ХУДОЖНИК ВАСИЛИЙ РЯБЧЕНКО: о мифотворчестве, картинах с «запахом борща» и дружбе с Ройтбурдом
Василий Рябченко на фоне своей работы «Принц» / Фото из семейного архива художника
Если представить странствие украинской культуры во времени чем-то вроде гомеровской «Одиссеи», Василий Рябченко, без сомнения, будет одним из самых ярких, ключевых ее персонажей. Его художественный миф о времени и о себе многолик. В нем он предстает перед нами как живописец, график, фотохудожник, автор удивительных арт-объектов и инсталляций.
В минувшем году Василию Рябченко исполнилось 70 лет. Редакция нашего альманаха не могла пройти мимо этого знаменательного события. Выдающийся Мастер поделился с нашими читателями размышлениями о природе искусства, творческой свободе, судьбе художника и настоящей дружбе.
Во всех биографических текстах подчеркивается ваша связь с Одессой. Что значит для вас этот город? Насколько его мультикультурная среда, своего рода сочетание несочетаемого, повлияла на ваше творчество?
Здесь «медленно спешат», наслаждаясь бытием, ценят ум, остроумную беседу, юмор, предприимчивость, оптимизм, любовь к морю, Одессе, вкусной еде, яркому и красивому, и всему прочему, что можно обобщенно назвать Жизнелюбием.
Естественно, что эта среда с моим взрослением расширялась, дополняясь новыми и новыми составляющими, и это происходит до сих пор.
Насколько вообще для большого художника важен выход за границы — этнические, культурные, идеологические границы? Вы подчеркиваете свою «неконфликтность», в том числе и по отношению к советской власти. Может ли искусство оставаться «чистым», то есть вне политики и идеологии? Может ли творчество быть бесконфликтным, или без привычных нам конфликтов «художника и власти», «мастера и толпы» и т. д. не обойтись?
Думаю, что для большого художника границы этнические, культурные, идеологические очень условны, он сам очерчивает их в зависимости от целей и своих потребностей. Территории, которые находятся в рамках этих границ, он рассматривает лишь как источник необходимых компонентов для его творчества.
О бесконфликтности: наличие внутренней свободы позволило мне, как и многим достойным уважения художникам Украины, создавать хорошие и честные работы, не конфликтуя с властью, в том числе и советской. О своей «неконфликтности» я говорю в контексте моего видения развития искусства в целом при обязательной и гарантированной «свободе творчества», считая правильным их развитие эволюционным путем, без каких-либо ограничений в этой эволюции, для каждой занятой творчеством личности.
Я противник революций, в том числе и культурных, зачатых на основе идеологических, культурных и этнических «границ», они приводят к разрушительной диктатуре, разделению искусства и его создающих по принципу «наши» и «не наши». К сожалению, последствия были очень печальны.
Искусство, может, и должно быть разным, как «чистым» от политики и идеологии, так и связанным с ними, выбор за создающими его, но диктат и предпочтение какой-либо тенденции недопустимы.
Российско-украинская война… Каким должен или может быть культурный ответ на нее? Почему мы в Украине практически не видим культурного ответа на высоком, мировом уровне?
С началом войны я стал очень много времени проводить в мастерской, работая над незавершенными работами. Находясь в одиночестве, я думал о войне и прислушивался к тому, как на это реагирует моя душа.
Решил, что делать работы, рефлексируя на зло, значит — множить его и распространять чувства, которыми оно подпитывается и усиливается: агрессией, ненавистью, жаждой возмездия, душевной болью, страхом. Кажется, что эти чувства естественны как реакция на происходящее, но они, как страшная болезнь, закрепляются и «обосновываются» в людях и обществе очень основательно.
Поэтому я создаю работы, опираясь на другие, исключающие зло чувства, — любви, добра, счастья, красоты и гармонии, которыми мне хочется наполнить будущее Украины и окружающего Мира.
Каждый художник творит не только свой собственный культурный миф, но и миф о себе. Часто этот процесс называют жизнетворчеством. Каков он, «миф о Рябченко»? Как он складывался?
