Пабло Пикассо. Клод пишет,1951 / Арт-оформление: Olena Burdeina (FA_Photo) via Photoshop
Ко всем профессиям в мире ведет дорога: школа, колледж или институт, и только делу писателя нигде нельзя научиться. Если любую специальность можно выбрать, то литературу — нельзя.
Искусство письма — талант особый, слова вызывают того, кому планируют явиться. Литература выбирает автора сама. Писатель — это назначение Бога, а не должность, которую можно получить благодаря усердию в труде.
Но это опасное призвание, ибо жизнь человека с пером в руке (или сидящего перед чистым листом на экране компьютера) — сплошная неопределенность: он не знает, когда и что именно напишет, одного желания поэта написать стихотворение для его создания — увы! — недостаточно. Здесь автору никто не в помощь, ибо вдохновение, от которого зависит его творчество, как кошка, что гуляет сама по себе.
К каким только хитростям не прибегают авторы, чтобы привлечь к себе капризную женщину по имени Муза: пишут лежа или стоя, красиво одетые или голяком, перед зеркалом или стеной, попивая виски или накачиваясь кофе.
Мастерская писателя, где он создает шедевры, не менее важна для дела, чем его одаренность, а отыскать идеальные условия для творчества — половина успеха.
Но возникает вопрос: как обустроить рабочее место писателя, и какие привычки помогают ему писать, а какие вредны для творческого процесса?
Мне рассказывали, что некоторые пишут в вагоне и, наверное, могли бы писать, сидя со скрещенными ногами на веревке для белья. Что касается меня, то я вынужден признаться, что мое сибаритство позволяет мне писать, только когда я располагаю по меньшей мере чем-то вроде стула
Джозеф Конрад
Таких универсальных и неприхотливых к условиям писателей, как описал Джозеф Конрад, немного. В истории литературы мало авторов, что создали нечто стоящее внимания в диком шуме кафе или среди городской суеты, на вокзале или во время работы в канцелярии.
Писатели, для которых место творчества не имеет никакого значения, скорее исключение из общего правила, ведь большинство из них нуждаются в наличии отдельного кабинета, пусть маленького помещения, но с четырьмя стенами, столом и стулом.
Вопрос о рабочем месте писателя был бы темой нераскрытой, если бы за размышление о нем и его обустройство не взялась женщина — английская писательница Вирджиния Вулф. Ее книга «Собственная комната» раскрывает и тему гендерной сегрегации в литературе, длившуюся на протяжении двух тысячелетий, вплоть до XIX века.
Вулф отмечает: «Женщина, обладающая гениальностью Шекспира, в XVI веке была бы затравлена, лишила бы себя жизни или закончила бы ее вне общества, где-нибудь в глухой деревушке, как ведьма».
А Джейн Остин, не имеющая личного кабинета и вынужденная писать в общей комнате родительского дома, каждый раз стыдилась и прикрывала рукопись, когда кто-то подходил к ее столу.
Писательница жаловалась: «Мужчины добыли себе привилегию писать уже несколько тысячелетий назад, и только в первобытных общинах поэту пришлось бы доказывать, что ему необходим укромный уголок, где бы он имел возможность сосредоточиться».
Писателей в мире невообразимое множество, но по отношению к оформлению рабочего места их вполне можно разделить на две группы.
Первая группа объединяет авторов, для которых письмо — это страсть, необходимость, и они готовы писать ежедневно и систематически. Принцип: «ни дня без строчки» — девиз их деятельности. У Эмиля Золя это изречение было на стене в рабочем кабинете, а Юрий Олеша даже так назвал одну из своих книг.
Писатель такого типа мечтает творить каждый день. У кого-то, как у Энтони Троллопа, это получалось: ежедневно он писал строго определенное количество слов с усердием почтового чиновника, которым проработал 30 лет. Писатели этого склада характера должны удобно устраивать свое рабочее место, так как проводят много времени за письменным столом.
Вторая группа авторов пишет, поддаваясь спонтанному приходу вдохновения, место и время не имеют значения, они могут создавать шедевры на обрывках газет или салфетках — для этих людей устройство кабинета и удобство стула — дело второстепенное.
Одно, без чего сложно обойтись всем писателям, — без вдохновения. Многие авторы прибегают ко всевозможным странностям, чтобы стимулировать свою творческую активность.
Ян Парандовский в книге «Алхимия слова» пишет: «Шиллер, работая, держал ноги в холодной воде, а Бальзак якобы иногда работал босиком, стоя на каменном полу; Байрон употреблял лауданум, Прус нюхал духи, Якобсен — гиацинты, кто-то еще — гнилые яблоки. Ибсен, кстати сказать, не пренебрегавший рюмкой, во время работы рвал ненужные бумаги и газеты. Руссо заставлял интенсивнее работать свою мысль, стоя на солнце с непокрытой головой, а Боссюэ достигал того же, сидя в холодной комнате, закутав голову в меха».
