант.

Поддержка «глобального игрока» будет добавлять легитимности власти, установленной на основе проекта, — можно будет получить признание соответствия, например выборов, «букве», «духу» закона и прочим «ценностям». Получать поддержку своей позиции в международных организациях и т. д. Совокупность двух этих факторов обеспечивает вполне устойчивый фундамент существованию.

Но в чем заключается привлекательность проекта и сила контроля над рядовыми гражданами? Почему люди не бунтуют, а, например, голодные продолжают голодать, обездоленные — страдать, при этом считая, что так и должно быть.

Почему люди, которые еще вчера, вполне возможно, не смогли бы сформулировать, что для них ценно и что они готовы отстаивать, сегодня обретают ценности (иногда наборы противоречащих друг другу) и готовы ради них идти на жертвы, голодать и страдать, как и за само право их иметь?

Это вызвано тем, что сила контроля основана на представлении об отсутствии выбора и навязывании его как очевидности. Идея отсутствия выбора объясняет логику авторитарного политического проекта, делает его целостным и связным. 

Как верно заметил Джорджо Агамбен:

 

Всякий раз, когда власть оказывается на грани разложения, пока кто-нибудь отдает приказы, всегда найдется также кто-нибудь — пусть даже один-единственный — кто будет повиноваться командующему

 

Такая перспектива размышлений открывает нам путь к рассмотрению причин стагнации постсоветских авторитарных проектов. С одной стороны, этим проектам в целом удается утвердить чувство целого для общности и добавить государству постоянства.

Воспроизводя по циклу старые ситуации и проблемы и «решая» их, проект делают устойчивым и слаженным, создают видимость разрешения проблем, системной работы государства и тем самым утверждают легитимность в глазах населения.

С другой стороны, такие политические проекты не создают системных представлений о будущем. Их будущее — это прошлое по кругу. Новые проблемы не воспринимаются и, соответственно, не разрешаются. Создается суверенная власть, которая тратится на поддержание самой себя.

В то же время рядовому члену общности государство показывает, что куда «выгоднее» подчиняться, а попытки построить свободную и независимую жизнь всегда будут наталкиваться на ряд сложностей: на бытовом уровне это будут суждения и осуждения остальных членов общности, которые по поводу и без будут исполнять долг «сознательного гражданина» и доказывать, что именно их гражданская позиция ближе к «нормальной».

Отстаивание политических прав и желание модернизации будет нивелироваться массовостью участников политического процесса.

Во время попыток заявить на национальном уровне и обосновать, что политические права притесняются, придется это делать через силовиков и госслужащих, которые и являются одним из столпов авторитарного проекта. А международная помощь в этом вопросе всегда будет проходить через призму представительства, поддерживающего авторитарный проект, «глобального игрока» в этих международных организациях.

 

НЕБОЛЬШИЕ ИТОГИ. КОГДА РЕШАЕШЬСЯ НА БОРЬБУ

 

Мартин Лютер Кинг в знаменитой речи «У меня есть мечта» говорил:

 

В каком-то смысле, мы здесь, в столице нашей Родины, дабы обналичить чек. Слагая знаменательные слова Конституции и Декларации независимости, зодчие нашей республики подписали вексель, долгосрочное обязательство перед каждым американцем.

 

Обязательством этим стало обещание всем без исключения — да, черным наравне с белыми — гарантии неотъемлемых прав на жизнь, свободу и стремление к благополучию

 

Желание «обналичить чек», без сомнения, здравое, разумное и теплится в нас, но есть ряд рисков.

При борьбе с авторитарными режимами делается упор на разрушение инструментов принуждения, соответственно, можно решить, что чем больше таких инструментов разрушено, тем свободнее люди стали. Однако если все инструменты принуждения разрушены, то что обеспечит доступ граждан к справедливости?

Теперь представим: условный авторитарный постсоветский режим не смог воспроизвести себя и пал, начался постепенный процесс установления свободы. Люди, которые свергают режим, — его продукт, практически полностью им воспитанный.

Приходя к власти, «борцы за свободу» получают доступ к авторитарной политической инфраструктуре и огромному количеству бюджетозависимых исполнителей. Кто откажется от такой власти?

Потому какие мы, становится понятно из нашей повседневной практики — что мы наследуем, передаем и укореняем. И так может прийти осознание, что ненавистный режим никуда не делся, а немного изменил форму и укрепился.

В завершение процитирую Макса Вебера и оставлю финал рассуждения открытым:

 

Политика есть мощное медленное бурение твердых пластов, проводимое одновременно со страстью и холодным глазомером. Мысль, в общем-то, правильная, и весь исторический опыт подтверждает, что возможного нельзя было бы достичь, если бы в мире снова и снова не тянулись к невозможному.

 

Но тот, кто на это способен, должен быть вождем, мало того, он еще должен быть — в самом простом смысле слова — героем. И даже те, кто не суть ни то, ни другое, должны вооружиться той твердостью духа, которую не сломит и крушение всех надежд