Думаю, миф (рассказ) о Рябченко и миф (рассказ) обо мне как о художнике неразделимы и, по сути, слитые воедино и являются «жизнетворчеством». Есть только небольшой сдвиг во времени — миф Рябченко как человека пишется с 1954 года.
Это история мальчика, которому никогда не было скучно и одиноко, он без особых трудов находил себе увлекательные занятия: разглядывал букашек, любовался зеленым глазком лампы радиолы «ВЭФ-Аккорд», наблюдал, как мама покрывает без единой складки белоснежной накрахмаленной простыней кровать и водружает на ней особым образом две большущие в белоснежных наволочках подушки.
Мальчик любил красоту и всегда и везде искал и находил ее. Много рисовал, родителям его творения нравились, они их собирали, и многое сохранилось. Книги: сначала раскраски, затем книги с картинками — «Золотой ключик», «Чиполлино», потом чтение книг. Любимые авторы детства — Жюль Верн, Марк Твен. Посещение музеев: археологического, художественного, морского флота.
Друзей и приятелей было много, огромный двор был заполнен разновозрастной детворой. Своими увлечениями мог заинтересовать, например, организовал масштабные археологические раскопки «динозавра», в них приняло участие около десяти мальчиков и одна девочка (вела документацию).
Школу не любил, друзей в школе не завел. Химичил, произвольно смешивая все, что попадалось под руку (искал философский камень?), в результате угробил любимый мамой лакированный журнальный столик.
Начал думать о выборе профессии — археолог, океанолог, врач, но я жил в ведомственном «доме художников», в семье художника, в окружении художников и детей художников, которые практически все поступали в художественное училище им. М. Б. Грекова. В 1969 году я стал студентом.
Учиться очень нравилось, появилось много друзей, занятых одним делом. Почти сразу проявился лидер и ориентир в профессии — Володя Теодор, очень талантливый, интересный человек и великолепный рисовальщик. Дружба с ним, совместные упорные занятия рисованием в дневные по расписанию и в вечерние часы (была возможность рисовать до 21:00) оказали на мою учебу положительное действие.
Училище я окончил в 1973 году с отличными результатами. В этом же году я принял участие в своей первой художественной выставке. Следующие два года были очень важными для меня — я стал вольнослушателем в Высшем художественно-промышленном училище им. Мухиной (Мухинке) в Ленинграде.
Это училище славилось своим вольнодумством, свободой творческих поисков. Там я имел доступ к великолепной библиотеке, собрание которой регулярно пополнялось редкими на то время зарубежными изданиями по изобразительному искусству, архитектуре, дизайну. Эрмитаж, помимо постоянных экспозиций, предлагал посетить интересные привезенные зарубежные выставки.
Сам город, его дворцовые пригороды были местом для моих прогулок в одиночестве и в компании «одесской диаспоры», которая имелась в Мухинке. Как вольнослушатель я учился на факультете монументальной живописи со студентами третьего курса, рисовал и писал с ними их учебные постановки.
Совершенно своим и почти равным я стал благодаря тому, что очень удачно написал портрет девушки в черной шляпе, за что получил общее одобрение. Этот период очень многое изменил в моем видении и отношении к форме, пластике, да и искусству в целом. Открылись новые горизонты.
В 1975 году я вернулся в Одессу и мой отец, посмотрев мои работы, сказал, что я стал «леваком». В том же году в мастерской отца я познакомился и подружился с колоритным, обаятельным, свободолюбивым и очень талантливым Валентином Хрущем, одним из представителей «одесского нонконформизма», дружба с ним и его поддержка моих поисков укрепила мою уверенность в том, что я на верном пути.
Я начал активно участвовать в выставочной деятельности работами, которые делал на основе своих новых взглядов на форму, пластику, цвет. Именно в этот период в мое «жизнетворчество» влилась его важная составляющая — «миф-рассказ» о художнике Василии Рябченко. Мое «жизнетворчество» творится моей жизнью, моей работой и моей постоянной потребностью учиться и получать удовольствие от этого.