С медицинской точки зрения инстинктивным желанием всех этих авторов было ускорить кровообращение в области головного мозга и тем самым активизировать умственную деятельность, а для писателя способ не играет особой роли. Вот почему различные возбуждающие мозг средства и вредные привычки, такие как алкоголизм и наркомания, нередко служат вдохновителями творчества.
Среди поэтов даже бытует мнение, что трезвый стихотворец ничего путного создать не может. Это, конечно, жалкое преувеличение в пользу поэтов-пьяниц, но то, что еще в V веке до нашей эры греческий драматург Кратин написал пьесу «Бутылка», где назвал свою жену Комедией, а любовницу — Пьянством — факт, заслуживающий внимания.
Вино сопровождает писателей, как перо. Стакан хорошего вина во время работы для подстегивания лошади вдохновения и полета воображения — кто не использовал его? Хотя список талантов, утонувших в рюмке, о которых мы даже не знаем, — ой как велик.
И не надо обольщаться, если вы умеете пить в барах, подобно Хемингуэю, ибо вначале творческого пути было бы лучше достичь такого же литературного мастерства, как американский писатель, а уж затем соревноваться в выпивке. Кстати, в защиту Хемингуэя следует отметить, что в пьяном виде писатель никогда не работал.
XX век добавил творческим людям зависимостей и наполнил источник возможного вдохновения. На арену вышли наркотики, и в 1950-е годы многие из великих писателей проводили эксперименты над собой, принимая сильнодействующие вещества и записывая свои ощущения.
Так, встреча Анри Мишо с мескалином дала миру в 1955 году его книгу «Убогое чудо», а Олдос Хаксли поделился своими впечатлениями от психоделического опыта в эссе «Двери восприятия».
Но брать пример с классиков с такими пагубными привычками нынешним писателям не стоит, все же будет умнее выбирать способ и условия для занятий литературой, которые не приносят столь явного вреда здоровью, и пользоваться проверенными методиками, такими как:
#1 «Горизонтальное писательство» — многие авторы работали лежа на кровати: Марк Твен, Джордж Оруэлл, Марсель Пруст.
#2 «Вертикальное творчество» — писать стоя, иметь специальный «стоячий столик» — конторку: этим пользовались такие известные авторы, как Гоголь, Чарльз Диккенс и Эрнест Хемингуэй.
#3 «Письмо на карточках» — Владимир Набоков всегда держал под рукой маленькие бумажные карточки, на которые записывал текст книг.
#4 «Писать без одежды» — Виктор Гюго прославил этот способ: работая над романом «Собор Парижской Богоматери», он отдал всю одежду слуге и велел не возвращать ему, пока не закончит книгу. Так он заставил себя сидеть взаперти и писать.
#5 «Писать определенное время» — Жорж Санд работала по 11 часов в сутки, а Морис Метерлинк сидел за столом по 3 часа каждый день вне зависимости от результата. Более легкий вариант — случай Альфреда Перле, друга и биографа Генри Миллера, который взял за правило писать 45 минут в день, а затем прерываться, даже если фраза, над которой он работал, еще не закончена.
#6 «Писать некий объем текста» — например, Стивен Кинг пишет около 10 страниц в день и является одним из самых плодовитых писателей современности. Хемингуэй планировал в день писать по 500 слов, а Джойс измерял написанное предложениями, что в случае с ирландским гением довольно сложно сделать, учитывая, что некоторые из его предложений имеют длину в 20 страниц.
#7 «Писать и переписывать» — самая неприятная часть писательской доли. Лев Толстой 8 раз переписывал полностью роман «Война и мир», некоторые сцены переделывал до 25 раз. А Эрнест Хемингуэй 39 раз! переписывал окончание романа «Прощай, оружие!».
***
Но следует помнить, что не играет роли, как был написан тот или иной текст — последнее слово всегда за читателем, ибо только читатель своим прочтением — каждый раз новым и всякий раз единственным — дарит написанной книге право на жизнь.
Бывает так, что читатели выносят книге смертный приговор, и она исчезает, но некоторые из литературных удач читатели «сговорившись» называют шедеврами, и такая книга вдруг превращается во всеобщий культурный феномен, а имя автора обретает славу и бессмертие.
Опасность ситуации в том, что приговоры читателей абсолютны и обжалованию не подлежат.
При копировании материалов размещайте активную ссылку на www.huxley.media
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