«Пустотность» — среди характеристик, которые описывают ваши яркие, полные красок и фигур картины, есть и такая. Оправдана ли эта характеристика? Что для вас означает «работать с»?
«Пустотность» не является универсальным маркером всего моего творчества. Сначала его обозначил уважаемый мной искусствовед Михаил Рашковецкий в своей статье обо мне.
В его распоряжении был написанный мною текст к моему проекту «Принц», в котором говорилось о пустоте, которая тревожит и пугает главного героя (Принца), в связи с чем он прибегает к «декорированию пустоты», забрасывая ее всем, что попадается под руку.
Итогом проекта должно было стать создание музея «несостоявшегося героя», в котором часть пространства заполняли картины одинакового размера, изображенное на них являлось бы случайной раскадровкой некоего фильма длиной, равной жизни самого Принца.
О «пустотности» можно говорить и как о моем методе, который я иногда использую в своей работе. Сначала это вглядывание в нее, изучение, а затем — ее заполнение. Холст, лист бумаги можно рассматривать как мембрану, прикрывающую пустоту, мембрану между небытием и воплощением, на поверхности которой я выявляю скрытые образы, они заполняют поверхность и удерживаются на ней лишь благодаря моему решению.
Такое решение дается трудно, я часто делаю изменения, потому что стремлюсь оправдать появление и существование каждой своей работы — мне нужна уверенность, что эстетическая и смысловая составляющие убедительны для меня, при этом есть загадка и достаточно «пустотности» для того, чтобы зритель начал интерпретировать, разгадывать, дорисовывать, то есть занялся сотворчеством — это для меня очень важно.
Ваша необычайно интенсивная творческая жизнь продолжается уже не одно десятилетие. Отсюда вопросы: как вам видится процесс развития мирового искусства в исторической перспективе? Как меняетесь вы? Как меняются тренды, направления, стили?
Надеюсь, что наступает время важных технологических перемен, в результате которых человечество освободится от страхов перед бедностью, насилием, болезнями и связанных с этим зависимостей, которые сковывают его в настоящее время.
Произойдет переоценка цивилизационных ценностей, освободится время для познания, самопознания и творчества. Искусство очистит тематику и сюжетику работ от негативного, осветлится палитра художников. Думаю, оно будет очень доступным, свободным от цензуры, открытым для дискуссий и обсуждений.
В искусстве будут использоваться новейшие технологические возможности, поэтому синтез искусств получит невероятный расцвет. Думаю, в Искусство и Творчество вернется их изначальная составляющая — Духовность.
Мне хочется, чтобы так стало.
Согласны ли вы с тем, что эпоха постмодерна подходит к концу и мы стоим на пороге своего рода «нового реализма»? Что может нас ждать за этим новым художественным горизонтом?
Я думаю, что Искусство — это постоянно развивающийся процесс, который четко реагирует на происходящее в социуме, иногда это на уровне рефлексии, иногда он выступает в роли исполнителя общественных заказов — идеологических, религиозных, частных, иногда претендует выступить в роли нравственного ориентира, иногда, наоборот, искушает и соблазняет, находит оправдание безнравственности.
Для меня «постмодерн» — всего лишь термин, возникший относительно недавно, и связан он во многом с появлением широкого доступа к огромному объему накопившейся информации во всех областях знаний и ее осознанной, а порой и неосознанной комбинаторики для создания нового продукта.
Подобные постмодерну процессы в искусстве существовали и ранее и заполняли «промежутки» между формированиями «новых стилей». Думаю, что эпоху постмодерна рано считать завершенной, появление ИИ и его использование в искусстве, на мой взгляд, продлят эту эпоху, только название, возможно, поменяют, придумав новое.
Расскажите о вашей дружбе с Ройтбурдом. Кого из современных зарубежных и украинских художников вы можете выделить особо?
Наше знакомство, а потом и дружба с Сашей Ройтбурдом, состоялось в 1978 году во время сдачи вступительного экзамена по рисунку на художественно-графический факультет Одесского педагогического института им. К. Д. Ушинского, и длилась эта дружба до его ухода из жизни.
К моменту знакомства Саша получил вводную информацию обо мне и знал, что я «известный» художник, участник выставок, имею мастерскую, знаком со многими «официальными» (членами СХ) и «неофициальными» художниками-нонконформистами, дружен с одним из них — легендарным Валентином Хрущем, — и потому вхож в его квартиру-студию, где проводились встречи и «квартирные выставки».
Все это очень интересовало Сашу, поэтому в ходе знакомства он прибег к похвалам моего экзаменационного рисунка в льстиво-гротескной манере — это выглядело забавно, и мы оба это понимали. С ним было интересно общаться, он был умным, эрудированным, остроумным и веселым собеседником, мы общались не только на занятиях, ходили на выставки, в музеи, обсуждали понравившееся, довольно часто встречались в моей мастерской. Саша внимательно разглядывал мои работы, задавал вопросы, которые говорили о том, что он явно «болел» искусством.
Видимо, обо мне говорили внутри Сашиной семьи, я был представлен родителям и стал бывать в их доме. Анатолий Маркович, отец Саши, с сомнением и тревогой относившийся к его выбору профессии, неоднократно делал попытки поговорить со мной «за то, что его (Сашу) ожидает», желая услышать правду о перспективах выбранного сыном пути от «знающего человека».
Я обрисовал свое видение перспективы развития карьеры их сына как художника, заверил, что очень скоро он начнет участвовать в выставках, что я уже видел у Саши работы, которые вполне можно выставлять, сказал, что буду ему в этом помогать, пообещал, что он очень скоро наберет необходимый объем выставок, вступит сначала в «молодежное объединение» при Союзе художников, затем станет членом СХ и начнет зарабатывать.
На момент разговора я был знаком с работами, которые Саша делает «для себя». Я искренне хвалил его колористические данные, и он это чувствовал. Возможно, с этого времени он всегда интересовался моим мнением и часто показывал работы, чтобы услышать мой отзыв.
К моменту окончания института, как я и говорил, Саша стал успешно участвовать в выставках, в связи с чем начал бывать в столицах — Киеве, Москве, где наладил знакомство и дружбу с представителями тамошней арт-среды, которая в дальнейшем повлияла на его и мою жизнь в искусстве. Он всегда интересовался новостями искусства, новейшими тенденциями, которые его двигают и меняют.
Мы много говорили о трансавангарде, так как это направление органично накладывалось на живописную традицию Украины, особенно советской Украины, где главным жанром была «картина». Как правило, это были большие по размеру, пропитанные пафосом и идеологией фигуративные композиции на «серьезные темы».
Трансавангардный подход позволял сохранить привлекательные стороны «картины» — живопись краской, большие размеры, фигуративность композиций, пафос, идеология и «серьезные темы» заменялись ироничным псевдопафосом, идеология удалялась как составляющая вообще, «серьезные темы» менялись на не менее серьезные — Библия, античная мифология, личная мифология, история.
Перспектива писать большие холсты на темы, которые меня подпитывали с детства, при этом не иллюстрируя их, а импровизируя по поводу них, меня привлекала. Мои первые «постмодернистские» работы посвящены тому, что меня привлекало с детства — свобода, простор моря, красота, гармония, — они были фантазийны, мифологичны.
Затем на основе мощного прорыва ранее скрываемой информации, связанной с историей СССР, в которой я родился и жил, как реакцию на это я написал ряд работ большого формата — язык постмодерна прекрасно для этого подходил.
Саша тоже много работал практически с теми же темами, но я как основу сюжетики использовал античную мифологию, а он — библейскую. Таких работ мы сделали достаточно много, поэтому Саша инициировал череду «странных», но знаковых для художественной среды Одессы выставок.
Знаковость их была и в том, что местом их проведения стал Одесский художественный музей, это было нашей совместной заслугой, так как нам удалось убедить директора музея Наталью Иосифовну Касько, «что время перемен наступило и для музея».
Ее участниками, помимо нас, стали наш соученик по худграфу Сергей Лыков и его жена Елена Некрасова. Результат выставки стал громким событием. Музей давно не знал такого количества посещений, на обсуждение выставки пришло столько народа, что люди были вынуждены стоять, мнения зрителей кардинально и резко отличались.
Шум был серьезный, и мы купались в нем. Потом последовали другие, не менее масштабные выставки, в которых начали принимать участие киевляне, москвичи и даже иноземцы. И нас стали приглашать к участию в проектах, проводимых в Киеве и Москве.
Масштабная выставка «Вавилон», проведенная в Москве, презентовала новое искусство Украины и включала значительное количество работ и нашей «одесской группы», она прозвучала как диссонанс по отношению к тенденциям, которые формировались в искусстве Москвы.
Многочисленный десант концептуалистов посетил выставку, они держались отдельной группой и, переходя от работы к работе, хихикали, отпускали колкости, и, как итог, один из них сказал: «Запахло борщом». Я думаю, с этого момента все участники выставки стали частью арт-сообщества, которое ныне именуется «Нова хвиля».
Безусловно, Саша был в значительном отрыве от меня в вопросах продвижения своей творческой карьеры и, надо заметить, пытался подтянуть меня в этих вопросах, он неоднократно советовал мне начать проводить персональные выставки, но я, к сожалению, послушал его лишь один раз и провел единственную персоналку в киевской галерее Blanc Art Gallery под названием Naked Dreams.
Результат этой выставки был отличным, я был назван «Лучшим художником 1996 года» и получил награду «Золотое сечение». В то время я был глубоко пропитан взглядами, которыми руководствовались художники-нонконформисты во взаимоотношении со зрителями, а именно — художник не должен пояснять свои работы и т. п., что совершенно не соответствовало тому, что нужно для продвижения художника-постмодерниста, да и любого современного художника.
Саша пытался мне помогать, как и я ему в свое время.
Затем в Украину вошел Сорос со своим фондом «Відродження», в Киеве появился ЦСИ его имени, а в Одессе была создана ассоциация «Новое искусство» — безусловное детище Саши Ройтбурда. В этот период было проведено большое количество знаковых и масштабных для Одессы и Украины проектов.
История нашей дружбы и взаимоотношений может стать основой для написания большой и интересной книги. Наши взаимоотношения и дружба были отнюдь не гладкими, но мы постоянно поддерживали связь, были в курсе бытия друг друга в плане творческой и семейной жизни, периодами возобновляли встречи и обменивались мнениями по интересующим нас вопросам.
Особенно запомнилась наша последняя встреча.
Саша пригласил меня и мою Леночку к себе домой. В оговоренное время мы пришли, купив бутылку вина и большой арбуз. Дверь нам открыл Кирилл Липатов, после чего вскоре ушел. В очень большой полутемной гостиной в кресле полулежал мой больной друг, ему явно было очень плохо, он постоянно менял позу, не находя комфортную.
Перед ним стояла бутылка его любимого красного вина, которую он мог купить только в одном месте в Одессе. Он налил нам и сам пытался его пить, разбавляя водой, но оно не заходило ни ему, ни нам. На это было невозможно смотреть без слез, но допустить такое было нельзя, и я начал двигаться по гостиной, разглядывая поредевшую часть личной коллекции — все остальное было передано в музей.
Подошел к стоявшему возле окна большому столу, на котором лежали холсты, снятые с подрамника, на одном был портрет Сашиной мамы, на втором — портрет отца. Я вслух начал вспоминать о них и сказал, что оба портрета очень удачные и теплые.
Это придало Саше сил, он начал говорить о своих планах написать мальвы, и я представил, как они могут быть им написаны в свойственной ему манере. Он говорил, что намерен это сделать после операции, которая ему предстоит, где и когда она будет проведена, решится в Киеве, куда он едет на обследование и консультацию.
Но не прошло и недели, как позвонила Галина Скляренко и спросила: «Это правда, что Саша Ройтбурд умер?» Ответ на этот вопрос мы получили на кладбище от раввина, который обратился ко всем присутствующим и сказал, что человек живет до тех пор, пока о нем помнят. В нашей семье Сашу помнят.
Что касается художников, которых я считаю хорошими, — их много. Они из разных стран и эпох. Их творчество привлекает меня тем, что, глядя на их работы, я верю в их искренность и профессиональную честность, — Ван Гог, Ансельм Кифер, Дэвид Хокни, Марк Шагал, из украинских — Александр Гнилицкий, Олег Тистол.
Согласны ли вы с тем, что у каждого художника есть своя «философия». Иногда осознаваемая и концептуализированная. Иногда нет. Существует ли философия Рябченко — художника и человека? Как выглядит ваша картина мира, можно судить по вашим работам — это сложный, необычный, ни на что не похожий мир… А если попытаться эту картину мира вербализировать?
Я интересуюсь философией, но не нахожу потребности следовать любому из множества философских направлений. Жить, познавать, творить, руководствуясь любым из них, — значит быть несвободным. Для меня с детства свобода — важнейшая составляющая жизни, поэтому двигаюсь по ней и в творчестве, прислушиваясь к своей интуиции. Знание философских теорий — лишь подпитка моей интуиции.
Вербализировать (описать словесно или письменно) создаваемую мною картину мира — это своего рода предложение заняться новым видом творческой деятельности. Скажу честно, меня это привлекает, и последние лет 15 я думаю об этом. Может, то, что я в данный момент пишу ответы на ваши умные вопросы, подвигнет меня к этому.
Помимо картин у вас есть замечательные фотоработы и инсталляции. Вы обратились к ним, потому что вам чего-то «не доставало» в живописи?
Фотография — это технология, которая привлекает меня тем, что документирует сам факт и подлинность запечатленного на ней. Особенно это свойственно фотографии, полученной аналоговым способом на пленку.
У меня очень много таких пленок, и снятое на них мне очень дорого. Я нахожу многие кадры удачными настолько, что мечтаю провести фотовыставку или издать книгу воспоминаний, где в качестве иллюстраций будут мои фото о жизни моей семьи, близких, друзей, знакомых и всего того, что привлекло мое внимание и показалось важным.
Современная цифровая фотография как фотодокумент вызывает больше недоверия по сравнению с аналоговой, так как легко подвергается обработке, коррекции, ретуши и прочим манипуляциям с первоначальным снимком, но именно эта особенность делает ее прекрасным инструментом для работы художника.
Я очень люблю как фотографию, так и изобразительное искусство, но в них меня привлекает разное. В фотографии — возможность остановить время и зафиксировать, задокументировать объект съемки в момент нажатия на спуск затвора. В изобразительном искусстве — то, что оно работает больше с внутренней сутью — образом изображаемого.
Поэтому у меня нет желания делать фотографии, внешне имитирующие живопись, и наоборот, живопись, имитирующую фотографию. Я считаю возможным смешивать и использовать эти прекрасные технологии в своих инсталляциях и коллажах.
Есть довольно большой объем фотографий, которые, по сути, являются фотофиксацией процесса создания мною инсталляций, и я демонстрирую их как арт-произведения. К фотографии и инсталляции я обратился потому, что мне это стало интересно. По этой же причине я делал эскизы к театральным постановкам и костюмам, занимался архитектурой и дизайном интерьеров, и даже скульптурой.
Если бы под реализацию всего, что мне интересно и что я хотел бы сделать, было отпущено необходимое для этого время, то я жил бы невероятно долго.
Наверняка в процессе творчества художник сталкивается с какими-то парадоксами мышления… Помните, у Маяковского: «…поэт боится забыть какое-то в муках ночей рожденное слово, величием равное богу»? Знакомо ли вам чувство «творца миров»? Есть ли работа, которую бы вы сейчас не стали писать? Как быть, если замысел столь грандиозен, что трудно осуществим?
В молодом возрасте я имел подобное чувство и даже написал о нем в своем тексте для проекта «Принц» — «Он был рожден Принцем, в нем жила сила БОГА» и т. д. В тот период я думал о создании музея несостоявшихся героев и на дальнейшее имел планов громадье. Я и сейчас о них помню и даже в мыслях развиваю, но все больше удаляюсь от них.
У меня не хватает времени завершить множество ранее начатых работ. Страха перед грандиозностью проектов я не ощущал как ранее, так и теперь, но остерегаюсь начать и не завершить. Однако пытаться надо.
Мистика и творчество. Наверняка в вашей обширной творческой биографии было место каким-то необъяснимым, мистическим событиям?
Я думаю, что первые художники и их изображения являлись частью магических, мистических ритуалов, устанавливающих связи человека с Творцом. Иногда художник под воздействием информационного потока и социума, в котором находится, неосознанно создает странные, непонятные, лишенные смысла работы, которые гораздо позже, через годы, обретают смысл и оказываются пророческими.
У меня есть такие, расскажу об одной. Я начал ее писать спонтанно, толчком к началу работы стала небольшая зарисовка, на которой были намечены лишь некие композиционные массы, лишенные конкретики и детализации. Несмотря на это, я начал работу, и даже холст подходящего размера оказался под рукой.
Работал несколько дней, но не понимал, о чем она. Затем началась череда перерывов в работе, довольно длительных. Во время этих пауз я начал различным образом, «во сне и наяву», получать сведения о недостающих составляющих работы. Я в течение почти года дополнял ее, но она по-прежнему была не готова.
Однажды мне попался на глаза старый потрепанный журнал, где была фотография немолодого мужчины с тюбиком помады возле губ, на голове — морская бескозырка с ленточками. Я понял, что это последняя недостающая часть картины, оказалось, что и место для изображения морячка уже было подготовлено заранее. Нарисовал.
Работа композиционно и пластически сложилась, хотя сюжет и смысл по-прежнему непонятны, как назвать работу, не знаю, но спешно ставлю на работе подпись. На следующий день начал дорабатывать изображение морячка, поглядывая на фото, — оказывается, не нарисовал звезду на бескозырке и надпись «Черноморский флот».
Работа сразу получила название — «Крым». Она была начата в 2008 году, окончена 2009-м. В 2014 году произошла аннексия Крыма. Сейчас работа находится в собрании Одесского национального художественного музея.
В социологическом плане все мы — продукт среды. У вас есть возможность сравнить творческую, выставочную и вообще арт-среду в Украине, Европе, США. Расскажите, как вам видятся эти культурные особенности.
Не беру на себя смелость выступить в качестве эксперта, который может дать точные характеристики и привести сравнительные особенности арт-среды на указанных территориях. Внешне они очень схожи — пестрая, шумная тусовка, ее состав — художники, искусствоведы, кураторы, галеристы, околохудожественная богема — все общаются, и в это время ведется работа: завязываются полезные контакты, связи и происходит обмен идеями.
Обычно в Украине подобное происходит на открытиях и закрытиях выставок. В США, как правило, тоже, с той разницей, что в крупных городах есть районы галерей, где они сконцентрированы, и неподалеку в своих мастерских работают художники.
Существует практика, когда в назначенную дату и время галереи и мастерские художников (по их желанию) открыты и доступны для посещений. В своих мастерских художники делают небольшие экспозиции из своих работ; о покупке работ говорить можно, но, как правило, работы продаются через посредника — галерею, визитную карту которой художник вам предоставит.
Вы — представитель творческой династии. Вероятно, это какое-то особое ощущение — быть сопричастным к некой «творческой линии», которая началась задолго до вас и продолжится после? Люди спорят о том, можно ли по наследству передать талант, чувство прекрасного, любовь к искусству. Как вы думаете, почему в вашем роду это удалось?
Действительно, династия появилась, ее основатель — мой отец, его талант художника искал благоприятную среду, в которой он может развиться и проявиться. В его случае это было непросто, по словам моей матери, талант отца пробивался на поверхность, как «трава сквозь асфальт».
В отличие от отца, с момента рождения я оказался в благоприятной для развития таланта среде: отец — художник, окружение — художники, это среда, которая живет в искусстве и искусством, здесь на подсознательном уровне формируется интерес к его изучению и пониманию.
Среда, в которой родились и развивались наши с Еленой дети, их трое, также благоприятствовала, и даже более, в связи с тем, что мы оба художники. Если следовать мнению, что талант передается по наследству, то в нашей семейной династии должно было появиться еще три художника. Но талант наших, безусловно, очень одаренных детей проявляется по-разному.
В случае со мной талант ненавязчиво, но целенаправленно пробуждали, среда этому способствовала, в ней так было принято. Меня поощряли к рисованию, с детства я посещал студию при дворце пионеров, затем — художественную школу при Одесском художественном училище им. Грекова, потом — само училище, именно в его стенах развился мой талант, так как именно там я понял, что двигаюсь в правильном направлении, и уже без сомнений выбрал профессию художника.
-
Инсталляция Степана Рябченко, игрушки, подручные материалы, 1990-е / Автор фото Василий Рябченко
Нашего старшего сына Степана к профессии художника я не готовил, зная минусы профессии, поэтому специально рисовать его не учил и не заставлял, хотя две попытки отправить его на обучение в художественную школу были, но там ему не понравилось.
Зато ему было интересно постоянно находиться возле меня в нашей квартире-студии и наблюдать за тем, как я работаю. Часто это вызывало у него желание рисовать, и он рисовал на бумаге, которая была ему выделена, на холстах, над которыми я работал, он мог начать собирать конструкции из игрушек или специально отобранных предметов — по сути, делая свои первые инсталляции.
Мы с Еленой часто посещали выставки и другие «культурные мероприятия», и Степан был всегда рядом с нами. Как почти каждый ребенок, он увлекался сначала компьютерными играми, а потом, когда в семье появился компьютер, освоил его лучше меня. К окончанию школы он определился с профессией — архитектора, именно на этом этапе он прошел школу академического рисунка на подготовительных курсах для поступающих.
В архитектурной академии, куда Степан поступил, он начал использовать компьютер как инструмент, который помогал воплотить его фантазию и свое видение архитектуры, и, несмотря на то, что его проекты в реальность пока не воплощены, они отмечены многими наградами архитектурных конкурсов.
Еще будучи студентом, он начал создавать «цифровые картины» и прошел нелегкий путь первопроходца, убедившего кураторов, искусствоведов и галеристов, что цифровое искусство — полноценное искусство, и стал самым известным украинским цифровым художником в мире.
Наша дочь Вера, которая с детства рисовала и обладает прекрасными колористическими способностями, посещала художественную группу талантливого художника Инны Федоровой, учиться ей было интересно, но художником быть не захотела, хотя могла стать, по моему мнению, отличным художником-иллюстратором. Оказалось, что ее талант — изучение искусства, культуры и языков.
Наш младший сын Сергей также увлеченно рисует с детства по настоящее время, однако его особый талант проявляется в музыкальной сфере: он успешно создает музыку, используя компьютер и цифровые технологии. Его музыка — результат личного духовного поиска. Своей музыкой он вступает в успешную коллаборацию с анимированными визуальными проектами нашего старшего сына Степана.
Думаю, талант может проявиться в любой сфере человеческой деятельности, а не только в сфере искусства. Возможно, какой-то талант спит в каждом человеке, только глубина сна таланта разная: от очень чуткого до беспробудного.
Последний вопрос — традиционный: каковы ваши творческие планы?
«С юбилеем, дружище! Желаю оставшуюся треть жизни провести в удовольствие!» — это текст поздравления моего друга — умного, мудрого и прозорливого человека — поэта Рубена Ашрафиана. Он плохого не пожелает. Поэтому буду жить, как жил, и очень хочу, чтобы рядом или не рядом, но были те, кого я люблю и кем дорожу.
ВИРТУАЛЬНЫЙ МУЗЕЙ СОВРЕМЕННОГО УКРАИНСКОГО ИСКУССТВА: Василий Рябченко — имя отца и сына
При копировании материалов размещайте активную ссылку на www.huxley.media
Выделите текст и нажмите Ctrl + Enter
